Валентин Курицын - Томские трущобы
Горячая, южная кровь Асана пылала теперь неутолимой жаждой отмщения предателю. Он решил снова рискнуть свободой, но не уезжать из Томска, прежде чем не разделается с Голубком.
— Из-за него, подлеца, три тысячи в участке остались! Сенька, наверное, тоже попался! Надо его, собаку, пришить!
От квартиры Янкеля до пивной Голубка было не особенно далеко, и Асан минут через пятнадцать быстрой ходьбы стоял около цели своего путешествия.
Время было часов пять утра. Асан перемахнул через забор и принялся стучать в заднюю дверь пивной.
— Кто там, — послышался голос самого Голубка.
— Свой, отворяй живее!
— Кто свой.
— Это я, Асан. Отвори живее. Из участка я бежал из-под стражи. Спрячь меня до ночи где-нибудь.
— Чего на квартиру к себе не шел. — Спросил, не отворяя дверь, осторожный Голубок.
— Да разве можно мне на квартиру идти: там теперь наверное полиция караулит! — ни на минутку не задумываясь, ответил Асан.
Ответ этот, видимо, успокоил подозрения Голубка. Он отворил дверь.
— Проходи что-ли! Только куда я тебя спрячу. У меня самого, того и гляди обыск будет. Ишь время-то какое: все «крючки» на ноги стали…
— Ну ничего, дядя, не бойся! — успокоил его Асан, входя в сени.
— Иди в горницу, а я уж умом раскину — куда тебя получше спрятать! продолжал Голубок, вполне убежденный, что Асан не подозревает о его предательстве.
В прошлом у Голубка был не один уже случай подобной измены тем, которые делились с ним воровскими планами и пропивали в его же пивной барыши своих кровавых дел. Но все это как-то сходило с рук. Били Голубка, правда, часто и жестоко, но за недостатком улик, насмерть не убивали.
Теперь вышло не так.
Асан, убедившись, что никто не может помешать его намерению разделаться с Голубком, нащупал в кармане кинжал.
— Нет… зачем идти в горницу… Мы с тобой здесь поговорим.
В тоне его слов было что-то ужасное, неумолимое. Голубок испуганно отшатнулся в сторону, но было уже поздно. Холодная сталь мстительного кинжала сделала свое дело.
— Вот тебе, собака, за измену! — торжествующе прошептал Асан.
40. Свидание с Катей
Совершив кровавое дело мести, Асан благополучно успел скрыться. В то же утро он уехал из Томска с намерением никогда более не возвращаться сюда. Насколько оправдались эти надежды, покажет нам будущее, а теперь скажем несколько слов о Козыре. Таинственный незнакомец, предупредивший его об опасности, доставил Козыря в такое место, где розыски полиции были уже не страшны нашему герою. Кто был этот спаситель, какую роль он играл в судьбе Козыря и что заставило его спасти последнего от неизбежного ареста, — все это наши читатели узнают впоследствии.
Сейчас перед нами открывается новая картина.
Раннее весеннее утро. Небо раскинулось голубым шатром над обновленною дыханием весны землею. Суровая сибирская природа, освободившись от оков зимнего сна, сыплет щедрым весенним солнцем. Люди, вынужденные безвыездно жить в городе, не могут конечно, иметь точного представления о своеобразной прелести сибирской весны, но те, кому хотя бы однажды привелось встретить эту весну на лоне природы, в глуши тайги, — те никогда не забудут, как обаятельно красива лесная глушь в светлые весенние дни.
Вот почему с первыми весенним цветами, с первым весенним теплом, песнью кукушки и говорливыми ручейками, учащаются побеги из тюрем. в душе каждого заключенного живет тоска по воле, а весной она становится особенно ощутимой.
В описываемое нами теплое майское утро, двор пересыльной тюрьмы, находящейся за чертой города, был полон арестантами, на уголовных, отбывающих сроки наказания. Все они рады были подышать свежим чистым воздухом, погреться на солнышке, полюбоваться весной, насколько это было возможно в пределах тюремного двора. Яркое весеннее солнце золотило крыши тюремных построек и играло огненными бликами на окнах верхнего этажа, обращенных к востоку. В верхнем этаже тюрьмы, вдоль длинного темного коридора, помещались одиночные камеры.
Заглянем в одну из них. Сквозь запыленные стекла маленького окна с железными перелетами решетки, золотой солнечный луч прорезывает мутный полумрак камеры и падает на бледное истомленное лицо заключенного, который лежит в углу на своей койке. Он кажется спящим: глаза его закрыты и вся фигура застыла в неподвижном покое. На самом же деле узник не спал. Он был погружен только в глубокую задумчивость и лежал с закрытыми глазами, чтобы не видеть мрачных стен своей тюрьмы.
Это был Иван Семенович Кочеров. Но едва ли кто-либо из его прежних знакомых узнал бы в этом худом бледном арестанте, цветущего здоровьем и молодостью, весельчака и разбитного малого, которым был когда-то Иван Семенович. Арест, одиночное заключение, ожидание военного суда и, в будущем, грозная тень виселицы, — все это сильно подействовало на здоровье Кочерова и его душевное состояние. Следствие по делу об убийстве на вокзальном шоссе было закончено и теперь ему приходилось ждать очередной сессии военного суда. Ему были разрешены свидания с родными, но он не особенно радовался этому обстоятельству. За последнее время он все чаше и сильнее ощущал в себе потребность быть наедине с самим собой.
Долгие бессонные ночи, полумрак тюремных стен и постоянная неотгонимая мысль о роковом конце, изгнали из его памяти все, что было в ней грязного и преступного. Но, не сожаление о прошлых светлых днях юности, не страх перед близкой казнью, наполняли теперь смягченное сердце узника. Одни воспоминания о своей любви к Кате, ее дорогой горячо любимый образ, — только это, одно только это, жило и властвовало в душе Ивана Семеновича. Сон сделался для него желательным источником забвения, кратковременным возвратом к прошлому… Во сне ему по-прежнему улыбались любимые уста и звучала знакомая грустная песня… А по утрам, когда оклик дежурного надзирателя разгонял эти дивные грезы, Иван Семенович взбирался на стол и подолгу простаивал, прижавшись лицом к холодному железу оконной решетки.
Так шли дни за днями… За стенами тюрьмы все дышало весенним обновлением, а здесь в сырой и тесной одиночке веяло холодом могилы.
Солнце поднялось уже высоко и его теплый дрожащий луч заполнил уже самый отдаленный угол камеры, когда дверь одиночки отворилась и на пороге показался надзиратель.
— Вставайте, Кочеров, в контору вас требуют, на свидание.
Иван Семенович повернул к нему голову, не поднимаясь с койки.
— На свидание. Жена, ведь, была у меня в воскресенье…
— Не знаю кто, только требуют. Идите скорее!
Потому ли, что сегодня ему приснился особенно хороший сон, оттого ли, что солнечные лучи, врывающиеся в камеру, были особенно теплы и говорили о весне, в душе Кочерова зашевелилось какое-то смутное ощущение чего-то нового, хорошего и неожиданного. Слабая надежда на что-то, о чем он и мечтать боялся, затрепетала в его сердце.
И надежда его не обманула. Едва он переступил порог комнаты, отведенной для свиданий, его глаза усмотрели за густой проволочной сеткой ту, которая была неотступно в его мыслях, чей образ улыбался ему из мрака тюремной ночи. Это была она, его Катя, прекрасная, как майский день и вся дышащая ароматом духов, как живое олицетворение весны.
— Катя! Катя! — бросился он к решетке, протягивая сквозь ее переплет свои исхудалые руки. — Как ты попала сюда? Как ты вспомнила обо мне?
Катя ласково улыбнулась и крепко пожала протянутые ей руки.
— Пришла проведать тебя, Ваня! — просто ответила она. В голосе ее звучало неподдельное сожаление.
— Ты вспоминала обо мне? Ты не забыла меня? — шептал он, не выпуская рук Кати. Слезы текли по исхудалому лицу, но он не замечал их.
— Почему ты не написал мне об аресте?
— Катя! Как я мог писать тебе! Я боялся и повредить тебе этим письмом и боялся, что ты… не захочешь читать его. Ведь я теперь конченый человек: либо петля, либо каторга.
— Я только из газет узнала о твоем деле. Раньше еще хотела приехать, да никак нельзя было.
— Спасибо тебе, спасибо, что не забыла, пришла!
Катя близко придвинулась к решетке и тихо подозрительно косясь в сторону присутствовавшего при свидании надзирателя, шепнула:
— Побег устроить нельзя!
Кочеров покачал головой.
— Трудно это сделать, Катя, очень трудно!
41. Последнее «прости»
— Хотя трудно, но, все-таки возможно.
Кочеров махнул рукой.
— Не знаю. Не думал я об этом.
— Если тебе нужны деньги скажи. Я могу дать тебе… — предложила Катя.
Иван Семенович отрицательно покачал головой.
— Нет, зачем же. Деньги мне не нужны… Если понадобится, то жена может дать… Надолго ты в Томск приехала?
— К сожалению, я не располагаю временем. Завтра же утром я должна ехать обратно. Ведь я сюда тайным образом приехала.
