Валентин Курицын - Томские трущобы
— Так точно-с!
Асан порылся в карманах, делая вид, что ищет деньги.
— Ну, конечно, найдется! Только вот на чай тебе мало придется…
Последние слова возымели на лакея надлежащее действие. Он решительно тряхнул головой.
— Позвольте-с, господин, я еще раз схожу к хозяину, пусть он посмотрит как следует еще раз…
— Поскорее только ходи! — крикнул ему вслед Асан, внутренне радуясь своей выдумке.
— Ну, Асан, ходим, брат, домой… чего сидеть! — совсем пьяным голосом заговорил Козырь и довольно недвусмысленно замурлыкал, обнаруживая желание петь.
— Тише ты! С ума спятил! — остановил его товарищ. — Сейчас домой пойдем, вот только сдачу принесут.
— А то, брат, к девочкам махнем… Чего нам! Деньги — во-о они! — и Козырь хлопнул себя по карману.
Сцена эта начала привлекать внимание посетителей, но к счастью, для наших героев явился лакей со сдачей.
— Разменял-с! — скромно доложил он, — извольте-с получить!
Асан, не считая, сунул деньги в карман, оставив лакею три рубля. Тот отвесил ему низкий поклон.
— Ну, идем! — сказал Асан, отодвигая свой стул.
Козырь поднялся, и слегка пошатываясь, направился вслед за своим товарищем к выходу.
— Аж, в голову вступило… — бурчал он себе под нос, тупо смотря вперед осоловелым взглядом сильно пьяного человека.
В коридоре Асан остановился и обратился к Козырю:
— Ты подожди меня на площадке. Я зайду в бильярдную. Там мой один знакомый играет, надо ему два слова сказать.
Козырь молча кивнул головой и прислонился к перилам площадки. В это время, кто-то над его ухом прошептал:
— Берегись… за вами следят.
Козырь вздрогнул и повернул голову. Как ни сильно он был пьян, но эти зловещие слова заставили его вспомнить опасность своего положения.
Он молча и тяжело дыша смотрел на человека, предупредившего его об опасности. Последний, заметив, что Козырь совершенно растерялся, энергичным шепотом приказал ему:
— Ступай вниз! Одевайся! Выйдешь, подожди меня на улице. Смотри же, скорей! Каждая минута дорога!
Козырь машинально, плохо сознавая, что он делает, спустился вниз, придерживаясь за перила, кое-как оделся при помощи швейцара и вышел на улицу.
На свежем воздухе хмель с прежней силой ударил ему в голову. Мысль о грозящей опасности, на минуту осветившая пьяный мозг, погасла… Как сквозь сон помнит он, что кто-то подхватил его под руки, повел куда-то, помог сесть в экипаж… Чей-то незнакомы голос громко крикнул:
— Пошел! Живее!
37. В участке
Асан несколько задержался в бильярдной и, выйдя в коридор, уже не застал Козыря.
Предполагая, что тот спьяна или вернулся в общий зал или отправился разыскивать его, Асан решил не уходить из гостиницы, пока не разыщет пьяного товарища. Он заглядывал и в общее зало и в бильярдное и в уборную, расспрашивал лакея.
Козыря нигде не было.
Убедившись, наконец, что Сенька, не дождавшись его ушел домой, Асан, в свою очередь направился к выходу, не замечая, что за ним неотступно следит тот самый господин, который сидел за соседним столиком и пил пиво.
— Ах, нелегкая его задави, — думал черкес про Козыря, выходя из гостиницы, — куда это он, пьяный, направился. Заберется с пьяных глаз куда-нибудь в знатное место и влетит! Там теперь переодетых «крючков» (полицейских) сколько хочешь… Поджидают, не подвернется ли кто из «блатных».
Размышления Асана были прерваны громким окликом очередного извозчика, стоящего у подъезда «Европы»:
— Прикажете подать, барин?
— Давай.
Пролетка застучала по мерзлым кочкам дороги… Электрические фонари большой улицы сменились теперь мраком глухих переулков, куда приказывал ехать извозчику Асан. Прежде, чем отправиться на вокзал к ночному поезду, ему необходимо было заехать на квартиру: взять вещи и спрятанные там деньги. При при себе у него было около трех тысяч рублей… Асан был далек от всякой мысли об опасности и поэтому не обращал внимания на ехавшую сзади на некотором расстоянии пролетку с двумя седоками, которые были, как казалось, сильно выпившими. Они орали на все улицу, и то и дело, пытались затянуть какую-то пьяную песню.
— Эх-х! Да возле речки… — выкрикивал один из них, и в то же время шептал своему спутнику: — Первое дело, оглушить его надо сразу, а то, черт его знает, ножом пырнет.
— Да уж знаю, ваше благородие, не впервой!
— Прямо кастетом по башке… извозчик! Дуй в хвост и в гриву! Сы-ыпь!! Вези прямо к «квартерным»!
Извозчик торопливо передергивал вожжами и погонял лошаденку.
— Эко их разбирает! — подумал с досадой Асан, оглядываясь на шумливых гуляк.
В это время он поровнялся со своей квартирой и велел извозчику остановиться.
Ворота были заперты и Асану пришлось постучаться в одно из окошек нижнего этажа.
— Ты меня подожди, я сейчас на вокзал поеду! — крикнул он извозчику.
Задняя пролетка тоже остановилась и ночные гуляки, быстро соскочив с нее, бросились к Асану. Тот в это время стоял, нагнувшись к ставне окна и не заметил их приближения. Между преследователем и Асаном оставалось всего не более двух шагов, когда последний повернулся к воротам и увидел пред собой две темные фигуры. Поняв, в чем дело, молодой черкес сделал быстрый прыжок в сторону выхватывая револьвер. Но к его несчастью, нога подвернулась на обледенелом тротуаре: он потерял равновесие и упал почти в тот же момент один из нападающих со всего размаха ударил Асана по голове и лишил возможности сопротивляться далее. Извозчик, привезший Асана, увидев происшедшее, закричал было во все горло о помощи, но его остановили.
— Молчи! Мы — полиция!
Асан был обезоружен; руки ему связали ремнем и посадили на пролетку.
Один из полицейских, крепко обхватив арестованного, а другой полицейский поехал сзади… Весь этот кортеж тронулся к ближайшему участку… У ворот участка извозчики были отпущены.
— Ну, выходи, што-ли, — грубо толкнул Асана в плечо его конвоир. — Не пробуй бежать — сейчас же пристрелим, как собаку.
Морозный ночной воздух совершенно освежил Асана. Несмотря на сильную боль в плече и в голове от полученного удара кастетом, он довольно бодро сошел с пролетки и поднялся на крыльцо.
Тяжелая дверь со скрипом ржавых петель отворилась и пропустила Асана.
Первая комната, небольшая, в одно окно, с грязным заплеванным полом, служила приемной. Здесь по утрам толпилось обыкновенно много народу: просители разного рода, лица, приходившие за справками. Спинки скамей, стоящих около стен, хранили на себе, в виде темных лоснящихся пятен, красноречивые следы долгих часов скуки и ожидания, которые выпадают на долю мелкого обывателя, когда он приходит за чем-нибудь в участок. Грязные стены комнаты, с обвалившейся кое-где штукатуркой, украшены разного рода объявлениями, начиная с последнего номера губернских новостей со списком разыскиваемых лиц и, кончая предостережением, писанным красивым канцелярским почерком: «шапок в передней не оставлять»! На самом видно месте стены была прилеплена кнопками небольшая фотографическая карточка — снимок с обнаженного трупа, выставленного для «опознания». Приемная освещалась маленькой лампочкой, стоящей на подоконнике. Воздух был скверным и тяжелым: пахло махоркой, сыростью… На одной из скамеек лежала неподвижная фигура, покрытая шинелью. Фигура эта испускала неистовые носовые рулады, к которым примешивались однообразные звуки часового маятника и храп дежурного околоточного, доносящийся из соседней комнаты, дверь в которую была полуоткрыта.
— Эй, ты, чучело, вставай! Ишь разоспался точно дома на печке! — довольно бесцеремонно ткнул один из конвоиров Асана спящую фигуру. Тот зашевелился, фыркнул, из-под шинели показалась заспанная взлохмаченная голова.
Узнав в одном из вошедших начальство, городовой моментально вскочил со скамейки и захлопал сонными глазами.
— Ты, тетеря сонная! Спать у меня! Смотри!
— Так что, виноват, ваше благородие, вздремнувши малость.
— Обыскать! — последовало краткое распоряжение.
Асан был тщательно обыскан с ног до головы и все содержимое его карманов выложено на стол…
— Спустить его вниз!
38. Дверь открыта
— В общую, прикажете?
— Запереть в женскую камеру! Там ведь у нас сегодня никого нет?
— Так точно…
Асану развязали руки, и еще раз погрозив смертью, если он попытается бежать, повели вниз.
Из сеней узенькая дверь вела в подвал, где помещалась каталажная камера. Нужно было спуститься по лестнице ступенек пятнадцать. Заспанный городовой вооружился лампой и шел впереди. Шествие замыкал другой городовой. Последний, прежде, чем вывести Асана из приемной, красноречивым жестом показал ему револьвер.
