День мертвых тел - Николай Иванович Леонов
Когда тарелки, хлеб, майонез и горчица были убраны, а их место заняли чайные чашки, Гуров спросил:
— Маша, а когда мы с тобой в последний раз ходили в театр?
— В феврале, — без заминки ответила эта удивительная женщина, улыбнувшись. — Я попросила тебя встретить меня после репетиции в форме при погонах, ошибиться дверью и минут двадцать постоять у кабинета директора. Помнишь? Мне тогда все-таки починили в гримерке свет. И зеркало новое установили, кстати. До сих пор стыдно, что я тебя побеспокоила, но вопрос с проводкой почти месяц не решался. А тут приятный мужчина один раз ошибся дверью — и к утру все было готово. Вот она, сила искусства! Эти люди все могут, если как следует захотят.
Они рассмеялись. Маша — потому что заискивающее поведение директора театра на следующий день действительно было незабываемо, а Гуров — чтобы скрыть досаду. Ему внезапно тоже стало стыдно — за то, что встречал последний раз любимую супругу с работы по ее же просьбе, почти шесть месяцев назад. И, конечно, не догадался принести цветов.
— Может, слетаем вместе в Онейск, Маш? Ты бы увиделась с наставницей, я бы походил при погонах. Поучил людей работать. А потом мы бы погуляли по парку, покатались на каруселях. Как в юности. Вы с Капитолиной Сергеевной рассказывали бы мне истории из твоего студенчества, а я бы катал вас по ночному городу…
— Какой же ты у меня романтик, Гуров. — Маша улыбнулась ласково и грустно, поправила мягким движением его вздыбившиеся у виска волосы. — Капитолина Сергеевна напугана своим двором и городом в целом — так, что носа из дома, боюсь, не высунет еще очень долго. Она ведь мне сегодня уже два раза позвонила, Лев. Боится, что за то, что она написала заявление участковому, местная шпана ей, одинокой беззащитной женщине, отомстит.
— Так давай без нее погуляем. Я сегодня, когда квартиру там искал, посмотрел фото. Городок патриархальный, приятный, развалины какого-то монастыря, опять же, имеются. Ты из-за того, что с ней придется проводить время, ехать не хочешь?
— Нет, что ты, — Маша поднялась, подлила в опустевшие кружки горячего чаю. — Я бы с удовольствием. Но у нас заболела Рудина. Виктория, помнишь? В общем, долго женщина сражалась с собственным организмом ради роли, антибиотиков выпила немерено. Но ангина коварна: Вику отправили лечиться, а меня утвердили на ее роль. Учить много, и спектакль через десять дней. Я сама с большим удовольствием слетала бы с тобой. Но увы. Сама узнала только вчера вечером. Хорошо, билеты на двоих не заказала, тебе только. А от культурно-романтической программы я вовсе не отказываюсь! Мы ведь состаримся и начнем бояться молодежи у подъезда еще не сегодня, верно? Подождем немного?
Гуров клятвенно пообещал, что подождет. Стало тоскливо, и взяла непривычная злость на самого себя — за то, что о планах на его ближайшее будущее Маша узнала не от него, а от Крячко. И не обижена, не расстроена. Даже заказала билет. Значит, нужно собирать вещи.
— А больше Крячко ничего тебе не сказал?
— Сказал, как же нет? — Она снова улыбалась. Наверное, потому что приняла самобичевание мужа за ревность. А может, так оно и было? — Ты Стаса знаешь, он всегда лучше скажет, чем смолчит. Рассказал о том, что после твоей поездки мы встретимся у них на даче, и Наташа покажет мне какой-то сумасшедший способ мариновать мясо.
Маша хорошо знала своего мужа, поэтому успокоить и развеселить его ей в который раз удалось. Перед сном они сидели на своем выходящем во дворик балконе и смотрели на то, как на черно-синем шелке неба загораются крупные летние звезды. Гуров держал жену за руку, а она рассказывала ему о Капитолине Сергеевне.
Утром Гуров неистово зевал и тер красные глаза, но о пожилой актрисе, с которой ему предстояло беседовать, знал все. Начиная с момента, как она развелась с третьим мужем и, разуверившись в сцене и людях, отступила с театральных подмостков в тень, в глубину плюшевого винно-алого занавеса, заканчивая тем, как она взяла в свои чуткие руки души совсем еще юных начинающих актеров.
Знал о том, как нужно держать голову, если чувствуешь, что от софитов очень жарко, и грим вот-вот потечет. Что делать, если посреди трагического монолога, на глазах сотен людей, под прикрытием пышного костюма твой партнер по сцене сует тебе в руки огромный ярко-оранжевый апельсин. О том, что легче всего добиться величия и уверенного достоинства в сценической пластике тогда, когда ощущаешь физическую боль, тяжесть в руках и ногах.
Но самое главное: Гуров был уверен в том, что Капитолина Сергеевна — женщина не из тех, кто паникует и любит привлекать к себе внимание фарсом и глупыми выдумками. Если она говорит, что проблема есть, и она сражается с ней в полном одиночестве, значит, именно так дела и обстоят.
Глава 3
Выспавшись в самолете и оказавшись в небольшом, но довольно оживленном аэропорту, Гуров почти поднес к уху телефон, чтобы вызвать такси. Остановило его возникшее перед еще не окрепшим со сна внутренним взором лицо Крячко, который ехидно изрекал: «Бери такси, Лев. Не смотри на аборигенов, избегай местной еды и достопримечательностей. Сразу в квартиру, в душ и за дело! Работать, работать и еще раз работать! Учиться чувствовать жизнь вредно, а отдыхать и вовсе опасно. Привези мне из страны заморской в качестве сувенира банку своего трудового пота. Триста миллилитров». Гуров поморщился и убрал мобильный.
Так ли ему необходимо прямо сейчас оказаться в тесной квартирке на улице того самого Ульянова? Вон там незнакомые, но явно дружелюбного вида ребята грузятся в машину. Может, они подбросят его до города? Ребята попутчику обрадовались, но заявили, что до самого Онейска не доедут, ибо не сумели снять жилье и квартировать станут в пригороде. Что не беда, ведь там проходит железная дорога, и «симпатичный, к сожалению, женатый журналист» запросто сумеет преодолеть остаток пути за неполный час на электричке.
В машине было тесно, по-студенчески бестолково и беспечно. Гуров решил назваться журналистом, здраво рассудив, что полковнику УГРО эти общительные парни и девушки будут рады гораздо меньше. За окнами занимался медово-розовый рассвет. Они пили горячий кофе, разлитый из термоса, и смеялись над кошкой Лялей, которая, не находя себе места, ходила по салону, мяукала и смотрела на общее веселье с осуждением.
Попрощавшись с Леной, Катей, Виталей, Антоном и Маратом и чувствуя
