Татьяна Полякова - Эксклюзивный мачо

Забросив сумку в шкаф, я плюхнулась на полку, думая о том, какие странные у людей фантазии. Вместо восьми клетушек, где невозможно развернуться даже в одиночестве, не только вдвоем, могли бы сделать четыре вполне сносные каюты. Видимо, у прежнего хозяина было полно друзей, а со средст­вами туговато. По крайней мере на океанскую красавицу денег не хватало, вот и родилось такое чудо со всеми удобствами.

Тут за перегородкой включили воду, и я от не­ожиданности подпрыгнула. Слышимость была по­трясающая. Впрочем, в данном случае это неплохо, раз на меня возложена миссия по охране Петра Викентьевича. Если его кто-то задумает придушить, я непременно услышу. Опять же, совершенно не обязательно проводить время в каюте, особенно когда прекрасная погода. На палубе гораздо приятнее.

Решив, что это дельная мысль, я поднялась. Ед­ва я открыла дверь, как соседняя тоже распахнулась, и улыбающийся Петр Викентьевич спросил:

– Устроились?

– Да.

– Может, посмотрим кают-компанию?

– С удовольствием, – ответила я, хотя и соби­ралась выйти на палубу.

Кают-компания радовала глаз столом в центре, плюшевыми диванами, красными шторами и теле­визором на подставке. Больше при всем желании сюда ничего не впихнешь. Десять человек способны здесь разместиться почти с удобствами, но шестнад­цать (а именно столько лежачих мест, если моя каю­та точная копия всех остальных), так вот, шестнад­цать напоминали бы селедок в бочке.

– Очень мило, – заметила я, сообразив, что хо­зяин чего-то ждет.

Он вновь улыбнулся и остался доволен. Из лю­бопытства я распахнула дверь напротив и обнаружи­ла там крохотную кухню, в которой в настоящий момент тучная женщина лет пятидесяти что-то го­товила.

– Здравствуйте, – улыбнулась она мне вполне искренне, хотя я в таких условиях была бы способна разве что чертыхаться. – Обед будет через час, – за­явила она Сафронову, когда он заглянул вслед за мной.

– Очень хорошо, Тамара Ивановна. Вы знаете, Ольга Сергеевна, это подруга моей мамы, – счел нужным сообщить он. – Они вместе в детском саду работали. Тамара Ивановна поваром, а мама у меня медсестра. До сих пор дружат. И когда мне необхо­дим повар, Тамара Ивановна не отказывает, хотя два года на инвалидности. Чудесная женщина, а ка­кой борщ готовит… – Он мечтательно закатил глаза.

– Тесновато здесь, – кивнула я в сторону кух­ни, имея в виду габариты дамы.

– В общем-то она все подготовила дома, а здесь только…

Он не успел договорить, в кают-компании по­явилась Вера, за ней Никифоров. Павел Сергеевич переоделся в шорты, она в купальник, поверх кото­рого повязала парео ядовито-зеленого цвета, впро­чем, ей этот цвет, как ни странно, был к лицу.

– А вы не переоделись? – обратилась она ко мне. – Ничего, что я так запросто? Я, знаете ли, плохо воспитана…

– Я тоже, – осчастливила я.

– Да? Ну и слава богу, давайте без политесов. Меня можно называть Верой, я вас буду звать Олей, потому что терпеть не могу отчеств, я их вечно забываю. Петечка потом долго извиняется перед гос­тями, у него, знаете ли, бывают гости не простые, а прямо-таки золотые, я весь вид порчу, а он терпит и опять зовет, хотя давно бы надо гнать. Да, Петечка?

– Что ты глупости болтаешь, – отмахнулся он.

– Петечка добрый.

– А я? – проявил интерес Павел Сергеевич, но скорее для того, чтобы обратить на себя внимание.

– А ты злой и страшный серый волк.

Она зарычала, а потом чмокнула его в щеку, но уж очень равнодушно, точно болонку.

– Меня тоже можно звать просто Павлом, – сказал он мне и подмигнул.

Друг за другом мы выбрались на палубу, где уже стояли Лапшины и Райзман.

– А где Анна? – спросила Вера, обращаясь к Артуру Борисовичу. Тот с удивлением ответил:

– Не знаю.

– Я думала, вы присмотрите за моей подруж­кой, – кокетливо сказала Вера. Он пожал плечами:

– Я могу сходить за ней.

Идти не пришлось, Анна появилась на палубе через мгновение, наверняка разговор она слышала и сказала с неудовольствием:

– Прекрати меня сватать.

– Да брось ты, – отмахнулась Вера.

– Прекрати, – повторила Анна, перейдя на зло­вещий шепот. Вера засмеялась и повернулась к ней спиной.

В этот момент яхта начала отходить от берега.

– Петечка, а парус поднимут? – спросила Вера.

– Честно говоря, не знаю, это от ветра зависит. Если тебе захочется, обязательно поднимем, хоть на минутку.

– Ох, как я люблю тебя, Петечка.

Войдя в роль сыщика, я прикидывала: дама слег­ка нервничает по неизвестной причине или такое поведение для нее естественно? Судя по Петечкиной реакции, второе.

Райзман, облокотясь на перила, наблюдал за тем, как яхта удаляется от берега. Анна подошла к нему.

– Дайте закурить. – Он торопливо достал сига­реты, щелкнул зажигалкой. – У нас есть какой-нибудь план? – возвысила голос роковая женщина. – Или просто будем болтаться на этой консервной бан­ке туда-сюда?

За консервную банку Сафронов обиделся, но обиду постарался скрыть.

– Вот что я предлагаю, – сказал он и даже хлоп­нул в ладоши, призывая всех ко вниманию. – Дой­дем до Марьиной Губы, искупаемся, позагораем, а вечером пойдем на Бутино, к утру должны быть там. Сделаем остановку, поплаваем, а потом поднимем­ся к Ковалеву и дальше к городу. Ну, как?

Все согласно закивали, идея была действитель­но хорошая. Река здесь делала петлю, так что мы, описав круг, подойдем к городу с другой стороны, практически ничего не потеряв во времени, а места там действительно красивые. Марьина Губа – ост­ровок километрах в тридцати от города, с потрясающими песчаными пляжами. Во времена моего детства по выходным дням туда ходил речной трамвай. Потом трамвай но неизвестной причине исчез, и Марьина Губа перестала быть местом паломничества городских любителей позагорать. Добраться туда могли лишь обладатели лодок, в основном граждане, живущие на длинной улице вдоль реки, которая, соответственно, и называлась Лодочная. Там до сих пор в каждом доме своя лодка. Улицу периодически затопляло в половодье, и еще лет десять назад ее решено было снести, а людей переселить, но жители покидать малую родину не спешили, потому что все здесь издавна занимались браконьерством и кварти­ры в новостройках пределом мечтаний для них не являлись. Из-за того, что жили здесь от паводка до паводка, дома выглядели так, точно перенесли две войны, подлатают кое-как, и слава богу, красить их никому и в голову не приходило, все как на подбор черные. Сейчас они медленно проплывали по лево­му борту. Впрочем, летом они утопали в сирени и акации и особо убогими не выглядели, в них даже было что-то живописное.

В общем, Марьина Губа стала малопосещаемым местом, и там в основном стояли лагерем байдароч­ники. Сама я не была на острове лет десять и теперь проявляла неподдельный интерес.

– На Марьиной Губе я чуть не утонул, – сооб­щил Лапшин. Он, кстати, тоже предложил обходить­ся без отчества, так что я называла его просто Геной. – Мне лет семь было.

Далее последовал рассказ об этом знаменатель­ном событии. Тут же выяснилось, что практически у всех присутствующих что-то связано с этим остров­ком. Только Анна презрительно ухмылялась, косясь из-под очков на Райзмана. Как видно, бедняжке не­чего было вспомнить.

Вскоре подали обед. За столом воспоминания продолжились, что способствовало сплочению кол­лектива. Так как к обеду подали вина, все очень быстро перешли на “ты”. Одна Горина пребывала в напряжении с упорной нелюбовью ко мне, сироте. Видно, я спутала ей все карты. Райзман уделял мне повышенное внимание и даже не желал скрывать это. Я не особенно его поощряла, но и не возража­ла, скорее из вредности.

Когда поднялись из-за стола, впереди замаячил остров. Мы переместились на палубу. Старенькая пристань произвела неплохое впечатление: кто-то все же проявлял о ней заботу все это время, прогнив­шие доски в некоторых местах заменили новыми.

Пришвартовывались довольно долго, то ли мачо не были особенно опытными, то ли пристань не ка­залась им надежной. Когда сошли на берег, солнце уже жарило вовсю. Заросли ивы начинались от при­стани, но мы сразу увидели тропинку, изрядно утоп­танную. Мы пошли по ней и через пять минут ока­зались на пляже. И здесь заросли ивняка отвоевали себе новые пространства. Однако пляж порадовал. Широкая, девственно чистая песчаная полоса. Мы почувствовали себя Робинзонами.

– Красота-то какая, – мечтательно вздохнул Петечка, и я согласилась с ним.

Отдыхать решили с размахом. Появились мачо, установили большой зонт от солнца, такие обычно используют в уличных кафе, шезлонги, стол с сум­кой-холодильником, его приткнули в тени, ближе к зарослям, появилось пиво и все, что к нему прила­гается. Я устроилась под грибком, развалясь в шезлонге. Джинсы я сбросила еще на яхте, оставшись в рубашке.

– Не собираешься загорать? – спросил Райзман.