Ангел в эфире - Светлана Владимировна Успенская
Столько событий уместилось в этот куцый, наполовину укороченный поздним прилетом день… Последним его аккордом стала встреча с Валерой. Настя заглянула в монтажную, впервые за день выдав на лицо не отрепетированный полуоскал, которым она оборонялась от тайных пакостей судьбы, а вполне искреннюю улыбку.
— Привет, красотка! — просиял Валера, раскрывая слишком пылкие для хорошего вкуса объятия. — Между прочим, я хранил тебе почти супружескую верность, Настюха. И даже ни с кем не спал… Ну почти… А ты?
— Я тоже, — рассмеялась Настя, чувствуя себя вернувшейся домой. — Послушай, просвети меня, что стряслось с Макухиной?
— Ничего особенного, — проговорил Валера скучным голосом. — Яйцерезке откусили ее железные яйца. Оказалось, что пиво «Ершов», из-за которого наш канал чуть не лишился лицензии, — это ее креатура… Правильно я употребил это слово, ты не в курсе? Ну, не важно… Короче, с «Ершова» она снимала пенку себе в карман — за риск. Ну, понятное дело, такое свинство начальству не понравилось… Во время министерской проверки все вскрылось, Макухину выставили вон, а «Побудку» закрыли… К тому же рейтинг был у нее нулевой…
— А что Ваня Проценко? Ну, наш косенький? Где он?
— С ним тоже история, — ухмыльнулся Валера. — Отправился вдогонку за Макухиной… Ведь его почему ведущим взяли? Потому что его кандидатуру из министерства спустили. А он не тянул…
— Да, косенький не тянул, — подтвердила Настя.
— А потом предупреждения сверху посыпались, угрозы… Попутно, пока с нарушениями утрясали, вдруг выяснилось, что никто не знает, откуда Проценко к нам прислали. В министерстве его не признают, говорят — он, мол, у вас конкурс выиграл, а то, что кассета была министерским курьером привезена, так мало ли кто кассеты нам шлет… Психов-то полно! Ну, они, мол, только отправили ее с оказией… После этого от косенького по-тихому избавились.
— Бедный Ваня, — лицемерно вздохнула Настя, чувствуя себя отмщенной за конкурсный провал. И ощутила приятную снисходительность к сопернику.
— За него не волнуйся, его на дециметр взяли. Ну, не ведущим, конечно… Как ведущий он. нулевка, честно сказать. Не то редактором, не то старшим, куда пошлют…
Итак, все сестры получили по серьгам, а воры по шапкам. Справедливость была восстановлена, законность восторжествовала.
Оставался еще один вопрос, который девушке нужно было выяснить, несмотря на внутренний голос, твердивший об осторожности.
— Слушай, а как у Главного дела? — начала Настя издалека.
— У кого? У Цыбалина, что ли? Он цветет и пахнет!
— А его сын? Я слышала, что… Как он?
— Чего это ты им интересуешься? — удивился Валера. — Тоже его поклонница, что ли?.. Ты это брось, Настюха, от «торчков» не дождешься настоящего кайфа в постели. Кстати, лично тебе я готов продемонстрировать высший класс, хочешь?
— Когда-нибудь потом, — смеясь, отмахнулась Настя. — Например, после дождичка в четверг или когда рак на горе свистнет.
— Ой, Настюха, теряешь шанс на блаженство, — получив привычный отлуп, но совершенно не огорчившись, предупредил Валера. — Когда будешь старая и страшная, кто тебя полюбит, кроме меня?
И правда, кто? Тем более, что Валера так и не ответил на ее осторожный вопрос. А расспрашивать дальше она побоялась.
Антон Протасов искренне обрадовался Насте. Они не виделись всего-то недели две, однако девушке показалось, что со времени их последней встречи пронесся добрый десяток тяжелых лет, принесших в своих пергаментных ладонях запоздалые сожаления. Она, кажется, ничуть не удивилась бы, если бы обнаружила, что пышнокудрую, отменного шатенового цвета шевелюру Антона, уже вступившего в опасный внеплановыми вывертами судьбы сорокалетний возраст, вдруг расцветили серебристые вервии седины.
— Ты куда запропастилась? — попенял ей Протасов, ласковым тоном оттеняя ворчливые слова. — Я тебе звонил, звонил, чуть телефон не оборвал… Жена даже решила, что я завел себе любовницу, устроила скандал… Где ты пропадала, ангел мой?
— Где, где… В Караганде! — фыркнула Настя. — Меня же уволили, если ты помнишь!
— Тебя не уволили, тебе сказали, что уволили, — а это две большие разницы, — заметил Антон с коротким смешком. — Ты всегда веришь тому, что тебе говорят?
— Теперь уже не очень, — рассмеялась девушка.
— Макухина просто пугала тебя, рассчитывая, что ты ей своего «джинсовика» сдашь. А ты просто сбежала! Нельзя же быть такой тонкокожей… Надо советоваться с опытными, знающими людьми.
— Я пыталась… И потом, Антон, никакой «джинсы» не было, — возразила девушка, темнея лицом.
— Ладно, ладно, хватит оправдываться! Не было так не было…
Он подошел к столу, чуть заметно прихрамывая из-за старого ранения. Настя задержала взгляд на украшавшей стол семейной фотографии в рамке. На ней Антон обнимал жену, а пухлый пятилетний мальчик с шкодливым, совершенно томсойеровским лицом вынужденно замер перед объективом, похожий на пулю за секунду до выстрела.
— Между прочим, пока ты отдыхала неизвестно где, у меня второй сын родился, — сообщил Антон, заметив взгляд девушки.
— Поздравляю! — сердечно улыбнулась та. — Будущий телевизионщик, да?
— Не дай бог! — Антон вздохнул, придвинув к себе компьютерные распечатки. — Теперь прости-прощай восьмичасовой сон и домашнее спокойствие…
Он долго рассказывал ей о жене, нервничавшей по поводу пищеварения у маленького, о его росте и весе… Антон и сам, видно, нервничал — его скуластое лицо подергивалось едва заметным тиком. Покончив с семейной лирикой, он произнес почти устало:
— Ну, давай, Настя, работать… Нам поручено сделать из тебя звезду всероссийского масштаба. Цыбалин, между прочим, лично распорядился… Ты-то сама хочешь этого?
Как будто он сомневался в ответе!
На самом деле звезд, предназначенных к зажжению и восхождению на теленебосклоне, оказалось трое — как ни неприятно это было Насте, как ни страдало ее самолюбие, заточенное до хирургической тонкости, однако не она одна должна была украсить телеэфир. Ведущими должны были стать Плотникова, Ларионова и еще третья, некто Ельцова.
— А, Настя… — Ларионова европейским условным поцелуем припала щекой к щеке коллеги. — Рада тебя видеть… У нас тут без тебя и солнце не встает!
Ирочка, томная блондинка, хрупкая, тонколицая, с почти прозрачным лицом, выглядела как настоящая ки-нодива — дорого и породисто.
— Будем работать понедельно — неделю ты в эфире, неделю — я, — объявила она, с такой нежностью взглянув на Гагузяна, что стало ясно: после отъезда пугливой Анастасии пылкий «побудочник» недолго мучился подбором ей адекватной замены.
Вслед за этим в комнату вплыла грудастая рыжеволосая красотка, еще на пороге проворковав меццо-сопрановым, много чего сулящим голосом:
— А вот и я! — Это была Милена Ельцова, третья ведущая.
Настя надменно кивнула вошедшей, а Ларионова неодобрительно оглядела силиконово колыхавшийся бюст прелестницы.
Вслед за Ельцовой в качестве ее безмолвной свиты в комнату просочились еще двое — девица спортивной внешности в карлсоновском (только пропеллера не хватает) комбинезоне и лощеный тип в очках с творческой безу-минкой
