Владимир Чванов - Тихая сатана
– А может, имитация полезной деятельности? – спросил миролюбиво. – Вы же труд не уважаете!
– На этот раз все как у людей. Работал как бульдозер. Лопату для плана, вторую для пайки, третью – на радость начальству. Вот и вышло досрочно. Заслужил, – Валетов держался независимо.
– Сознательный жулик пошел, – со значением сказал Арсентьев.
Уже первые минуты, первые ответы показали, что Валетов смирился с задержанием. Невинный человек или «честный» вор сказал бы сразу: «За что задержали? Если есть улики – давайте!» Но Валетов этих слов не произносил.
– У вас не первая судимость. Считай – рецидивист, – бросил Арсентьев.
На лицо Валетова легла тень.
– Те не в счет. Они в малолетстве были. Уже временем погашены. Теперь забота одна – шкуру беречь.
– Благое желание! – согласился Арсентьев. – Так начинайте. Доказывать вину или сами правду расскажете? – поинтересовался он.
– Так уж сразу и рассказывать? По частям правду-то или сразу? – усмехнулся Валетов. – Начальник, правда – штука серьезная. Она для меня керосином пахнет, годами обломится. Приоткройте козыри…
– Всему свое время. Сначала послушаю, что вы скажете.
Валетов взял новую сигарету и жадно затянулся. Он хорошо знал, как надо вести себя на допросе и как отвечать в такой ситуации.
– Ладно, начальник, зачем нам портить отношения? Я человек покладистый. Повязали с поличным – бодаться нечего. Киндермат вы мне сделали. Давайте бумагу. Чистосердечное признание писать буду. Суд примет в расчет. В законе об этом сказано. Такой поплавок упускать нельзя. Время – деньги!
– Время – жизнь, – уточнил Арсентьев. – Насчет чистосердечного признания правильно решили. Начало разумное. Излагайте. – Он протянул ему несколько листов. – Но примите к сведению, я знаю о вас больше, чем вы предполагаете. Можете поверить.
Валетов на какой-то миг поднял глаза.
– Я в жизни верил нечасто. Когда пошел в школу, когда сел, когда освободился… Попробую поверить и вам. – Он стал писать быстро, не раздумывая, словно выполнял давно решенное дело.
– Вот и все мои грехи… – он положил ручку.
Арсентьев взял протянутый лист, неторопливо прочитал скупые строки. Четким, красивым почерком Валетов довольно толково написал о кражах у Лисовского и Архипова. О краже у Школьникова – ни слова. «Он не знает, что его фотокарточка опознана еще одним потерпевшим, что часть ценностей обнаружена в квартире, где он жил, что час назад в соседних кабинетах Портнов и Тарголадзе дали изобличающие его показания», – отметил про себя Арсентьев.
Валетов совсем было успокоился и смотрел с неподдельной искренностью.
– Так! – Арсентьев положил на стол лист. – И это все?
– Все! Теперь я чист, как капля воды. Клянусь! – И посмотрел, как будет реагировать Арсентьев. – Если соврал – пусть меня в решете утопят…
– Легко клянетесь. Откровенно говоря, не ожидал, что вы такой скромный. Ничего дополнить не желаете?
Валетов несколько дольше обычного задержал взгляд на Арсентьеве.
– Ничего; – твердо ответил он. – Не верите?
– На слово верить вашему брату работа не позволяет.
Спокойствие Валетова несколько померкло. На какое-то мгновение он даже закрыл глаза. Ему было не по себе. Арсентьев не задал ни одного из главных вопросов. Не интересовался соучастниками, не спрашивал, где краденые вещи, ни слова о том, как вышел он на квартиры потерпевших. Хотя бы полунамек. Допрос шел не в «лоб». В этом был определенный смысл. Хладнокровие Арсентьева сбивало с толку.
Валетов сидел нахохлившись, неподвижным взглядом смотрел на розовеющее от вечернего заката небо. По крыше соседнего дома одиноко расхаживал голубь. И он задумал – если эта сизая птица еще минуту не взлетит, то все обойдется, уладится и куковать в колонии особенно не придется. Но голубь стрелой ринулся вниз. Маленькая надежда угасла.
– Можете не сомневаться. Я написал все точно. Других грешков за мной нет. Похоже, раскалывать теперь будете? – губы растянулись в насмешливую ниточку.
– Если дозрели до правды, расскажете сами, – осадил его Арсентьев. – Чем скорее, тем лучше. Чего за пазухой прятать?
– У каждого своя правда…
Валетов силился угадать, что известно о его делах Арсентьеву. Подмывало спросить: «А что, собственно, вы знаете обо мне?» И не сдержался:
– Вы-то ведь тоже помалкиваете. Я сам о себе больше ничего не знаю! Что вы знаете обо мне? Где факты? – Чувствовал, что дерзит, но оправдывал себя: «Моя ставка – свобода». Продолжил громко: – Я вор «в законе». Мое слово…
– Достаточно об этом! – прервал Валетова Арсентьев. – Я уважаю людей, которые свое слово ценят. Только не всякий говорящий о правде правдой живет. А насчет того, что «в законе» и не салага, я, грешным делом, тоже думал так. Теперь понял – боитесь вы, Валетов, даже слишком. За ложь прячетесь. Надо бы вам знать, что ложь лишь душу тревожит, но расплаты не снимает. – Он отодвинул бланк протокола допроса. – А факты? Вы, Валетов, следов в Москве после срока оставили много. Обойдемся и без ваших признаний.
Валетов нагловато усмехнулся.
– Я не пес, у кустиков не задерживался.
– Это правда. Шли по точным адресам. Там и следили. Валетов уловил скрытый намек в неоконченной фразе.
– В каком смысле? – спросил со злостью.
– Ваша ошибка, Валетов, в том, что правду на привязи держите, говорите ее на час, на день позже, чем требуется. Вот и расплачиваетесь втридорога, живете преимущественно в колониях, – проговорил Арсентьев с неподдельным сочувствием. – Очередной простой в своей жизни делаете. Вы ведь и так из нее шесть лет украли.
– Что у вас есть против меня? Спрашивайте!
– Много чего есть. Могу напомнить о кражах в центре города (центр города большой, в таком утверждении особого риска не было), на Лихоборовской улице, о сегодняшнем вашем свидании у зала Чайковского… Плюс ко всему… Впрочем, я о многом могу напомнить! – Арсентьев выразительно улыбнулся.
Его слова расстроили Валетова.
– Вот как! Значит, примерчики приводите? Арсентьев помолчал.
– Ну что ж, закруглим уговоры. Только не очень мне ясно – вначале хотели, чтоб показания зачлись как чистосердечные, а теперь… Вранье запутает быстро!
У Валетова пропало желание иронизировать. Было видно, что ему нелегко давался этот разговор.
– Дайте бумагу. Внесу одну поправочку, – нехотя выдавил он, и, словно избавляясь от мучивших его сомнений, принялся писать о краже у Школьникова.
– Извините, вылетело из головы. Запамятовал об этом деле. Теперь все!
– Бывает! – ободрил Арсентьев. Он встал, взглянул на текст и вздохнул: – Это не все! Одну мелочь упустили. О вещах ничего не написали. Укажите, кому продали. Напрягите свою память.
Ни один мускул не дрогнул на лице Валетова.
– С вещами неурядица вышла, гражданин-товарищ начальник. Я ими по воле расплатился. Друзья счета большие предъявили. А у меня не две головы. Век не простили бы. Долги были…
Арсентьев сказал с укором:
– Зашли бы к нам. Посоветовались… Валетов усмехнулся:
– Я милицию боюсь. А, впрочем, шел. И не раз… Только во сне. Часто этот сон снился. Дохожу до отделения, хочу открыть дверь и не могу. Руки не поднимаются, – Валетов нахмурился, словно что-то вспоминая. – А в январе я действительно шел к вам. Но и наяву это дело для меня оказалось сложным, – он поднял глаза на Арсентьева. – Наверное, в таких вопросах я торопиться не научился.
Арсентьев сказал серьезно:
– Зря не зашли. Могли бы вовремя помочь. Глаза Валетова блеснули.
– Вот уж не думал о такой человечности. Не помню, чтоб ваши оперы мне посочувствовали. Их дело сажать. А меня жизнь и так изжалила…
– Напрасно так думаете. Когда судимый хочет встать на ноги – это видно. Любой оперативник разглядит запросто.
Валетов смотрел себе под ноги, но чувствовалось, что он не пропускает ни одного слова.
– Выходит, ваши работнички к ворам благожелательны? Чего в великодушие играете? – с вызывающей прямотой спросил он. – Мне вашей заботы и даром не надо. Она манок для простаков. Самому в уголовный розыск? Мы друг о друге не скучали…
– Лично я скучал… Последнюю неделю прямо жить без вас не мог.
Валетов игриво всплеснул руками.
– Не знал, что обо мне истосковались, – с подковыркой проговорил. Хотел еще что-то сказать, но лишь переложил шапку с одного колена на другое. Он сидел, опустив голову, часто подносил к губам сигарету и жадно затягивался. – Ходить просить, кланяться – не умею. Я свою жизнь сам устраивал!
– За чужой счет, – с горькой усмешкой сказал Арсентьев. Валетов повел плечами и, качнувшись взад-вперед, взглянул исподлобья.
– Почему за чужой счет? – спросил он. – Я работать пошел, но на мне много исков оказалось. Дошел я от них. От моей зарплаты на одни ириски оставалось. За эти месяцы проел все, вплоть до транзистора. Что мне светило дальше? Хоть в кармане ни гроша, но поет моя душа? Так, что ли? – последовал короткий сдержанный вздох. – За сотню с лишним, которые на сигареты да спички, не привык перед начальством тянуться. Воровать пошел только по причине ослабленного здоровья.
