Владимир Колычев - Палач мафии. А теперь Горбатый!
Из распахнутой кабины лилась музыка. На траве лежали два матраца. А на них... Роберт даже не знал, что так бывает или вообще может быть.
На сдвинутых вместе матрасах лежала полностью обнаженная женщина. Над ней усиленно трудился голый мужик, осатанело двигал задницей. Но это было еще не все. Спереди от женщины был второй мужик. И он... А она... В это просто невозможно было поверить. Но она обслуживала сразу двоих. До невозможности развратный сеанс одновременной любви...
И что самое противное, Роберт не мог оторвать взгляд от этой женщины. Грязная похоть намертво приковала его к месту. Он забыл про коров, про все на свете. И смотрел, смотрел...
Наконец женщину оставили в покое. Уставшая, разморенная, она разлеглась на матрасах. Ноги на ширине плеч, руки в стороны, на губах довольная улыбка. Красавицей ее не назовешь. Круглое прыщавое лицо, большой рот, маленькие глаза. И фигура не то что у Варвары Ильиничны. Обвислые груди, широкая талия, полные короткие ноги... Но Роберт все равно не мог отвести от нее взгляд.
Мужики сходили к реке, искупались.
– Алка, с нами поедешь? – спросил один.
Женщина промолчала. Только мотнула головой. Никуда она не хотела ехать.
– Тогда оставайся здесь, шалава! – гоготнул второй.
Он вырвал из-под нее матрасы, сунул их в машину. И сам скрылся в кабине. Его напарник сел за руль. Взревел двигатель, и «Колхида» с прицепом медленно пошла в сторону дороги. Женщина Алла даже не открыла глаз, чтобы посмотреть вслед.
Как будто сам черт дернул Роберта. Он медленно с опаской подошел к ней. Сел на траву рядом с ней. Она даже не шелохнулась.
Его рука сама легла на ее вялую грудь. Он не мог сказать, какая у нее кожа – мягкая, сухая, приятная на ощупь или нет. Волна необузданного возбуждения смыла все чувства и ощущения. Осталась только одна потребность – войти в эту женщину на всю длину. Все мировосприятие сосредоточилось на конце разбухшей кочерыжки...
Она впустила его в себя. Не открывая глаз, заулыбалась. На лице появилось выражение блаженства – как тогда у Варвары Ильиничны. Из груди вырвался сдавленный стон. Таз и бедра задвигались в такт его движениям...
Если бы Роберт стоял перед выбором – продолжать или умереть, он бы лучше умер. У него просто не было сил остановиться. Настолько сильно захватил его этот скотский процесс...
Алла тоже получала удовольствие. В этом нетрудно было убедиться... Но она по-прежнему не открывала глаз.
А Роберт разошелся. Все выше, все выше и выше... Он уже на самой вершине. Нет сил удержаться. Он падает. Головокружительный полет. Сейчас он упадет на дно пропасти. И будет взрыв...
Алла открыла глаза в самый последний момент. Увидела искаженное страстью лицо Роберта. И закричала как резаная.
Она попыталась вырваться из-под него. Но Роберт просто не мог позволить себе дать ей уйти. Он должен был взорваться в ней... И это случилось. Он выбросил в нее всю свою жизненную энергию. И обессиленно сполз с нее.
Алла вскочила на ноги.
– Горбун! Да будь ты проклят!..
Она собрала свои вещи в охапку и, не одеваясь, побежала по дороге. Еще и в ужасе оглядывается. Неужели она думает, что Роберт захочет ее остановить?
* * *Они пришли вечером. Их было всего двое. Один в форме, другой в штатском.
– Именем закона!..
На Роберта надели наручники, повели к машине.
Потом была камера предварительного заключения. Встреча со следователем. Предъявление обвинения в изнасиловании. Допрос.
Роберт не стал таиться. И рассказал все, как было. Следователь занес все в протокол, дал ему расписаться.
А на следующий день его перевели в следственный изолятор.
Мрачная камера, койки в два яруса, хмурые лица заключенных. Роберт поздоровался, отыскал взглядом свободную койку, бросил на нее матрас, застелил его бельем. И тут к нему подошел какой-то долговязый тип. Взъерошенные волосы, ершистый взгляд.
– Не рано ли ты устраиваешься? – спросил он.
– Тебе-то что? – не глядя на него, не зло, без вызова спросил Роберт.
– Ты не сказал, по какой статье зачалился...
Пришлось сказать. Тип нехорошо усмехнулся:
– За мохнатый сейф взяли, да? Ну, ну... А тебе не кажется, что ты не то место выбрал? Тебе на вокзале место...
– Какой здесь вокзал? – не понял Роберт.
– А где петухи у нас живут... Ты че, урод горбатый, не знал, что мою сеструху трахнул?
– Твою сестру? – опешил Роберт.
– Да, гнида! Мою сестру!..
– А как твою сестру зовут?
– Да какая в пень разница? На тебе мохнатка висит. Значит, ты и сам мохнатым станешь. Понял?
– Не понял...
– А сейчас поймешь. Братва, петушить козла горбатого надо!
– Да не базар, надо! – поддержал его какой-то хмырь. – А то своим горбом гнойным нормальных людей поганить будет...
– А может, у него в горбу дырка есть? – захохотала чья-то гнусная рожа.
Роберт сник, сжался в комок. На глаза едва не навернулись слезы. Везде, на воле и в неволе, люди смеются над ним. Везде нужно доказывать, что он имеет право на существование. В школе он смог это сделать... Но вряд ли он сможет что-то поделать сейчас. Вся тюремная братия против него. И если он посмеет защищаться, его попросту сотрут в порошок.
А если защищаться не будет, его просто опетушат... Что это значит, Роберт не знал. Но догадывался, что-то нехорошее... Нет, не надо, чтобы его опетушили...
Но к нему уже подходят двое, берут под руки. А долговязый хмырь с мерзкой ухмылкой расстегивает зачем-то штаны...
– Ша! – послышался чей-то грозный окрик. – Че за дела? Че за бодяга?..
С нижней койки у самого окна поднялся худой, как скелет, мужичок. Грудь в наколках, на ключицах – татуированные шестиконечные звезды. Взгляд сильный, волевой, подчиняющий.
Долговязый тип размяк под его взглядом.
– Чадо! Ты бузишь?
– Я...
– Чадо!
– Я!
– Сдохни!..
Долговязика как волной смыло.
Мужичонка вперился в Роберта изучающим взглядом. Поманил его к себе пальцем. Устроил форменный допрос. Только в отличие от следователя протокол не составлял и материалы в суд передавать не собирался. У него свой суд. И свой приговор. Роберт всеми порами ощущал на себе власть этого неказистого с виду, но такого сильного на поверку человека. Как скажет он, так и будет...
Звали его Клещ. Как узнал Роберт чуть позже, он был вором в законе. Наивысшая степень почета в преступном мире.
– Аллой бабу, говоришь, зовут... И в два ствола пихалась, говоришь... Маруха это плечевая, – сделал вывод Клещ. И посмотрел на своего соседа через койку. – Бука, ты всех плечевых знаешь...
– Ну не всех, но Алку знаю... У нее еще родинка большая на правом буфере...
– Была родинка? – строго спросил Роберта Клещ.
Под его взглядом, казалось, вскроется любой обман.
– А у нее разве буфер был? – удивился Роберт.
Камера утонула в громовых раскатах смеха. Клещ тоже развеселился.
– Темнота, – попенял он Роберту. – Буфера – это груди, понял?
– Понял... А родинка на правом буфере у нее была...
– Правильно, на буфере. Так и говори... Значит, ты плечевую отодрал, а она на тебя заявила...
– Алка может, – кивнул Бука. – Лахудра шизанутая, что с нее возьмешь...
– Чадо! – позвал долговязика Клещ. – Так что, эта шмара вафельная твоя родная сестра?
– Да нет... Это я так... Просто...
– Просто – это твоя срака. За базаром следить надо, понял?
– Да понял.
– Все, сдохни!
Клещ снова посмотрел на Роберта.
– С детства? – спросил он, показывая на его горб.
– С детства...
– Хреново... Но жить-то как-то надо... Короче, живи как живешь. К нашим законам привыкай. У нас все по понятиям, все по справедливости. Ни за что тебя здесь никто не обидит. Но если сам облажаешься, пеняй на себя. Я понятно говорю?
– Понятно...
– Ну тогда двигай на свое место. И думай, как жить дальше будешь...
Скоро Роберт узнал о тюремных законах.
Воровские понятия в самом деле стояли на основах справедливости. Только справедливость эта какая-то корявая и однобокая. По сути, тюрьма – это джунгли. Здесь главенствуют сильные матерые волки. И они решают, что справедливо в этом жестоком мире, а что нет... Выводы напрашивались сами. Хочешь жить достойно, сам стань волком. Хищным и жестоким. Научись стоять за себя и подчинять других. И самое главное, нужно уметь спрашивать за любое, даже самое мало-мальское, оскорбление. Особенно это касалось Роберта. Он горбун. И если он даст слабину, над ним будут смеяться зло и жестоко. Если же он станет сильным, ни одна падла даже косой взгляд не посмеет бросить в его сторону.
Воровской закон стоял на справедливости, а справедливость строилась на силе – злой, жестокой и порой беспощадной. И Роберт должен был к этому привыкать...
* * *Самый гуманный суд в мире приговорил его к трем годам заключения на общем режиме. И Роберт пошел по этапу.
Воровской суд помиловал его. Его не стали приговаривать к высшей мере через опущение, как это делали с насильниками.
