Анатолий Афанасьев - Грешная женщина
— Вы шутите?
— Евгений Петрович, моя квартира сейчас самое для тебя безопасное место в Москве. И потолковать бы не мешало.
— О чем? Все вроде ясно. Половина ваша. Нет, не так. Берите весь куш. Только Таню вызволите, пожалуйста!
— Таню я тебе верну бесплатно. Никогда не швыряйся из-за бабы такими деньгами. Уважать перестану.
— Сейчас приеду, спасибо! — Он повесил трубку и подумал: нужно мне твое уважение, сволочь криминальная! Но он врал сам себе. Лихорадочно даванув по газам и уже выворачивая на Щелковское шоссе, поймал себя на мысли, что мчит к Алеше Михайлову, на его зов, как давно никуда не спешил. Ярость и стыд перемешались в нем со слезами бессилия. Как большинство несчастных, законопослушных сограждан, он слишком поздно осознал, что жизнь его непоправимо рассечена на две части и соединить их невозможно. Безжалостная рука острым скальпелем прошлась по его судьбе. В прежней части остались дорогие, родные лица: бедная матушка, — трудолюбивый, отец, ныне, слава Богу, зарытый в землю; субтильная жена Раиса, с ее домашними, повседневными бреднями, невозмутимая дочь Елочка, безалаберная и своекорыстная, как сама молодость; друзья, сослуживцы и женщины, которых любил; в новой действительности он очутился один посреди лающих, воющих отвратительными голосами городских джунглей. Мелкое зверье было предназначено для пропитания более крупному, и это, увы, не было метафорой. Нарушился вековой уклад жизни, и те, кто не применился к этому, были обречены на пожирание. Погибших было предостаточно, но еще больше было тех, кого только распотрошили для будущей трапезы. Таким распотрошенным и ощущал себя Вдовкин. Победители были всеядны, но предусмотрительны и много пищи наготовили впрок. По всему необозримому пространству страны было подсолено, наперчено и подвялено великое множество безмозглых, покорных человеческих туш. Они томились в сладкой полудреме вблизи жертвенного огня, убаюканные ласковыми заклинаниями любимого императора. С содроганием представлял себе Вдовкин эту апокалипсическую картину, мчась сломя голову за спасением к одному из новых хозяев жизни.
Приняли его хорошо. Настя увела на кухню и подала ужинать: тарелка с горячим куриным пловом и миска овощного салата, сдобренного пряным натуральным подсолнечным маслом. Она ухаживала за ним, как за родным, не скрывая соболезнующей улыбки. Ощутив зверский голод, Вдовкин ел жадно, торопливо, не стесняясь ее присутствием. Захотелось ему запить чудесную еду пивом, он попросил пива, и она достала из холодильника ледяную бутылку «Тверского».
— Алеша пьет только наше, — сказала она, словно извиняясь. — Вы, наверное, предпочитаете импортное?
— Я пью любое. А где он?
— Вернется через час. Велел вас накормить и, если захотите, уложить спать.
Нажравшись, иначе не скажешь, Вдовкин отвалился от стола, закурил и глянул на девицу соколом.
— С самых поминок во рту куска не было. Чего-то забегался совсем.
— Да, да, понимаю. На вас столько всего навалилось… Но теперь все плохое позади.
— С чего ты взяла? — удивился он.
— Раз Алеша пообещал, беспокоиться больше не о чем.
Заинтригованный, он не таясь ее разглядывал. Не похоже, чтобы она была шалавой, и не похоже, чтобы была психопаткой. В ясных глазах спокойный ум и сочувствие. В ней не было и намека на притворство, и перед ней отступили демоны страха, словно все зло мира действительно осталось за бронированной дверью этого притона.
— У меня тоже прошлой осенью умер папа, — сказала она. И мамочка очень плоха. Она повредилась рассудком, и ее держат в клетке. Но скоро мы с Алешей заберем ее к себе. Вы не единственный несчастливец на свете, подумайте об этом, Евгений Петрович. Подумайте, вам станет легче.
— Несчастливых полно, — согласился Вдовкин. Повидать бы хоть одного счастливого… Настя!..
— Говорите, не стесняйтесь. Говорите, что в голову взбредет, я не обижусь. У вас сердце застыло, оно должно оттаять.
— Ты такая… не от мира сего… даже немного с… что свело тебя с ним? Твой Алеша ведь гангстер, лихой человек… Как ты с ним уживаешься?
На ее светлое личико набежало легкое облачко тоски, но она не отвела прямого взгляда.
— Кому же быть с ним, как не мне… Странно, что именно вы об этом спросили.
— Почему — странно?
— Разве Таня Плахова ангел? Но вы же полюбили ее.
— Полюбил, — кивнул он самодовольно. — Но тебе со мной не равняться. Я и сам как комок грязи, а ты…
— И вы, и я, и Алеша, и Танечка — все мы люди, и над всеми воля Божия. Вы когда последний раз причащались, Евгений Петрович?
— Я? Причащался? — Он решил, что она шутит, но это было не так.
— Понятно, уж не договаривайте. Вы в Бога не верите. Но гордиться тут нечем, уверяю вас.
— Я не горжусь, но так, знаешь, как-то быстро ты перескочила…
— Никуда я не перескакивала, все из этого вытекает. Верующий никогда не спросит, за что вы любите того-то или того-то. Вы неверующий, и детские вопросы кажутся вам неразрешимыми, и вам, естественно, страшно жить.
— Мне? Детские вопросы? — вторично переспросил Вдовкин. Не столько ход ее мыслей поразил его, — к ним по привычке, как ко всяким женским мыслям, он не отнесся всерьез, — сколько чудовищная убежденность в своей правоте, с которой она, девчонка, разговаривала с ним, как не с сорокашестилетним, видавшим виды горемыкой. Она надеялась втолковать ему что-то такое, чего он не знал, о чем не догадывался, но это бы полбеды. Самое невероятное было в том, что он вдруг почувствовал в себе щенячью готовность подчиняться ее внушению.
— Правильно, правильно, что задумались, — шумно обрадовалась Настя. — И лицо у вас стало сразу успокоенным, просветленным. Алеша тоже один раз задумался, всего один разочек, но вы не поверите, как он с тех пор изменился. С вами произойдет то же самое. Не вдруг, не в одну минуту, конечно. Постепенно, от мысли к мысли. Многие, многие люди, я знаю, из тех, которые жили в затмении, в гордыне, сейчас начинают задумываться и прозревать.
— Что-то незаметно, чтобы твой Алеша изменился. Как был, я полагаю, бандитом, так и есть бандит, — бухнул сгоряча Вдовкин.
Настя мгновенно побледнела и отвернулась.
— Прости, пожалуйста, — заторопился Вдовкин исправить неловкость. — Я не хотел тебя задеть. Но это же правда.
— Это ваша правда, правда постороннего. Для меня Алеша заблудший, ему предстоят большие страдания, как всякому заблудшему. Я люблю его, мне тяжело это знать.
Пустой, нелепый разговор на чужой кухне, с чужой женщиной накануне небытия, но Вдовкину полегчало. Не перевелись на Руси одержимые и придурочные, а это значит, не все потеряно, не все схвачено ворами, как бы они ни уверяли себя в этом и как бы ни бодрились. Пока в бандитском логове одухотворенная девочка рассуждает о всеобщей благодати, вселенскому хаму рано торжествовать окончательную победу. Не успел Вдовкин допить чай, как явился Алеша Михайлов. Наугад подхватил длинной рукой Настю, притянул к себе, потерся носом об ее лоб. Вдовкин замер, как шпион. На его глазах творилось маленькое житейское чудо: тать приласкал младенца.
— Пируете? — сказал Алеша, — С посторонним мужиком? Дай нам водки, Анастасия Леонидовна, легче будет простить измену.
Сел за стол широко, вальяжно, полоснул по Вдовкину острым взглядом.
— Не ссы, трубач! К вечеру получишь свои баксы.
— А про Таню узнали?
— Чего узнавать, и так ясно. Она у них как козырной валет, в рукаве прячут.
— Я ваши иносказания не совсем улавливаю. Вы бы попроще объяснили.
— Верну красавицу вместе с капиталом.
— Вы уверены в этом?
Алеша поморщился, точно сплюнул. Настя уже поставила перед ним тарелку с пловом, и бутылка белоголовой празднично засияла на столе.
— Теперь, Настенька, ступай к себе, — распорядился Алеша. — Почитай там, что ли, книжку. У нас секретный Разговор с Евгением Петровичем наклюнулся.
Настя выразила неудовольствие:
— Давно ли завел от меня секреты?
— Это не мои секреты, общественные. Но я после тебе все расскажу.
Вдовкин замер от недоброго предчувствия. Когда Настя вышла, Алеша разлил водку в чашки. Чокнулся со Вдовкиным, подмигнул:
— Разговор перспективный, Евгений Петрович. Про нынешние свои беды забудь — это семечки. Пора позаботиться о будущем. Неужто не надоело такому, как ты, горбатиться на чужого барина?
— Не понимаю.
— Скоро поймешь, — Алеша зло сощурился, из глаз сверкнула усмешка. Сделал пальцами знак, чтобы Вдовкин выпил, и тот послушно поднес чашку к губам. Но вкуса не почувствовал. Словно холодной воды глотнул.
— Я про тебя навел справки, — как-то безразлично продолжал Алеша, не забывая жевать плов. — Ты человек головастый, специалист отменный. У тебя в науке имя. Но время выпало худое, и согнули тебя в дугу. Вот и начал ты дачами торговать и под кулаки подставляться. От испуга, конечно, но это ничего. Ты мне нужен невредимый, я помогу тебе выпрямиться.
