Марко Незе - Спрут
Он отправился в кабинет к судье, который когда-то велел взять его под стражу. Тот выглядел еще более сгорбившимся из-за своей манеры не смотреть людям в лицо, еще более измученным своим тиком.
— Значит, — сказал судья, — вы хотели бы дать новые показания.
Каттани удобнее устроился на стуле.
— Видите ли, — стал объяснять он, — когда я рассказывал кое о чем доктору Бордонаро, я был не совсем в себе. Вы понимаете, у меня похитили и изнасиловали дочь. Я не соображал, что говорю. Теперь, когда я немного успокоился, я должен признаться, что некоторые мои утверждения не совсем соответствовали истине.
Методически поглаживая наполовину облысевший череп, судья окинул взглядом лежащие на столе предметы, словно искал у них помощи. Потом, издав какой-то пронзительный звук, проговорил:
— Хорошо. Вы — честный слуга закона.
— Я счел своим долгом, — продолжал Каттани, — явиться и внести поправки в некоторые показания, содержащиеся в протоколе того допроса, потому что они затрагивают уважаемых людей. Нельзя, чтобы их имена были несправедливо запятнаны.
— Так, так, — повторял судья, перелистывая старый протокол допроса Каттани. — Вот: здесь, например, вы говорите, что его превосходительство Каннито пытался всячески помешать проводимому вами расследованию, когда вы возглавляли оперативно-следственный отдел. Это правда? Вы это подтверждаете?
Каттани отрицательно покачал головой.
— Нет. Это именно одно из тех мест, что я хотел бы исправить. Положа руку на сердце, я могу, заявить, что его превосходительство Каннито неизменно подгонял меня продолжать расследование невзирая на лица.
— Так, так, — отозвался судья, в котором постепенно просыпался интерес к тому, что говорил Каттани. — Посмотрим, что вы утверждали насчет адвоката Терразини. Вы сказали, что он замешан в темных делишках. Мало того. Вы даже считали, что именно по его наущению была похищена ваша дочь.
Судья сделал паузу, словно глубокое изумление мешает ему продолжать. Сцепив пальцы и качая ими перед собой, наконец он вымолвил:
— Каттани! Назвать Терразини виновником похищения вашей дочери! Да сознаете ли вы, что говорите? Ведь вы Терразини должны воздвигнуть памятник из чистого золота. Если бы не он, вы до сих пор сидели бы за решеткой!
Каттани изобразил на лице раскаяние.
— Вы совершенно правы, — со вздохом признал он — я действительно намеревался исправить и это место. В самом деле, как глупо было с моей стороны впутывать в это дело такого порядочного человека, как Терразини...
— Следовательно, вы исключаете, — продолжал судья, — что доктор Бордонаро мог быть убит в связи с тем, что вел расследование сообщенных вами обстоятельств?
— Полностью исключено.
— Теперь скажите вот что: перед своей поездкой в Рим доктор Бордонаро не разговаривал ли случаем о вами? Не сообщал ли вам что-нибудь относительно своих планов?
— Нет, я с ним не разговаривал, и он мне абсолютно ничего не сообщал.
* * *Дав показания, Каттани вернулся в гостиницу. Там ему передали, что звонила графиня Камастра. Он набрал ее номер.
— В этот город просто невозможно приехать инкогнито!
— Мог бы предупредить меня о своем приезде, — упрекнула его Ольга. — Приходится узнавать о твоих перемещениях от других.
— Я бы тебе позвонил.
— Кто знает, когда...
— Ну хватит, перестань дуться; — сказал Каттани. И совсем другим тоном прошептал в трубку: — Я хочу тебя видеть!
Ольга заехала за ним на машине в гостиницу. Они направились в сторону, противоположную центру, и в несколько минут город остался у них за спиной. Она вела машину по узкой и извилистой дороге. Вид у нее был сияющий.
Также и Каттани выглядел довольным. Он расслабился, с облегчением вздохнул.
— После стольких месяцев постоянного напряжения, — проговорил комиссар, — я впервые ощущаю внутри себя мир и покой. Пусть хотя бы ненадолго...
— И я могу сказать про себя то же самое, — пробормотала Ольга. Она вела машину быстро и уверенно. То и дело кидала на него взгляд и улыбалась.
Она была счастлива. Для нее сейчас во всем мире существовали только они двое. Она мчалась, точно ее подгонял ветер, оставляя позади другие машины. Он протянул руку, и она схватила, сжала ее.
— Куда ты меня везешь? — спросил Каттани.
— Это сюрприз!
После более чем часа пути машина наконец остановилась. Они находились среди выжженных солнцем полей, на вершине холма. Вдалеке виднелся узкий морской залив, багровый в лучах заходящего солнца.
— Это мой маленький рай, — сказала Ольга. — Я здесь родилась.
Но дом был не от тех времен. Ольга его расширила, заново перестроила, отделала внутри.
— Идем, — позвала она. И повела к большому рожковому дереву. Темному, с коротким толстым стволом, мощными ветвями. — Это было мое любимое дерево, — сказала она. — Девочкой я карабкалась на него, садилась верхом на этот сук и смотрела на далекое море.
Ольга притянула к себе голову Коррадо и поцеловала его. Крепко обняв, она не отрывала глаз от его лица.
— Я тысячи раз мечтала вот так тебя обнять. Но ты от меня бежал, избегал меня.
Все так же обнявшись, они вошли в спальню... Потом, приложив палец к губам, она прошептала:
— Теперь полежи спокойно и минутку подожди. Я принесу тебе ужин в постель.
Она захватила в машину переносной холодильник, полный всяких деликатесов. Они закусили хрустящими палочками с красной рыбой, икрой и пирожными. Ипили шампанское.
— За наше счастье, — провозгласила Ольга. Глаза у нее зажглись каким-то новым светом.
— За нас!
Она унесла тарелки, решительно отвергнув предложение Каттани помочь ей.
— Нет, нет, не вставай!
Она была рада поухаживать за любимым человеком. Счастлива, что наконец-то и она тоже может быть такой, как все женщины ее родного острова.
Вернувшись в постель, она свернулась рядом с ним калачиком и сказала:
— Я знаю, зачем ты приехал.
— Кто тебе об этом сказал? Терразини?
— Да.
— Ох, видно, у этого судьи к нему прямой провод!
Ольга ласково его поддразнила:
— Ты никак не можешь понять и смириться. У нас, на Сицилии, все по-другому, жизнь тут идет на особый манер. Запомни это хорошенько.
— Уверяю тебя, что не только здесь. Зараза распространяется, и теперь микробы можно обнаружить и на материке.
— Во всяком случае, — добавила Ольга, — после того, что ты сделал, все тобою довольны.
— А ты?
— Я? Меня все это не интересует.
Она повернулась к нему и нежно погладила по волосам.
Американец
На уик-энд Каттани был приглашен в загородный дом Каннито. Они выехали из Рима на синем автомобиле, который вел шофер. Достигли умбрийских холмов, окружающих Перуджу. Поднялись по крутой, узкой дороге и остановились у виллы эпохи Возрождения, высящейся над зеленой долиной.
Шофер выскочил из машины и бросился открывать дверцу шефу. Каттани был поражен открывшейся перед ним панорамой. Внизу раскинулась долина, которую перерезала извилистая лента реки. Вокруг, по вершинам холмов, лепились селения и древние замки. Каттани вздохнул полной грудью.
— Какая красота! — воскликнул он.
— Я провожу здесь все субботы и воскресенья, — сказал Каннито. — Но признаюсь тебе: если бы мне пришлось оставаться здесь дольше, я сдох бы от скуки.
Из виллы вышла миниатюрная, изящная дама с седыми волосами, в скромном, но нарядном платье. Она обняла Каннито, а потом, обращаясь к Каттани, сказала:
— Коррадо, я очень рада вам. Сколько лет мы не виделись! Но знаете, я вас не забывала.
Женщина погладила Каннито по щеке. Он нежно обвил рукой ее плечи. Сейчас, рядом с женой, такого довольного и умиротворенного главу отдела «Зет» было совсем не узнать. Просто трогательно смотреть, как он ласков с женой.
— Я тоже счастлив вновь свидеться с вами, синьора. Я залюбовался вашим раем.
— Не правда ли, красиво? Такой мир и покой. Здесь я чувствую, что принадлежу самой себе. В Риме я просто не могла больше выдержать — этот шум, хаос на улицах.
— Вы живете здесь круглый год? — спросил Каттани.
В разговор вмешался Каннито:
— Да, она меня бросила. Когда я хочу над ней посмеяться, то говорю, что она стала отшельницей.
Синьора Каннито усмехнулась:
— Ох, он вечно шутит. Дело в том, что мой муж занят с утра до ночи. Стало проблемой залучить его домой к ужину. Тогда я сказала: давай сделаем так — я уеду жить сюда, а ты приезжай на субботу и воскресенье. По крайней мере, два дня в неделю я могу его видеть.
Вдруг она нахмурилась. Взяв Каттани под руку, проговорила вполголоса:
— Я слышала о постигшем вас горе. Несчастная девочка! Поверьте, узнав об этом, я плакала как о собственной дочери. А как себя чувствует Эльзе? Бедная женщина!
