Татьяна Степанова - Врата ночи
Бархат кивнул, легко выпрыгнул из машины. Махнул на прощание рукой и растворился во мраке. Он был и правда золотой негласный сотрудник. Такой, о котором может лишь мечтать каждый мало-мальски знающий жизнь и свою работу опер.
Насчет же остального... Ну, таким его бог создал.
Никита сопроводил фигуранта до самой Солянки. И узрел дом, в котором снимал квартиру Анатолий Риверс. До Славянской площади, где некто звонивший по телефону Мещерскому ждал (ждал ли?) однажды у моря погоды, от этого дома было действительно рукой подать.
Глава 27
МАНИКЮРНЫЕ НОЖНИЦЫ
Катя ни о Бархате, ни о вояже в «Дом Скорпиона», естественно, так никогда и не узнала. Однако, случайно увидев начальника отдела убийств на лестнице главка, заметила — вид у Колосова какой-то взъерошенный. Правда, дело было перед самым концом рабочего дня. Никита куда-то торопился (боже, а когда шеф «убойного» никуда не торопится?), и Катя его даже не успела окликнуть.
Сама она тоже следила. В четверть седьмого у здания Зоомузея, что напротив главка, замаячила отлично знакомая Кате фигура: Кравченко, освободившийся гораздо раньше обычного, позвонил ей по мобильному: ну, ты скоро, душа моя, красавица? А я уже тут, под твоим окошком, под бдительным оком патрульных ментов кантуюсь.
Когда за вами на службу заезжает ваш муж, это, конечно, чертовски приятно. Но Катя догадывалась: дело совсем не в телячьих нежностях. Просто...
— Сережка днем звонил. Настроение у него опять швах, — признался Кравченко, когда Катя села к нему в машину. — Предлагает нам с тобой скоротать вечерок в его обществе. Бар какой-то откопал потешный у Курского — «Москва-Петушки». Где-то на набережной, адресок вот мне продиктовал. Ждет нас с тобой к семи. Ты как на это смотришь?
— По-моему, он просто панически боится оставаться вечером в квартире и офисе, — ответила Катя. Предложение ей не понравилось — им бы только пить! А по какому поводу — все едино. — Я уже говорила: может, тебе пожить какое-то время у него? Подежурить?
— Пока в этом нет необходимости. — Кравченко вырулил на Тверской бульвар. — И потом, Серега не трус. И нянек над собой не потерпит. Даже меня.
И Катя умолкла. С Вадькой спорить бесполезно. Он всегда считает, что все знает лучше ее. А что он такого знает в этом деле, чего не знает она?
Бар «Москва-Петушки» тоже ей не понравился. И чего забавного в этой пивной дыре? И место какое-то дикое: неухоженная набережная. Разбитые тротуары, облупленный парапет, старые, грязные доходные дома, где ныне ни одного жильца — одни склады да конторы. Перед тем как последовать за Кравченко в недра бара, Катя оглянулась. Набережная, залитая красным вечерним солнцем. Серые грязные воды реки, фабричные корпуса на том берегу. Ей стало тревожно. Это место... Оно очень не нравилось ей. Вроде бы совершенно беспричинно.
Мещерский уже ждал их за столиком. Играла тихая музыка. Посетителей было мало — две нешумные мужские компании в дубовых кабинках. Но когда Мещерский сказал, что здесь отличное вишневое мороженое с шоколадной крошкой, ликером «Шерри», пьяными ягодками, Катя смягчилась. Ничего, кроме этой сладкой прелести, ей не хотелось. Кравченко с Мещерским (тот, несмотря на похоронное настроение, был голоден как волк) взяли по стейку с жареной картошкой и пивом.
Еда была сносной, а вот разговор за столом как-то не клеился. Катя наблюдала за Сергеем. Именно с ним она прежде всегда советовалась в трудные моменты своей жизни. И не было случая, когда он не оправдывал ее надежд на дельную помощь или умный прогноз. Но вот в сложной ситуации оказался он сам. И вроде бы совершенно потерял способность и к излюбленному своему «логическому анализу», и к дедуктивным упражнениям. Запутался в эмоциях и переживаниях. А Катя... у нее с логикой и дедукцией всегда было плохо.
Но она видела еще и другое: хотя Сережке теперь явно не до разговоров, ему — и это очень даже заметно — сейчас очень хорошо, спокойно, комфортно с ними, в компании друзей. Ему, наверное, в глубине души очень хочется, чтобы вечер этот длился, длился и длился, чтобы пенилось пиво в бокалах, чтобы в мельхиоровой вазочке таяло Катино мороженое. Чтобы как можно дольше не возвращаться одному в пустую квартиру. Вздрагивать, обливаться холодным потом при каждом телефонном звонке.
— Вечер добрый, вот сюрприз! Сережа, а ты, оказываемся, сюда дорожку не забыл! Вадя, салют!
Мысли Кати оборвались. Какой громкий приятный мужской баритон... Она подняла глаза — перед их столиким стоял Михаил Ворон. Кравченко шумно поднялся, радостно приветствуя однокашника:
— Миня, ты? Давай к нам. Гостю место. Ты как здесь?
— Я? Да это моя берлога, — Ворон крепко пожал руку Мещерскому, вежливо улыбнулся Кате. Она видела лишь блестящие стекла его модных стильных очков. — Я ж тут недалеко обитаю. Квартиру снимаю. Сережа тебе разве не сказал? А сюда иногда заглядываю пожрать чего повкусней. Я ж и его сюда как-то затащил. А он адрес запомнил — молоток! Кстати, здесь в другом зале хороший бильярд. Так что не соскучишься.
Они оживленно забалагурили, заговорили с Кравченко. Катя тихонько с видом паиньки лакомилась мороженым. Мещерский... Он был вроде рад нежданной встрече с однокашником, но... Катя по лицу его, как по книге, читала: уже терзается сомнениями — а случайна ли эта встреча? После засады и задержания Астраханова он, как пуганая ворона, боится куста.
О Вороне у нее оставалось по-прежнему самое смутное впечатление. Приятный, разговорчивый, интеллигентный, небедный, с хорошими манерами, хотя порой и грубоватый. Правда, грубость нарочитая. Этакий эпатаж мальчика (хотя какой он в его возрасте мальчик!) из хорошей московской семьи — и мы, мол, люди бывалые, разные слова знаем...
За разговором она почти не следила. Мужские беседы — от них голова трещит, как от дыма дешевых папирос.
— Слушай, клиентов давно видел? Сереж... да ты что такой пасмурный? Я спрашиваю, клиентов наших общих и знакомых давно видел? — Ворон спросил и продолжил, не дожидаясь ответа Мещерского: — А то я слышал, какая-то странная неприятная история в институте с Василием приключилась.
Мещерский промямлил что-то: да, я тоже в курсе...
— С Астрахановым мы тут как-то в одном таком вот уютном гнезде пересеклись за рюмкой. Так это прямо не человек был — форменное дивани!
— Форменное — что? — спросила Катя удивленно.
— Дивани — бешенство. На Востоке так называют эмоциональный взрыв, гнев, в который впадает человек по какой-то причине, — быстро пояснил Ворон. — Астраханов вообще мужик выдержанный, и с нервами у него нормально. А тут прямо кипел весь от злости. Представляете, — он обвел взглядом Кравченко и Мещерского и даже не взглянул на Катю. — Сказал: на него наехал кто-то по-крупному прямо в институте!
— То есть как это наехал? — прищурился Кравченко.
— В прямом смысле — мол, туши свет, сливай воду. А кто наехал — не говорит. Точнее... — Ворон хмыкнул. — Может, он мне говорить не захотел. Алехану-то, то есть Скуратову, ты, Вадя, наверное, слыхал про клиентов Сережи, доложил. Положение обязывает. Субординация. А ты ничего про это не слыхал?
Вопрос был адресован Мещерскому в лоб. Тот клюквенно покраснел. Снова что-то промямлил. Извинился — нужно, мол, выйти. Пиво — водопровод.
— Вадя, что это с Сережкой? — спросил удивленно Ворон.
— Да зуб у него болит, — лениво ответил Кравченко. — А к врачу не идет — страшится. А сам хуже керосина квасит.
— Все-таки он очень изменился. — Ворон покачал головой. — Совсем не тот, каким я его на курсе помню.
— Ты тоже другой, Миня. Мы все другие стали. Лучше или хуже.
За столом повисла пауза. Катя вдруг ощутила, как напрягся Кравченко. Ворон смотрел на пустые тарелки.
— Да, время летит. Люди меняются, — произнес он медленно. — Неизменна, гляжу, только ваша с Сережкой дружба. Крепкое чувство. Позавидовать можно. Сергей мне говорил — в баню вы какую-то классную ездите. Как римляне-легионеры в термы... Может, когда и меня с собой захватите, а?
Катя слушала ответ Кравченко: «Конечно, Миш, о чем разговор? Созвонимся». Смотрела на Ворона. Об этом человеке, хоть он и был их однокурсником, она не знала ровным счетом ничего.
Какие, однако, красивые у него очки... Супертонкие стекла. Правда, сам Ворон не производит впечатление человека близорукого. И без очков ему было бы даже лучше. Очки меняют мужчину, придают ему...
Катя не успела подумать, что же придают стильные очки от Валентино молодому мужчине. Потянулась за мельхиоровой сахарницей и — неловкий жест — зацепилась браслетом (простая цепочка «под платину») за угол стола. Крак...
— Ах ты боже мой! Ну надо же быть такой....
— Катька, ты в своем репертуаре. Как слон в посудной лавке. — Кравченко улыбался. Катя уныло созерцала сломанный браслет. Замок полетел. На столе валялся выпавший из замка крошечный винтик.
— Да господи, какие пустяки! Катя, не расстраивайтесь, сейчас попробуем починить. — Ворон дружески подмигнул ей, протянул руку. — Дайте-ка я взгляну.
