Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов
Джип заводился как новенький.
Там же, у райотдела милиции, тачку помыли из шланга. Отъезд решено было отложить до утра.
— А чё, передохнете у меня, соловьев наших новоцаповских послушаете, — предложил милиционер-водитель Повидло. — Я ночью дежурю. Дом пустой: две комнаты и кухня внизу, три — наверху. Да светелка на чердаке…
— Ну, раз светелка, — наморщил лоб задумчивый Магомед. — А спиртное у вас где продают?
Мишаня от выпивки мужественно отказался:
— Не могу, завтра шефу в банк.
В половине восьмого он сел за руль черного «тайфуна» и, бибикнув, отъехал от большого, с белыми резными наличниками, дома по 2-й Приемо-Сдаточной улице. Последним, кто видел гражданина Фонарева Михаила Петровича, был Торчок, которого послали за пепси-колой. Мишаня приветливо махнул ему рукой и, переключив скорость, лихо свернул за угол, в переулочек, ведущий к райотделу милиции. Он пропал так же загадочно и бесследно, как это случилось со шкафом, в котором лежала его покойная теща. Был — и вдруг сгинул где-то по дороге в поместье Константина Эрастовича, необъяснимым образом исчез с этого света, словно похищенный инопланетянами…
А ночью имело место еще одно происшествие.
Звуки, которые услышал пробудившийся в начале четвертого Магомед, до такой степени заинтриговали его, что он не поленился встать и на цыпочках, с вынутым из-под подушки «люгером» в руке, спуститься на кухню. Сидевший в одних трусах на подоконнике ублюдок с перевернутым крестом на груди, вытягивая шею, тоскливо и самозабвенно выл в темные ночные небеса:
— У-ууу! У-вуу!.. У-ву-ву-ууу!..
Не веря своим глазам, Борис Магомедович приблизился.
— Ты чего это… ты чего, гад, людям спать не даешь? — сглотнув изжожную слюну, прошептал он. — А-а?.. Ну, кого спрашиваю?!
Киндер-сюрприз беззубо осклабился:
— Гы-ы!.. А чё, еп?
Магомед чуть не задохнулся от ярости:
— А то, еб, что бессонница у меня, понимаешь: бессонница!
— Ничо-о, — нагло ухмыльнулся в ответ сопливый «отморозок». — Ничо-ничо-о, скоро, елы, отоспишься… в земле, еп, сырой! Гы-ы!..
Кровь бросилась в лицо Борису Магомедовичу.
— Ка-ак… как ты сказал?! Да я… да я сейчас тебя…
— Ух… у-уух, как испугался! Гы-ы! — гоготнул пацан, спрыгивая в сад. — У-уух, какие мы, елы, страшные!.. У-уууу!..
То, что произошло после того, как Магомед, напившись на кухне из-под крана, лег спать, больше походило на сон, ему же со зла и приснившийся. Туалет в доме новоцаповского милиционера был. Причем очень даже приличный, с итальянской сантехникой. Какого черта Киндер-сюрприза понесло среди ночи на задний двор, за сарай, — неведомо. Дверь старенького дощатого сортирчика была заколочена крест-накрест. Сопливый сатанист, действуя, как фомкой, подобранной с земли железякой, отодрал две толстенные, на совесть приколоченные хозяином доски и шагнул в подлежавший сносу скворечник. Случилось то, что и должно было случиться: прогнивший пол милицейского сральника не выдержал, и Киндер-сюрприз, удивленно ойкнув, низринулся в смрадное, годами копившееся дерьмо!..
Из выгребной ямы мокрогубого поганца вытащили утром. Ни кричать, ни говорить он уже не мог. Киндер-сюрприз только икал, обморочно закатывая глаза:
— Еп!.. еп!.. еп!..
Вонь, распространяемая им, была столь невыносима, что даже Убивец не выдержал.
— Кафка! — буркнул он, выплюнув резинку. И, помолчав, пояснил Магомеду, который недоуменно воззрился на него, зажав двумя пальцами нос: — Сюр.
Бледный бритоголовый Торчок выплеснул на пострадавшего несколько ведер воды из колодца. Только после этого жалобно скулящего, трясущегося Киндер-сюрприза пустили в дом помыться в душе.
— Нет, все-таки Бог есть, — морща по своему обыкновению лоб, заметил Борис Магомедович. — Это ему, говнюку, за все его мерзости…
В десятом часу с дежурства вернулся мрачный, со свороченным набок носом, хозяин.
— Еще не уехали? — нахмурился он. — А у нас вот ЧП. Авария…
Руки у него были грязные, окровавленные.
* * * ИЗ ПИСЬМА КАПИТАНА ЦАРЕВИЧА…И вот я опять в Ханкале, счастье ты мое неосознанное! Лепит мокрый снег. Гудит докрасна раскалившаяся буржуйка. В соседней палатке пьет возвратившаяся со спецзадания десантура.
Если б ты знала, чего я только не навидался за эти дни!..
Помнишь, те два деревца в лесу: клен и тесно прижавшуюся к нему рябинку. Помнишь, как я сказал тебе: «Васенька, это метафора. Это наша с тобой любовь, наша неразлучность (я ведь, как тебе известно, клен по друидскому календарю)». Так вот, видел я позавчера под Новыми Атагами такую картину: свежая воронка у дороги, рядом с ней бугорок непросевшей еще земли, над которым цепко сплелись ветвями мы с тобой, уже безлиственные, посеченные осколками. А мне к груди приколочена фанерная табличка с карандашной надписью: «Здесь похоронен русскоязычный мужчина с протезом на правой ноге».
Полчаса назад к нам в палатку вошел пьяный, с неделю уже не бритый контрактник:
— Слышь, идеология, за что воюем-то?
Пряча глаза, отвечаю, как положено:
— За Россию…
— А где она, эта ваша Россия, где, етитская сила?!
Вопрос, что называется, по существу, Вася…
Уж не знаю, что и стряслось, но здесь, в Чечне, мне все время снится не моя Небесная Русь, а какая-то несусветная, без края и конца, мусорная свалка. Тучами вьются над нечистым этим полем помоечные птицы, которых раньше звали чайками. Копаются в отбросах уже даже не бомжи, а, прости Господи, пугала огородные — без лиц, без телес, без прошлого и будущего. А посреди всего этого безобразия — большущий замшелый камень, ранее стоявший, как я догадываюсь, на росстани, на распутье трех дорог, как в наших
