Евгений Сухов - Тюрьмой Варяга не сломить
Уже взявшись за ручку входной двери, капитан обернулся и прокричал в мороз — его молодой голос был полон надежды:
— А бабы здесь у вас симпатичные есть? Адресок не дадите?
— Ты к лосихе сходи, может, она и даст, — задорно отозвался, довольный лихим командированным, Беспалый.
— Нет, я серьезно! Та-а-щ подполковник?
— А если серьезно, то есть неподалеку тут женский лагерь. Но смотри, капитан, чтобы они тебя на части не порвали. Бабы без мужиков звереют. Про отдых тогда забудь. Выспаться не надейся, заставят трахаться до утра. Так что ты подумай хорошенько и хрен свой побереги.
— Спасибо, что предупредили, — улыбнулся капитан и уверенно распахнул дверь сторожки. Из глубины комнаты в лицо ему ударили клубы теплого воздуха, запахло салом и жареной картошкой.
«Нет уж, Александр Тимофеевич, — с радостью подумал капитан, — лучше я до утра спать не буду, но ближайший вечерок и ночку обязательно проведу в обществе вольноотпущенной девицы, а уж она-то пусть постарается и крепенькими ручонками и кое-чем еще, что у нее там имеется, утолит желание да развеет тоску».
Подполковник Беспалый неторопливо прошел вдоль цепи солдат. Под ногами сердито поскрипывал снег, злобно рычали собаки, предчувствуя большую работу, а солдаты, устав от долгого ожидания и холода, глухо матерились. Они с нетерпением ждали привычной команды, чтобы заняться привычным делом — этапировать зэков в лагерь. Вот тогда начнется настоящий концерт, и уже брань обозленных заключенных будет слышна на всю тайгу.
— В общем так, — строго начал Беспалый, пристально всматриваясь в озябшие лица конвойных, — будьте с ними построже. Пусть знают, куда прибыли. Если что не так, можете затравить собаками. Я эту публику знаю. Пресекать любые поползновения к неповиновению. Если что — стрелять на поражение. А теперь открывай! Угoлoвнички уже заждались.
Металлические засовы примерзли так, что впору отогревать. А когда наконец они сдвинулись, Беспалый невольно поморщился от злобного лязга.
Из темного проема на стоящих внизу солдат смотрели десятки глаз.
— Шалавы! Это куда же вы нас загнали?! Да здесь же один снег, ебтеть!
— И холод собачий!
— Кончай базар! — уверенно распоряжался круглолицый сержант. — Мать вашу! Всем сесть! Руки за голову! Кому сказано — за голову! Или ты по башке прикладом хочешь?
Выгрузка проходила нервно, даже безголосые первогодки орали так надсадно, будто в муках покидали материнскую утробу. Собаки, чутко улавливая состояние хозяев, вторили им яростным и охрипшим лаем.
Зэки один за другим выпрыгивали на снег, приседали на корточки и, сцепив ладони на стриженых затылках, ждали очередной команды.
— Быстрей! Быстрей! — раздавалось отовсюду.
— Начальник, не гони лошадей. Мы уже приехали, и нам спешить некуда! — рассерженно oгрызнулся высокий уголовник лет пятидесяти. Телогрейка на нем была явно с чужого плеча — широкая, с длинными рукавами, а на голове — затертый малахай.
— На морозе торчать хочешь? Будет тебе мороз, можешь не сомневаться!
— А ты нас не пугай, начальник, мы к неудобствам привычные. Это тебе ляльку под бок подавай, а нам и в карцере тепло будет. Вон, морозили нас всю дорогу.
Сержант заметил у говорившего в самом углу рта золотую фиксу: она вспыхнула ярким солнечным бликом и тут же погасла под брезгливой губой. Сержант уже вздернул автомат, чтобы прикладом пригасить мятежный огонек, но, увидев злые глаза блатного, неторопливо опустил ствол — зэк принял бы удар со стойкостью. Он был как раз из той непонятной породы людей, которые, когда их пытают костром, просят раздуть его пошибче, дескать, получай удовольствие, харя, мучай, чтоб тебе потом было неладно на том свете.
— Смотри, как бы челюсть свою на снегу не оставил, — строго предупредил сержант, но бить не посмел.
Зэки сидели на корточках вблизи вагонов и с опаской озирались на собак, которые яростно гавкали им в лица.
Подполковник Беспалый шел вдоль эшелона, внимательно всматриваясь в прибывших. Физиономии некоторых были ему знакомы. Не первоходки прибыли, отметил он про себя, но останавливаться не стал.
— Заканчивай разгрузку, Федор, — коротко бросил Беспалый подоспевшему старшему лейтенанту Сушкову, совсем еще мальчишке, прибывшему на службу пару месяцев назад из Ростова-на-Дону.
Молодой старлей лихо козырнул и отрапортовал:
— Стараемся, товарищ подполковник, только ведь все они с гонором, каждый себя важной птицей мнит. Выкуриваем из вагона, словно пчел из ульев. А они делают вид, что не спешат.
— Ну тогда дым здесь не поможет, Федя, — очень серьезно заметил Беспалый. — Ты знаешь, как ковбои объезжают мустангов?
— Никак нет, — почти виновато отвечал старший лейтенант, — товарищ подполковник.
Он был сердит на себя: никогда не угадаешь, какой вопрос вертится в голове у начальства. Федор Сушков уже давно заметил любовь подполковника к подковыркам и шуточкам и потому всегда старался держаться настороже, чтобы не попасть впросак.
— Плетьми, мой дорогой, плетьми! И лупят они мустангов до тех самых пор, пока они не становятся послушными. Вот так же и наших подопечных нужно учить уму-разуму. Ты хорошо меня понял, старший лейтенант Сушков?
— Так точно, товарищ подполковник!
— Что же ты стоишь? Выполняй!
В глазах юноши мелькнуло недоумение. Потом он дал отмашку:
— Есть! — и четко развернулся на каблуке.
Зэки, косясь, терпеливо дожидались, когда закончится толковище начальства, и, стараясь не обращать на себя внимание солдат, потихоньку переговаривались между собой.
— Половину России объездил, а здесь не бывал. Места, видать, совсем гнилые. Тайга! Зимой голод да холод собачий, а летом комары с мошкарой до кишок изожрут. Я на юге любил сидеть, в среднеазиатских острогах. Тепло там, — мечтательно протянул заключенный лет сорока, и его сухое, обветренное на жестоких морозах лицо разодрала блаженная улыбка — и сразу всем стало ясно, что нет лучшего места на земле, чем среднеазиатские зинданы.
— А по мне — так любая зона, только чтобы не «сучья», — заявил высокий зэк в широкой телогрейке. — И порядки там непутевые, и сами они живут как звери, и потом, это же сущее блядство — с суками париться.
— Это ты верно сказал. По мне так лучше себя перышком по венам, чем к «сукам» на милость, — поддержал длинного молодой верзила, с огромным, во всю правую щеку, уродливым следом от ожога.
Старший лейтенант отошел на несколько шагов, потом обернулся:
— Товарищ подполковник, по бумагам сверяем?
— Старлей, ты меня начинаешь утомлять. Или ты всерьез думаешь, что кто-нибудь из них схилял на полном ходу? Да тут поселки друг от друга на сотни километров. И народ здесь — сплошь охотники. А они мужики серьезные — пристрелят и не спросят, как звали. Помирать же никому неохота, даже в неволе. Опять же, какому беглому охота замерзнуть в тайге: сейчас вон, гляди, морозы какие.
— Но, Александр Тимофеич, вы ведь сами наказывали считать!
— Наказывал, наказывал. Ладно, считай всех по головам… по пути! А то я сам вместе с зэками здесь околею.
— Есть! По пути! — бодрее, чем следовало, отозвался старший лейтенант.
Осужденных выстроили в колонны, и старший лейтенант Федор Сушков громко предупредил вновь прибывших:
— Граждане заключенные! Сейчас в колонне по четыре вы пойдете к месту расположения. Шаг в сторону считается побегом. Будем стрелять без предупреждения. В колонну по четыре становись!
Зэки, не торопясь, разобрались в строй и, получив команду «двигай», созерцая бритые затылки друг друга, медленно затопали по убитой снежной дороге, а солдаты на ходу стали пересчитывать их по головам.
Когда через полчаса ходу на перекрестке дорог колонна свернула направо, над ней вдруг пронесся резкий взволнованный крик:
— Братва! Да что же это делается?! Эти пидорасы нас как раз в «сучью» зону гонят! Бля буду, в «сучью»!
— А ты уверен? Ведь капитан говорил, что на лесоповал отправят, — отозвался ему другой голос, настороженный, резковатый.
— Так лесоповал ведь прямо, я там три года чалился, а мы идем прямехонько к «сукам» на зону.
Беспалый узнал говорившего. Это был Грач, длинный сутулый зэк, принадлежавший к сильной «масти». Голос у Грача был надрывный, с этаким напором, который мог мгновенно передаться и остальным заключенным. Однако сразу вмешиваться Беспалый не стал — время не пришло. К тому же ему хотелось посмотреть, что будет делать молодой старлей (про себя он окрестил его «Чиграш»). Назревающая ссора — подходящий случай, чтобы проверить молодого вертухая на самостоятельность и выдержку.
— Разговоры! — громко пробасил старший лейтенант, будто прочитав мысли начальника и как бы подтверждая, что предстоящее дело ему вполне по силам.
