Татьяна Степанова - Душа-потемки
– Доброе утро, это вы? Я по номеру узнал, что это вы, Катя.
Голос у юноши совсем не сонный.
– Доброе утро, Феликс, извини, что так рано… А я решила, что ты как экстрасенс меня засек.
– Я ждал, что вы мне позвоните, вы же сказали вчера.
– Да, хотелось бы встретиться, еще раз обсудить… ну то самое, наше… Когда тебе удобно?
– Сейчас.
– Сейчас?
– Ну вы же звоните, значит, это срочно.
– Не так уж и срочно, нет, конечно, срочно, – Катя заторопилась – нельзя так с ним, а то выйдет еще хуже, чем со стихами Марка… центуриона Марка. – Это важно. А ты где сейчас? Дома?
– Я в университетской обсерватории, вы как от нас уехали, я сразу туда рванул, у нас там наблюдение, я ведь еще до экзаменов в университет почти два года при обсерватории занимался. Собственно, мы тут все закончили, сейчас вот кофе пьем, потом ребята начнут расходиться, а я могу вас подождать, если хотите увидеть обсерваторию.
– Еще как хочу! – воскликнула Катя. Так он еще и звездочет, этот мальчик…
Душ прохладный, чашка кофе, причесаться… волосы собрать или распустить? И платье… Пусть опять белое – это вот короткое с ришелье, открывающее загорелые колени. Нравятся сандалии – пусть будут сандалии, выдержим стиль до конца…
Залитая солнцем утренняя набережная, частника поймать и объяснить ему, как ехать в сторону МГУ до ворот на территорию обсерватории.
Звездочет… надо же, выбрал себе какую профессию… Может, и там, в астрономии, его дар используют для установления контакта с внеземными…
А тут у нас, по нашему делу с потусторонними…
Неужели наше дело с такими вот обстоятельствами дойдет до суда?
Утром выходного дня все дороги свободны – набережная, Воробьевы горы, Мичуринский проспект – все проносится мимо в мгновение ока, и вот уже старый университетский парк, высотное здание МГУ и купол обсерватории, похожий на серебряное яйцо.
Феликс встретил ее на проходной.
– Они сюда позвонили, вас пропустят, покажите свое удостоверение.
Катя расплатилась с частником, показала охранникам удостоверение и вместе с Феликсом пошла по асфальтовой дорожке, обсаженной липами.
– И ты тут всю ночь за звездами наблюдал?
– На компьютере работал, здесь ведь электронный телескоп, своя команда каждый день, а мы студенты, то есть будущие студенты, только учимся, что-то вроде лаборантов.
– И все равно здорово. А ничего такого не случилось ночью? В смысле затмения лунного, метеоритного дождя?
– Нет, – Феликс улыбался. Выглядел он совсем не сонным, не усталым.
Катя посмотрела вверх – купол обсерватории над самой их головой.
– Итак, – сказала она, – я приехала, чтобы… ты сам все вчера слышал, Феликс, когда мы с твоей тетей беседовали.
– Слышал, только я не понимаю, при чем тут все это, вся наша семья.
– Очень сложно ориентироваться в потоке информации тридцатилетней давности, такие дела, как убийство старой балерины Маньковской… их уже невозможно раскрыть. Все утеряно, все концы оборваны. И то тройное убийство в универмаге тоже… Но одна ниточка к событиям сегодняшнего дня все же тянется. Мои коллеги идут обычным путем в своем расследовании, они, то есть мы… мы по-другому не умеем, Феликс. Улики, доказательства и свидетельские показания, еще экспертизы – вот это наш путь. И все равно некоторые вещи остаются непонятными. Чтобы попытаться понять, надо найти другой путь. Мы с тобой в прошлый раз попробовали его найти.
– У меня ничего не вышло, я не знаю, что я видел.
– А почему ты вчера сказал, что это лишило тебя покоя?
– Сам не знаю, мне кажется, все это очень важно, только я не могу понять – что это и где это.
– Может, попробовать еще раз? – спросила Катя.
– А я пытался, но у меня без вас ничего не…
– То есть как это без меня?
– Не знаю, могу сказать только, что ваше присутствие мне необходимо.
– Слушай, Феликс, может, тебя в универмаг отвезти и там ты сможешь лучше…
– Нет, нет, вы не поняли, Катя. Эта нить есть, я ее чувствую, осязаю, но она проходит через вас. Это дело универмага, вы его очень лично воспринимаете, возможно, потому, что сами пережили в этом здании в детстве… та ваша психологическая травма… универмаг все обострил, усугубил и заставил вас вспомнить. Это и есть нить, мост… Знаете, мне иногда снится, – Феликс облизнул губы, – я иду по мосту высоко-высоко ощупью, в темноте – два каната. Один под ногами, за другой я держусь, так вот я… место для меня сейчас не так важно, мне нужно чувствовать тот канат под рукой, чтобы не оступиться.
Катя смотрела на серебристый купол обсерватории.
– Звезды хорошо видно в электронный телескоп? – спросила она. – Мне порой кажется, что их вовсе нет, в городе их не рассмотреть толком из-за смога. А потом смотришь, словно кто-то ярких гвоздиков понатыкал… Сядем, Феликс?
Они сели на парковую скамью в тени липы.
– Взять тебя за руку?
– Можно я сам вас возьму? – Он сжал ее кисть своими тонкими пальцами. Закрыл глаза.
Катя наблюдала за ним. Паренек смахивал на хамелеона, утратившего все свои цвета. Что-то белобрысое, бестолковое и нежное, наверное, все же подвирающее… Все они в этом возрасте врут, стараются обратить на себя внимание старших женщин.
Время пошло. Воробьи чирикали в зеленой листве.
Мимо по аллее проехал велосипедист.
Время… Катя постаралась представить себе песочные часы, как узкий золотой поток изливается…
Время… место…
Единство места и времени…
– Лифт поднимается, – неожиданно сказал Феликс глухо. – Я его слышу. Вот он остановился.
– Лифт универмага?
– Да… нет… это не тот, другой…
– Какой другой? Там только один лифт на черной лестнице, я сама видела, я помню…
Он неожиданно сжал ее пальцы крепко, до боли.
– Глина осыпается… он пытался выбраться оттуда, но не смог… Скользкая глина… эта яма… карьер… там везде вода и листья, желтые листья плавают…
– Феликс, о чем ты говоришь? Что за листья? Что за вода? Где это? – Катя боялась тормошить его, если и правда он сейчас в трансе, то его нельзя трогать, опасно.
– Это в лесу… я не знаю, что это за место… это в лесу, но недалеко, совсем недалеко от дороги… там пруды, и туда приходят… дети приходят, девушки – студентки… Там есть танцплощадка…
– Так это не лес, а парк?
– Там никого нет… только листья шуршат под ногами… Камень в воздухе, осторожно!! – Феликс взвизгнул. – Еще один, обломок кирпича… там кровь… И еще один камень… Я ничего больше не вижу… слепота…
– Феликс, ты слышишь меня? Нам лучше закончить. – Катя не на шутку встревожилась, увидев, как лицо его из бледного становится синюшным. – Феликс!
– Камень разбил ему висок… там в воде тело… тело плавает лицом вниз… тонет, опускается на дно… Листья шуршат, кто-то бежит прочь… кто-то убегает… деревья мешают, я не вижу…
– Феликс, кто убегает? В прошлый раз ты говорил о каком-то ребенке…
– Да, так похожем на вас.
– На меня?!
– Милая моя, хорошая, открой мне дверь… ручку поверни там, внизу… там, внизу, ручку поверни вправо… Да открой же ты дверь! Открой мне эту чертову дверь, я подыхаю тут!!
Феликс разжал пальцы. Его голос… нет, совсем не его голос звучал сейчас… Катя почувствовала, как сердце ее… Это как волна – накрыла вас с головой и наполнила ваши легкие илом и пеной.
Сквозь шум этой призрачной волны, разом перекрывшей шум города, до нее донесся слабый, прерывистый голос Феликса:
– Похожем на вас… только старше.
Глава 44
ТО, ЧЕГО НИКТО НЕ ОЖИДАЛ
Напрасно Катя решила, что в субботний выходной раскрученный маховик уголовного дела несколько замедлит свой ход.
Полковник Гущин, к вящему недовольству семейства, быстро позавтракав, уехал с дачи в восемь утра и уже ровно в девять открыл свой кабинет в управлении розыска, самым внимательным образом еще раз просмотрел оперативно-разыскные материалы по делу о мошенничестве с квартирами в Люберцах, по которому проходила обвиняемой Ксения Зайцева. Он искал, не мелькнет ли в материалах дела еще какая-нибудь знакомая фамилия из «тех списков», кроме фамилии Евы Комаровской.
Затем он сделал пару звонков судмедэкспертам, которые тоже не отдыхали в выходные, и отправился в МУР к Елистратову.
Тот тоже приехал прямо с дачи (вырваться ему оказалось легче, потому что жена его и дочки еще в начале июля уехали в Турцию, а на даче заправляла хозяйством старуха-теща) и вызвал «на сутки» весь отдел убийств в полном составе. Когда Гущин открыл дверь знакомого кабинета, там только-только кончилась оперативка.
– Какие новости? Привет. Есть чего попить холодненького? – Гущин уселся в свое любимое кресло у окна. – Давай теперь ты хвались.
– Львова мы нашли, – сказал Елистратов, – Львов Станислав… освобожден из мест заключения… возможные связи… адреса…
– И где же он обретается? В Москве?
– Угу. На Хованском кладбище.
