Сергей Ильвовский - Шесть шестых
— Вы тоже сядете! — панически выпалил Ребриков. — И срок у вас будет побольше моего!
— Да? — Ирония в голосе Жанны все возрастала. — И за что же это, интересно, меня посадят?
— За убийство!
— За какое убийство, Коля?
— За убийство Троекурова! Вы мне сами только что рассказали!
— Я тебе это рассказала?! А ты не слишком ли долго был сегодня на солнышке, Коля? Кажется, у тебя начались слуховые галлюцинации.
Немигайло, в очередной раз взглянув на Колапушина, наконец решился задать вопрос:
— Ну что, Арсений Петрович, будем брать?
— Ребята на местах? — каким-то очень равнодушным тоном поинтересовался Колапушин.
— Конечно, Арсений Петрович! Не уйдут!
— Тогда… зачем нам торопиться? Может, еще что-то интересное услышим. Она права — кроме этого разговора, против нее пока ничего нет. Давай подождем. Вдруг еще что-нибудь интересное проскочит.
— Зачем?! Ну зачем вы это сделали?! — воскликнул Ребриков совершенно потерянным голосом. — Неужели нельзя было обойтись без этого?!
— Нельзя, Коля. Борис стал требовать намного больше, чем мы с ним договаривались. Кричал, что он всем рискует, устраивал мне истерики. Ты же имел дело только с ним и обо мне ничего не знал. Он, в конце концов, мог и вообще ничего мне не отдать. Если бы у меня было побольше времени на все это — поверь, я смогла бы обезопасить себя от таких неожиданностей. Но этого времени у меня просто не было! И что мне нужно было делать, Коля? За что я должна была давать ему больше? Разве он все это придумал?
— Это придумали вы?! Эту радугу?! — изумленно спросил Ребриков. — А я думал, это он сам.
— Ну конечно, я. Разве этот самовлюбленный павлин был способен на это сам? А для меня это было не так сложно, Коля. Я же сама придумала эту игру и знаю ее наизусть! И связаться с тобой Борису посоветовала тоже я. И чтобы он договаривался с тобой только по телефону. И получил от тебя расписку только в день съемки.
— А почему вы выбрали именно меня?
— Потому что ты безвольный пьяница! — жестко объяснила Жанна. — Нет, я не отрицаю, ты человек умный, но совершенно безвольный, Коля. Как раз такой, который и был нужен для всего этого. Как видишь, я не ошиблась.
— Да, вы не ошиблись! — горько подтвердил Ребриков. — Вы совершенно безжалостный человек…
— Ну почему же безжалостный! Ты должен был отдать половину выигрыша, как это написано в твоей расписке, — ты ее и отдашь. Только мне, а не ему. А миллион долларов останется тебе — где же тут безжалостность? И расписку твою я тебе сразу же верну, как только получу деньги, мне она больше не будет нужна, а ты с ней все равно никуда пойти не сможешь. А вот ты меня обмануть не сможешь! Это сделать я успела! Даже и не пытайся! Давай лучше поговорим о том, как ты будешь отдавать мне деньги. Это тоже не так просто, Коля, — передать незаметно такую огромную сумму.
— Вам так нужны были эти деньги? — беспомощно спросил Ребриков. — Любой ценой?
— Да, Коля, мне очень нужны деньги… В конце концов, ты ведь тоже согласился получить деньги преступным путем, не забывай об этом, пожалуйста!
В подсобке Колапушин протянул руку и выключил оба видеомагнитофона.
— Пожалуй, этого хватит. Тут уж к нам и Мишаков придраться не сможет.
— Будем брать, Арсений Петрович?
— Да, думаю, пора. Интересно, конечно, что она там придумала с передачей денег, но это же все равно никогда не случится. Пойдем, Егор…
Жанна поняла все сразу, как только увидела подходящего к столу Колапушина, но в безнадежной попытке спастись попробовала блефовать.
— Арсений Петрович? — криво и жалко улыбнулась она. — Не ждали… А меня вот Николай пригласил в ресторан — отметить его выигрыш.
— Ошибаетесь, Жанночка! — пробасил вынырнувший из-за спины Колапушина Немигайло, доставая из кармана наручники. — Эта картина Репина называется «Приплыли»! Дайте-ка сюда ваши ручки! И сумочку мы тоже заберем — а то вдруг там еще какой-нибудь маленький пистолетик завалялся?
Глядя на наручники, защелкнувшиеся на ее руках, и на подходивших со всех концов веранды оперативников, Жанна невнятно произнесла несколько бессвязных слов:
— Я… нет… это ошибка!
— Перестаньте, Жанна Витальевна, — устало произнес Колапушин. — Весь ваш разговор записан на видеопленку.
Продолжая смотреть на наручники, Жанна пробормотала что-то уже совершенно невнятное.
— Вы что-то сказали, Жанна Витальевна?
— Да… я сказала — шесть шестых… Я поставила на кон слишком много и проиграла все!
— Вы поставили на кон то, что ставить нельзя вообще, — человеческую жизнь!
— Он все равно скоро бы умер! — истерически закричала Жанна.
— Так вы, значит, знали об этом, Жанна Витальевна?
— Да! Знала! Он сказал мне об этом месяц назад! Я хотела ему помочь, а он решил меня обмануть!
— Даже если все было так, как вы говорите, все равно никто не имеет права лишать другого человека жизни! Впрочем, боюсь, что для вас это не более чем громкие слова. — Колапушин повернулся к обступившим их со всех сторон оперативникам: — Уводите их обоих в машину!
Проводив долгим взглядом небольшую группу, в центре которой шли Жанна с накинутой для маскировки на скованные руки ее же собственной косынкой и превратившийся в какой-то полурастаявший студень Ребриков, Колапушин повернулся к Немигайло:
— Егор. У меня к тебе одна просьба. Ты не мог бы сам оформить их помещение в ИВС?[7] Что-то я правда как-то плохо сегодня себя чувствую. Голова очень болит.
— О чем речь, Арсений Петрович? Сделаю, без вопросов! Может, мы вас домой подкинем?
— Нет, Егор, мне еще в Управление надо заехать.
— Да куда вам в Управление — на вас же лица нет! Давайте домой, а?
— Не спорь со мной, Егор! Куда сказал, туда и везите!
Эпилог
— Вот они, Арсений Петрович! Мишка сюда завез, а сам к Мишакову поехал — ему тоже комплект нужно отдать! — С этими словами Немигайло, вошедший в кабинет Колапушина, подошел к столу и положил на него пухлый желтый конверт.
— Этот детектив напечатал нам фотографии так, как мы просили, Егор?
— Ага! Они же у него в компьютере все. Так что там и дата, и время указаны.
Колапушин вытащил из конверта пачку фотографий и быстро просмотрел их, обращая внимание только на даты в углу каждого снимка.
— Да… Все так, как я и думал…
— А чего там такое с этими датами, Арсений Петрович? Я же сам этих фоток даже и не видел. Как только Мишка привез, я с ними к вам сразу пошел.
— А вот, полюбуйся. — Колапушин протянул Немигайло пачку фотографий. — Все они сделаны в один день, за два с лишним месяца до убийства. А показала она их Вавиловой только в день убийства. И не такие фотографии, а обычные, на которых дата не печатается. Понимаешь зачем?
— Ну вы же говорили, чтобы волнение свое объяснить.
— Не только, Егор, не только. Еще и для того, чтобы Галочка твоя тебе про них рассказала.
Немигайло посмотрел на Колапушина с изумлением:
— Да откуда же она могла знать, что я приеду и что Галка мне все расскажет?
— Ей было совершенно все равно, Егор, кому Вавилова все это расскажет. Она знала главное — Галочка твоя сплетница по натуре и обязательно кому-нибудь, да расскажет. Тот, а скорее та, проболтается другой, третьей и так далее. И в результате все равно это дошло бы и до нас.
— Спектакль для нас разыграла?
— Не просто разыграла, Егор. Мы же тоже с тобой в этом спектакле свои роли сыграли, понимаешь?
— Сообразил! Она, значит, в полной несознанке по поводу мужика своего, мы ее подозреваем, и тут до нас доходит, в чем дело, так?
— Да, примерно так. И все, что происходило в аппаратной, тоже было спектаклем для окружающих. С одной небольшой разницей — Троекуров-то знал, что он играет в этом спектакле, вот только не догадывался, что совсем не в том спектакле, про который думает.
— Да-а… — Немигайло помотал головой. — Всех построила, как ей надо, даже нас с вами. Умна, ничего не скажешь!
— Умна, Егор. Но ум не спасает от смещения некоторых понятий в голове. Это все результат ее работы.
— Чего-то я не догоняю, Арсений Петрович. Объясните.
— Понимаешь, во многих их передачах явно или скрыто протаскивается одна простая и примитивная мысль — деньги можно зарабатывать любым путем! Не важно, пусть тебя унижают при всех, раздевают прямо на экране, рассказывают про твою личную и даже интимную жизнь — главное, чтобы тебе за это платили! Ведь это же она сама придумала такую игру, куда людей заманивают огромными деньгами, ради которых они согласны терпеть любое публичное унижение. Все это не так просто, Егор. Некоторые моральные ценности сдвинулись у нее в голове еще тогда, когда она придумывала, как именно будут унижать этих игроков. Жаль! Она действительно очень умный человек!
