Виктория Платова - Хрустальная ловушка

— Почтение! — Запесоцкая нервно засмеялась. — В девять утра! Вые ума сошли.

Она перевела взгляд со Звягинцева на Марка и медленно, чеканя слова, произнесла:

— Сначала один, потом другой… Я же пообещала, что не буду раздувать это дело… Неужели вам было этого не достаточно?

— Простите! — теперь пришла очередь Марка извиняться, он уже оправился от смущения и приобрел свой обычный лоск.

— Бог простит! И присматривайте за своей женой.

— Я, собственно, тоже по этому поводу, — вставил Звягинцев, чтобы уж совсем не выглядеть недотепой-домушником.

— Тема закрыта. До свидания!

Она почти вытолкала обоих мужчин за дверь. Звягинцев и Марк, перед тем как разойтись в разные стороны, немного постояли в коридоре.

— Опять деньги предлагали за шалости жены? — Проницательно спросил Звягинцев.

— Не без этого.

— Опять отказалась?

— Да.

— Я бы не отказался на ее месте, — невольно вырвалось у Звягинцева.

Марк пропустил это замечание мимо ушей.

— А вы?.. — спросил он.

— Тоже… Не хочу предавать эту историю огласке.

— Спасибо.

Пожав друг другу руки, они разошлись.

Все кончено.

Ей остается только медленно угасать, ходить в своей клетке из угла в угол и взирать на оставшуюся за прутьями нормальную жизнь нормального человека. А психически здоровые матери будут подводить к ее вольеру психически здоровых детей и указывать на табличку: «Сумасшедшая».

Сегодня ночью она уже увидела этот блеск любопытства в глазах — Инка, ее лучшая подруга, с каким вожделением она расспрашивала о том, чего Ольга напрочь не помнила.

— Странно, Лелишна, ты выглядишь совершенно нормально, — в устах непосредственной Инки это прозвучало как приговор.

Да, пока она выглядит совершенно нормально — только круги под глазами выдают внутреннее напряжение. Но сколько продлится эта нормальность?

Как они на нее смотрели! Даже полуслепая Наташа придала своим полуслепым глазам выражение снисходительного благородства. А толстый детектив — или как там его? — он тоже пожалел ее: «Не повезло тебе, девонька, так что выпьем за твое возможное выздоровление. А также за лечение в какой-нибудь закрытой клинике с обитыми мягкими панелями стенами. В другую тебя не поместят. Потому что ты опасна. Ты ударила ни в чем не повинную женщину».

Ольга сжала забинтованную руку — странное дело, рука не помнила удара, нанесенного Запесоцкой. Зачем она это сделала?

Инку сменил Марк (конечно же, теперь ее нужно сторожить, как какую-нибудь взбесившуюся породистую собаку).

Ольга видела, как, почти не скрываясь, он прячет все колющие и режущие предметы — маникюрные ножницы, пилочку для ногтей, свой собственный швейцарский перочинный нож и даже совершенно невинную бритву «Жиллетт» с двойным лезвием. Точно так же, как это делал когда-то отец, сходство пугающее… А Марк оперативно работает, он знает толк в подготовительной работе с сумасшедшими…

— Марк! — позвала она мужа в тот самый момент, когда он распихивал по тайным углам все эти потенциальные орудия убийства. — Ты забыл лыжные палки, Марк. Ими вполне можно выколоть глаза невинным людям.

— О чем ты говоришь, кара! — Марк страшно смутился, даже спрятал руки за спину.

— Я хочу поговорить с тобой.

— Да, конечно…

Марк сел в кресло, он даже не подумал приблизиться к кровати: мозг Ольги, растерянный и ожесточившийся, с болезненным сладострастием фиксировал все эти детали.

— Ты боишься меня, Марк? Меня, своей жены?

— О чем ты говоришь! Как ты могла подумать такое, кара?

— Тогда объясни мне, что со мной происходит?

— Я не знаю. Я правда не знаю.

— Я впервые в жизни не помню, что со мной произошло.

Ты веришь мне?

— Конечно.

— Но сейчас я — это я. Я могу рассказать тебе про нашу Венецию — со всеми подробностями. Про то, как ты перенес в прошлом году грипп на ногах. И я страшно боялась осложнений. И кормила тебя медом с орехами, и только потом узнала, что это скорее для потенции, чем от гриппа… Я — это я…

Ты веришь мне?

— Конечно, — снова осторожно повторил он.

— Иди сюда… Я хочу… Я хочу сейчас быть с тобой… Я хочу любить тебя. — Господи, зачем она это говорит? Ее слова пугают Марка, на его лице не осталось ни одной морщины, так бывает тогда, когда он внутренне напряжен…

Зачем она говорит все это?

— Я хочу любить тебя…

— Думаю, сейчас не совсем подходящее время, кара. — Никогда еще он не был так равнодушен к ней.

Ольга сжала кулаки.

— А подходящего теперь уже не будет, Марк.

— Ну о чем ты говоришь?

— Ты сдашь меня в психушку, и меня будут колоть аминазином! Будут заворачивать в мокрые простыни и надевать смирительную рубашку.

— Ну, зачем ты так, кара… Есть гораздо более щадящие варианты.

«Вот он и прокололся, мой обожаемый муж, мой отменный любовник с семью пядями во лбу…»

— Щадящие варианты? Ты уже думаешь о щадящих вариантах?

— Кара! Постарайся взять себя в руки.

— Ты разговариваешь с сумасшедшей, Марк! Как можно взывать к безумцам? А какие могут быть сделки с сумасшедшими? — Она истерически рассмеялась.

— Не нагнетай, пожалуйста!

— Не смей на меня орать!

Это было несправедливо — Марк разговаривал с ней самым обычным голосом, даже чересчур обычным. Он сидел в кресле, такой чужой и такой недосягаемо далекий. И такой прекрасный в своем душевном здоровье.

— Прости меня, Марк… Я сама не знаю, что говорю… — Она протянула к нему руки, и Марк сдался, он снова стал тем, кого она любила…

Уткнувшись ему в плечо, Ольга долго и сладко плакала.

— Увези меня отсюда, Марк.

— Ну, конечно… Будь проклято это место… Будь проклят я, что потянул тебя сюда.

— Скажи… Скажи, что еще я совершила?

— Ты же все знаешь, кара. Зачем к этому возвращаться?

— Спасибо, что попытался меня выгородить. Хотя это выглядело глупо… — Она снова всхлипнула. — Я не могу… Я не могу больше здесь оставаться. Если я пробуду здесь еще день, то свихнусь окончательно. Ведь в Москве все было хорошо, правда?

Ольга просительно заглянула в глаза мужу.

— Конечно, — Марк все-таки отвел глаза. — В Москве все и будет хорошо. Если тебя успокоит, я заказал билеты на послезавтра. Мы летим домой.

— Мы?

— Ну да. Ты и я. Инка остается. Ей понравился курорт.

— Вот как? Ты даже успел переговорить с ней? Еще до того, как сказал об этом мне?

— Да. — Марк неожиданно смутился. — А что в этом особенного? Ведь она все-таки член нашей семьи.

— Раньше ты предпочитал не вспоминать об этом.

— Я не понимаю. Ты в чем-то меня подозреваешь?

— А почему только послезавтра? — В ней вдруг проснулась надежда: они уедут, и все будет по-прежнему, все забудется, как страшный сон, как ее проклятый кошмар.

— Потому что раньше нет рейсов, кара. А торчать в какой-нибудь занюханной городской гостинице и есть из одной тарелки с тараканами бессмысленно, когда в нашем распоряжении такой прекрасный коттедж.

— Ты не бросишь меня?

— Конечно, нет…

— Знаешь что? Ты должен закрыть меня здесь, в четырех стенах. И держать до самого отъезда. Чтобы я не натворила каких-нибудь глупостей…

— Глупости ты творишь сейчас. Держать тебя под замком, как тебе вообще могло такое в голову прийти?

— Может быть, так будет лучше?

— Лучше будет, если ты перестанешь об этом думать. — Он приблизил к ней лицо, полное отчаяния и надежды. — Держись, кара! Я умоляю, держись! Не дай этому овладеть тобой, сопротивляйся. Хотя бы ради меня.

— Я постараюсь, любимый.

— Я знаю… Ты же умница. Ты моя девочка. Только моя…

Господи, как она могла плохо думать о Марке? Не всякий мужчина поступил бы так благородно, разве что только ее отец. Отец, который несколько лет прожил с безумной Мананой, ни на секунду не отходя от нее. В минуты просветления она особенно это ценила.

А однажды оценила так высоко, что решила навсегда избавить отца от страданий. В какой-то момент выросшая Ольга поняла это: вернее, не поняла, а увидела каким-то внутренним зрением: ее мать, какой бы сумасшедшей она ни была, покончила с собой в здравом уме.

Только потому, что отец подсознательно ждал этого шага.

И маленькая Ольга ждала.

И вот теперь наступила очередь Марка. И он тоже будет ждать.

…Остаток ночи они не спали. Они лежали рядом, не касаясь друг друга и каждую секунду друг друга обманывая: Ольга видела, как подрагивают ресницы Марка. Должно быть, он тоже видит, как подрагивают ее ресницы. Сегодня он еще не боится спать с ней в одной постели.

Но что будет завтра?

То же, что с ее отцом и Мананой, — в последний год перед ее самоубийством отец переселился в детскую.

Отец.

Когда появился Марк, Ольга незаметно вышла из-под его опеки. Вернее, это произошло несколько раньше: Инка заменила Игорю Анатольевичу все, она явно выигрывала на фоне несколько пресной дочери. Она могла быть капризным ребенком, который постоянно требует мороженого, и очаровательной женщиной, которая постоянно требует любви.