Священник - Кен Бруен
23
Удивительная вещь христианство: оно требует от человека признать свою низость и даже мерзость.
Паскаль, «Мысли», 537
Я каждый день старался слушать новости, держаться за реальность: если я еще знаю, что происходит, значит, не совсем пропал.
Ирландия гордилась своими
Уверенностью
Осознанностью
Современностью.
За границей у нас был имидж крутой прогрессивности. Мы, выражаясь терминами культуры, стали тусовым местом. Пока мы воображали, что далеко ушли от провинциального, закрытого, местнического общества темных лет, события напоминали, что уходили мы вовсе не так быстро, как думали.
То, что произошло в тот день, поражало воображение.
Санинспекторы, осматривая дом, обнаружили женщину, скончавшуюся в постели. Мало того что она умерла год назад, но и ее сестра спала в той же кровати! Сказала, что ничего не заметила, решила, ее сестра просто приболела. Брат, проживавший в том же крохотном домишке, заявил: «Я думал, она притворяется».
На фотографии бедняжки во всех газетах можно было видеть выражение древнего недоумения — как у тех орд, что отплыли в Америку на «плавучих гробах» во время голода.
Не знаю насчет моего корабля, но моя борода продвигалась. Седая и клочковатая. Я сказал себе, что похож на художника, пробормотал:
— От слова «худо».
На встречу с Майклом Клэром надел новую куртку от Коди, белую рубашку с галстуком — слабо завязанным, чтобы показать небрежность, — и почти чистые белые штаны. Только еще яхты не хватало — и вот вам настоящий мудак, разве что бокал «Пимма» в руку для полного сходства. Штаны были слегка коротковаты, так что я надел ботинки побольше, надеясь компенсировать.
Не вышло.
Побрызгался лосьоном «Поло» — если не презентабельным, то хотя бы душистым. Спросил себя, зачем встречаюсь с ним второй раз. Он и так уже сознался, но только мне одному. Хотелось, чтобы он сознался публично. Тогда бы я плюнул в глаза всей их порочной троице, показал бы и Кленси, и Церкви, и Малачи. Моим оружием стала Кейт. Если он решит, что я разглашу подозрения насчет его сестры, он примчится ее спасать. Менеджер вышибал сказал, он ради нее пойдет на все. Я ни разу не верил, будто монашка публично заявит, что женщина способна на обезглавливание. Но убедить требовалось только Клэра.
По дороге я встретил румына Чаза. У нас были неровные отношения. В редкие встречи я давал ему пару евро, пока, по его словам, он не встанет на ноги. Он обожал эту фразочку и лепил ее куда ни попадя. Я столкнулся с ним рядом с «Причалами», откуда доносилась громкая музыка. На слух — будто панк-версия Galway Bay, то есть на шаг за территорию членораздельности. Он энергично меня приветствовал.
— Джек, рад тебя видеть!
Так и не скажешь, входит он или выходит. Он прожил в Голуэе пять лет и уже освоил ту форму ирландо-английского, который не всегда просто разобрать.
— Чаз, — сказал я.
На страшный миг показалось, что он меня обнимет, обозначив, что все-таки выходит из паба — или просто европеец. Так что я быстренько сунул ему пару банкнот. Пряча их, он сказал:
— Ах, Джек, ты хорош, ты же знаешь, я сочтусь.
Да уж.
Потом он наклонился ближе:
— Я тут слышал, ты в запое.
Перед тем как я расстался с деньгами, он бы об этом и слова не сказал, а теперь терять или приобретать ему было уже нечего. Я спросил:
— Хоть кто-нибудь видел, как я подношу стакан к губам?
Это уже слишком тяжело, слишком интеллектуальный вопрос, так что он его проигнорировал. Как я уже говорил, он провел в Ирландии пять лет и наловчился играть в словесные пикировки. Он оглянулся на «Причалы», спросил:
— Не хочешь пропустить сейчас по одной, угощаю?
И ведь не врал. Он бы угостил, а потом ушел в туалет, чтобы расплачивался я.
— С удовольствием, но меня ждут, — ответил я.
Он не поверил ни слову, взглянул в сторону Испанской арки, сказал:
— Говорят, ты бухаешь в «Койле».
Я не отрицал и не подтверждал. Он взял меня за плечо:
— Осторожней, друг мой, это скверное место.
Притих, потом:
— А откуда у тебя вдруг сын?
Я пожал плечами:
— Чего только народ не придумает.
Он это переварил, потом спросил, знаю ли я, что скоро депортируют восемьдесят восемь приезжих и останавливаться на этом не собираются.
Я сказал, что не слышал, спросил:
— А ты — ты есть в списке?
Он пожал плечами:
— Все мы в списке.
Это для меня уже было малость глубоко, и я попробовал по-другому:
— Ты здесь законно?
Он разозлился, чуть не взвился, ответил:
— Я встаю на ноги.
Мне нравился «Склад Бреннана». Атмосфера высшего класса, но без претензий, и место всегда найдется. Раньше здесь буквально был склад. По необъяснимым причинам, построив отель, сохранили и название. Сперва люди путались, но теперь название встроилось в городскую жизнь.
Майкл Клэр сидел за столиком у двери — в очередном внушительном костюме и, если это вообще возможно, еще красивее. Я почесал свою куцую бороденку и почувствовал себя охламоном. Он сидел, вытянув ноги, с виду — спокойный как удав. Я подошел, спросил:
— Давно ждешь?
Он показал на стакан с какой-то розовой жидкостью, сказал:
— Еще не успел добраться до «Кампари» с содовой.
Видимо, пинта «Гиннесса» к его костюму не идет. Я взял диетическую «колу» и присоединился к нему. Окружение было полной противоположностью «Койла», но не я. Он изучил меня, мою бороду, мои усталые глаза, сказал:
— Поздно ложимся, а?
И что мне теперь, покаяться? Я промолчал, он спросил:
— Как там новая квартирка?
Туше.
Не успел я сформулировать ответ, как пришла семья, заняла столик прямо перед нами. Молодые родители с двумя мальчишками лет десяти. Майкл отпил свою жидкость для полоскания, не отрывая глаз от семьи. Я растерялся. И с чего мне начать?
В мыслях план казался хорошим. Всего-то надо пригрозить тем, что я продолжу донимать его с сестрой, и вуаля — он согласится признаться, сообщить миру, что он — убийца священников. Теперь это казалось вершиной глупости.
Рядом с этим уверенным в себе светским львом моя решительность пошатнулась. Один мальчишка достал шоколадку, начал пихать кусками в рот. Клэр вперился в него взглядом, словно загипнотизированный. На лбу возникла испарина, кровь буквально отлила от лица.
— Ты как? — спросил я.
Он издал слабый всхлип — этот звук я никогда не забуду.
