Сергей Макаров - Узник комнаты страха
Удовлетворенная собой, она вышла в галерею, медленно прошлась, остановилась около одного из полотен.
– Ты не сделаешь меня счастливой женщиной, Цилицкий, но я заставлю тебя сделать меня богатой.
Она улыбнулась картине. Внизу висела белая табличка с подписью: «Виктор Цилицкий. Две стороны медали».
* * *Сначала Виктор обратил внимание на гул в ушах, причем гул специфический, похожий на черновой набор звуков для музыкального произведения, озвучивающего фильм стиля «саспенс». Сразу после этого он заметил, что изменилась музыка. Не то чтобы она стала более мелодичной и более приятной для прослушивания, скорее, в ней просто сгладились басы и высокие частоты. Сознание зацепилось за это подмеченное искажение и начало закручиваться, вслед за музыкой, в нечто вроде спирали.
Для того чтобы не потеряться, Виктору пришлось приложить некоторые усилия. Изо всех сил он сосредоточился на том, чтобы отключить внутренний диалог, путающий его мысли в чувстве вины, в страхе, в желании послать все к чертям. Больше всего ему хотелось не быть, не чувствовать, не переживать.
Он сконцентрировался на темноте перед глазами. Мысли продолжали свои настырные попытки заполнить разноцветием черноту, но он категорически аннигилировал каждую, даже еще только-только намечающуюся идею. Из-за напряжения начали болеть глаза. А напряжение все росло и скоро начало доставлять массу иных неприятных эмоций.
Вспомнив, что борьба с «болезнью» – это тоже форма зависимости от болезни, Цилицкий заставил себя расслабиться и больше не бороться с мыслями. Он попробовал их попросту не замечать, для этого он еще больше сконцентрировался на темноте и скоро начал ощущать, как она приближается, охватывая голову, мозг, сознание и отрезает его как от тела, так и от внешней среды.
Музыка стала его alter ego, его вторым «я», и начала управлять путешествием в другие формы сознания. Он обнаружил, что снова может визуализировать звуки. Эта часть любого из его путешествий была самой любимой. Он, как художник, лучше управлял образами, чем звуками или просто информацией, поэтому, когда получал безраздельную власть над всем, тут же превращал это в образы и становился, делая это, самым счастливым человеком на свете.
Образы не просто крутились и мелькали перед глазами: Виктор как бы сам стал музыкальным эквалайзером. Он вибрировал и колебался в такт музыке.
Увлеченный этой игрой, он напрочь потерял контакт с телом. Он не то чтобы не мог пошевелить руками или ногами, он даже не мог представить, что где-то есть его тело. Он витал в бог знает каком другом измерении.
И, наконец, он заметил, что в голове наступила кристальная чистота мыслей. Сознание расслоилось на мириады частичек, его «я» перестало существовать. Как следствие, растаяла лишняя эмоциональность, импульсивность, чувства растворились без остатка, даже подобия влажного тумана от них не осталось. Это была как раз та самая, наиболее для него сейчас желанная, стадия трипа.
Он чувствовал, что может задавать себе любые вопросы, и знал, что ответы на них будут стопроцентно правильными.
Для него близкая связь с образами, фееричными и невероятными, была той причиной, по которой становилось, как он начал подмечать, все сложнее и сложнее выходить из состояния наркотического опьянения обратно в «реальность» с ее «роботическими» рефлексами и отсутствием вариантов. Он давно для себя понял, что «там лучше». Он любил проносящиеся перед глазами тысячи и миллионы мыслеобразов, которые детально вспомнить впоследствии было очень трудно или, правильнее сказать, вообще невозможно.
Время исказилось. Так всегда: кажется, что проходит часов пять, а после пробуждения видишь, что тебя не было всего около часа, максимум, полутора.
Когда прошел пик, интенсивность трипа начала спадать. Виктор помаленьку спускался с орбиты. Ему начали мерещиться всякие интересные вещи. Он как будто бы смог видеть с закрытыми глазами: они как бы и без того были закрытыми, но мужчина дополнительно прикрыл их руками, правда, с трудом, так как координация движений еще была нарушена, но, тем не менее, он все равно видел очертания комнаты и силуэты предметов.
Вестибюлярный аппарат тоже решил, что пора подкинуть смешных глюков: то Цилицкому казалось, что он подвешен вверх ногами, то – что он лежит на животе и смотрит в пол, хотя на самом деле он продолжал спокойно лежать на спине на диване.
Окружающая обстановка двигалась и искажалась параллельно с искажением ощущений в теле, которое, как ему казалось, то растягивалось, то сжималось.
И вдруг откуда ни возьмись к нему подлетел какой-то аппарат, по конструкции напоминающий десантный корабль инопланетян, и начал засасывать его внутрь! Цилицкому стало безумно страшно. Он резко открыл глаза – «механизм, похожий на сепаратор», и Виктор почему-то знал, что он и был именно сепаратором, – исчез, но оставалось стойкое ощущение, будто агрегат высосал-таки часть человека, и теперь он навсегда останется неполноценным, и поэтому ему теперь одна дорога – к наполеонам в шестую палату. И ему было абсолютно не до смеха. В надежде избавиться от нелепого состояния, он снова закрыл глаза.
В голове все закрутилось, краски начали смешиваться в многослойную радугу, смещаться все больше к центру. Через несколько мгновений или часов этой круговерти он ощутил, будто он сам находится в этом пространстве, где все перемешивается. Он больше не был наблюдателем работы этого вселенского блендера, он был составной частью будущего коктейля.
Виктор понял, что это – «ловушка на уровне кармы». В нее затягивает души, и они там перемешиваются и варятся в собственном соку. Это неустанное движение сбивало его с толку, он уже не знал, кто демон, кто ангел, кто враг, кто друг. Он и сам уже был не он, а набор личностей, которые хаотично всплывали в сознании. Один момент он был сам себе лучшим другом, еще мгновенье – и уже врагом и предателем.
И вдруг кружение закончилось. Цилицкий обнаружил себя стоящим перед витриной, которая сверкала мигающими лампочками. Он стоял напротив и смотрел, как перемигиваются огоньки.
Вдруг фокус его зрения расплылся, потом опять собрался, и перед ним уже сияли три иероглифа. Они мерцали довольно красиво, но понять их смысл Виктор не мог. Потом иероглифы трансформировались в двойную спираль ДНК, и она поползла перед его сознанием, а вслед за ней в голове полз чей-то голос: «Он ломает твою ДНК». Довольно быстро ДНК сломалось. Виктор тряс головой, а в ушах слышал свист. Нет, с первого раза ДНК не сломалось. И во второй раз Цилицкий отшатнулся. Когда нечто взялось за ДНК в третий раз, мужчина начал, защищаясь, считать: «Десять. Десять. Десять…», и ему казалось, что говорит он: «Здесь. Здесь. Здесь». А потом он сказал: «Тынедракон» и повторил это много раз.
А потом он снюхивал снежинки с куртки, и в нос ему летел запах химической чистоты, но не как у стирального порошка, а намного вкуснее.
Снова появились иероглифы, но на этот раз они попробовали перерасти в гриб, и гриб пульсировал зеленым цветом. А потом из него вылупились два кубика. У одного грани были красными, у другого – синими. Кубики вращались на ребре, хотя были скреплены между собой алгоритмом. А потом кубиками жонглировала Катя, у нее были маленькие ручки, которыми она нещадно терла… терла…
Виктор смотрел и осознавал всю безысходность ситуации. Он ничего не мог сделать, он отворачивался, но Катя была везде. Он швырнул в нее большим кактусом и закрыл глаза. Снова все закружилось, но на этот раз – выводя его из фантасмагории.
Виктор обнаружил себя на кровати. В больнице. Ему в задницу кололи иглу шприца с заранее посаженной в него беременной девушкой.
Это было очень страшно, но выхода не было.
Как, когда и почему закончился этот ужас, он потом не мог вспомнить.
* * *Очухавшись через несколько часов, Люся растормошила Виктора и сразу после этого отправилась в душ. Цилицкий же сразу снова заснул, и на этот раз, наконец, здоровым спокойным сном. Но долго спать ему не пришлось, потому что Люся под струями горячей воды окончательно пришла в себя и начала вспоминать, что с ними происходило до отключки. Вместе с памятью к ней пришло осознание того, что текущая ситуации довольно плачевна. Девушка, даже не вытершись как следует, выскочила из ванной и снова растормошила Виктора.
– Вить, – уговаривала Люся, нещадно тряся еще дремлющего мужчину, – Витя, проснись. Надо поговорить. Очень серьезно.
– Отстань. Еще немножко. Ну пожалуйста, пожалуйста! Ты не представляешь, как я устал!
– Проснись, балда! Дело, кажется, совсем дрянь.
– Ну что могло случиться? Расслабься, киска, – он попытался смять ее в охапку и затолкать себе под живот. – Мы скоро поедем в Америку. Ты помнишь? Все у нас хорошо!
– Вот там и выспишься! Если доедем. Проснись, пожалуйста. Мне кажется, что все очень плохо.
Мужчина, наконец, начал кое-как протирать глаза и лениво потягиваться.
