Евгений Сухов - Корона жигана
Дзержинский улыбнулся:
— У меня впечатление, что вы ему даже симпатизируете.
— В мужестве ему не откажешь.
Неожиданно Дзержинский поднялся. Сарычев хотел последовать его примеру, но председатель ВЧК лишь небрежно махнул рукой. Дескать, к чему все эти политесы, я встал, чтобы ноги размять.
Игнат Сарычев послушно опустился на прежнее место.
У Дзержинского имелась еще одна привычка — он неторопливо прохаживался по кабинету, заложив руки за спину, при этом не переставая разговаривать с собеседником. Он мог неожиданно развернуться и с минуту сверлить гостя строгим взглядом, а потом продолжить нехитрый маршрут — от стола к окну, от окна к громоздкому шкафу, заставленному толстенными папками.
— Следовательно, мы должны быть более мужественными и более отважными, — отреагировал Дзержинский, ненадолго задержав взгляд на лице Сарычева, как бы спрашивая тем самым, а не слишком ли тяжела для вас эта ноша?
Начальник МУРа не дрогнул.
— Так оно и есть, Феликс Эдмундович. Сейчас у нас собралась очень сильная команда. От балласта я избавился, набрал крепких ребят. Дело движется, но, к сожалению, значительно медленнее, чем я рассчитывал.
— Знаете, что говорит товарищ Ленин по этому вопросу? — И, не дожидаясь ответа, Дзержинский продолжил: — Если преступность будет и дальше развиваться такими темпами, то завоевания революции можно считать потерянными навсегда. Со всяким ворьем и прочими преступными элементами нужно обращаться так же строго, как с контрой. Вы понимаете, о чем я говорю, товарищ Сарычев?
— Понимаю, Феликс Эдмундович, — негромко, но четко произнес Игнат.
Сарычева не раз подмывало обратиться к председателю ВЧК — товарищ Дзержинский. Но, вспоминая свою первую с ним встречу, когда Железный Феликс представился именно по имени-отчеству, он каждый раз сдерживался.
— Хуже всего, что общественное мнение формируется далеко не в нашу пользу. Все эти бандиты представляются эдакими «робин гудами», которые борются с социальной несправедливостью. У них очень много сочувствующих среди наших политических оппонентов. Они-то уж точно обрадуются нашему бессилию! — Дзержинский сел за стол, длинными аристократическими пальцами поправил чернильницу и продолжал, усмехаясь: — Я тут недавно разговаривал с двумя экспансивными барышнями, выпускницами Смольного института. Так знаете, они мне доказывали, будто бы люди, подобные Кирьяну Курахину, борются исключительно с контрреволюционерами, разжиревшими на хребте трудового народа. Каково такое слышать! Им невдомек, что ежедневно жертвами преступников становятся множество самых простых граждан. О Кирьяне уже начинают слагать легенды, причем одна невероятнее другой. Каждое время рождает свои легенды. Так вот что я вам хотел сказать, Игнат Трофимович, — вроде бы Дзержинский и голос не повысил, и говорил по-прежнему тем же самым тоном, однако в его речи появилась какая-то неведомая интонация, от которой по затылку Сарычева пробежали неприятные мурашки. — Я бы очень хотел, чтобы легенды из него не получилось. Помните, я вам сказал, что мне хотелось бы поговорить с Кирьяном лично?
— Конечно, Феликс Эдмундович, — откликнулся Сарычев.
— Теперь хочу сказать вам, что я не обижусь на вас, если моя с ним встреча не состоится. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Конечно, Феликс Эдмундович.
Дзержинский неожиданно широко улыбнулся. Поднявшись, он протянул руку.
— Всегда приятно иметь дело с понимающим человеком.
* * *Игнат Сарычев посмотрел на часы. Десять часов вечера. Самое время, чтобы предаться разгулу. В районе Столешникова, в гостинице «Сан-Ремо» на втором этаже шла крупная карточная игра. Это был некий заповедный островок, куда мог заявиться и уркач, и жиган. Случалось, что они играли за одним столом. Как говорится, деньги хозяина не выбирают. За карточным столом они могли улыбаться друг другу и отпускать любезности, но перемирие мгновенно заканчивалось, как только блатные оказывались за пределами заведения. Нередко игроки подсаживали на перышко недавних партнеров.
В гостинице «Ноблесс» тоже не скучали. В зале для представлений собиралась искушенная публика, чтобы поглядеть кабаре. Поговаривали, что некоторые из танцовщиц настоящие балерины. По тому, как они исполняли канкан, чувствовалось, что за их плечами сильная школа. Игнат Сарычев дважды побывал в кабаре, танцовщицы высоко задирали ноги, публике это нравилось. В конце концов, девичий хоровод сейчас непопулярен.
Были в Москве места и поинтимнее, туда захаживали только с солидными рекомендациями постоянных клиентов. Таким заведением считался кабак, находящийся почти на самой окраине столицы, в Стремянном переулке. Здесь господствовали уркачи. Матерые, знавшие себе цену, привыкшие скупать за большие деньги красивых девочек охапками. Уркачей обслуживало несколько красивых и стройных официанток. От работниц других увеселительных заведений они отличались тем, что обслуживали гостей в «наряде Евы». Единственным дополнением к этому наряду служили золотые серьги и ярко-красная лента в волосах. Рассказывали, что официантками в кабаке работали активистки общества «Долой невинность». И что самое забавное, движение это объединяло представительниц едва ли не всех слоев населения. В их рядах можно было встретить как девиц из рабочих кварталов, так и самых настоящих барышень, выпускниц Бестужевских курсов. Еще одна примета нового времени. За хорошие деньги уркачи пригласили активисток поработать у них, где им предстояло осуществлять на практике провозглашенный лозунг.
Поработав с неделю, многие девушки сильно разочаровались. Как оказалось, большинство уркачей интересовала исключительно эстетическая сторона дела. Самое нескромное, что они могли себе позволить, так это посадить понравившуюся барышню на колени и похлопать ее по гладкой попке. Что поделаешь, половина из них были уже стариками. У каждого за плечами едва ли не по двадцать лет каторги. И лишь полотеры да охрана, состоящая из молодых мускулистых парней, позволяли общественницам претворять красивый девиз в жизнь.
У Игната Сарычева в этом заведении имелся свой человек — дворник Должность не самая заметная, зато все посетители на виду. В царское время этот кабак был весьма прибыльным местом: девочек сюда доставляли из Владимирской области. Эдакая русская красота в элитном борделе! Но при советской власти многое изменилось и приходилось полагаться на местные кадры. Дворник частенько за некоторую мзду оказывал Игнату Сарычеву небольшие услуги, рассказывая о завсегдатаях заведения. А однажды он поведал о том, что в кабак иной раз заглядывает пожилой уркаган ростом с коломенскую версту. Кроме завидного роста, тот обладал нестарческой похотью и частенько зажимал официанток в самых неожиданных углах. Игнат долго хохотал, узнав по описанию своего старинного приятеля Петю Кроху.
После вступления в должность за начальником МУРа закрепили охрану. Она ему особо не докучала — ребята малоразговорчивые, незаметные, но нужно было привыкать к тому, что кто-то постоянно топает с тобой рядом. Сарычев подошел к окну. Вот и сейчас один из охранников маячил у его подъезда и встречал каждого прохожего недоверчивым, пытливым взглядом.
Через два часа должна состояться смена караула. Подойдут трое латышских стрелков. А уж эти и вовсе как будто языка лишились. Хотели установить еще один пост у самых дверей квартиры, но Игнат Сарычев категорически отказался.
Игнат надел хромовые сапоги, облачился в пеструю рубашку, поверх накинул легкомысленный жилет, какой можно было встретить только у приказчиков, и вышел на лестничную площадку. Прислушался. Затем Сарычев поднялся еще на один этаж, последний. Приоткрыл дверцу чердака, предусмотрительно смазанную в петлях дегтем, и, стараясь не скрипеть на деревянных ступеньках, поднялся на чердак. Игнат зажег спичку. В ноздри ударила поднявшаяся пыль, где-то в глубине, под перекрытиями, недовольно заворковали разбуженные голуби, а по ногам бесцеремонно прошмыгнула огромная крыса. Игнат хотел поддеть ее ногой, но она предупредительно отскочила в сторону. Вытянув узкую морду, животное злобно зыркнуло на него бусинами глаз и поспешило в темный угол.
Догоревшая спичка обожгла пальцы. Он невольно чертыхнулся, бросив ее на пол. Помещение чердака мгновенно погрузилось в черноту, и Сарычев почувствовал, как темень надавила на плечи Игнат зажег еще одну спичку и вновь услышал недовольное голубиное воркование. В пятнадцати метрах находился люк, белевший узким проемом. Он вел в соседний подъезд. Игнат Сарычев уверенно затопал к люку, чувствуя, как под ногами хрустит битый кирпич.
Сарычев вышел на лестницу, отряхнул от серого налета брюки и, уже не таясь, заторопился к выходу.
