Евгений Сухов - Воровская правда
Они вошли в кабинет, присели. Беспалый разлил спирт по стаканам.
— Поехали! — И он вылил спирт в глотку. Поморщился и, прищурившись, отыскал на столе вилкой огромный ломоть сала. — Видишь, опять пить я начал… помалу. Только пойло в этой дыре и помогает. Да вот еще любовь к службе… Кому-то ведь надо этим заниматься, — тяжко вздохнул он. — А так совсем загнешься от тоски! А какая тоска здесь будет зимой, ты даже не представляешь! Мороз, ветер… Ну, хоть вой! Так вот, как только оттащили за ноги на погост Гришуню, а тебя затрюмили, ну а как затрюмили — сам знаешь, — подмигнул Беспалый. — Весь контингент разбился на множество мелких групп. Оказывается, воры очень не любят друг друга, — сделал удивленные глаза Беспалый. — И тут пошла такая резня, что не приведи господи! Посшибали друг другу рога, кого заточками перекололи, кого в бетонные дорожки вогнали. В общем, было на что посмотреть! Признаюсь тебе, Мулла, они меня разочаровали. Да это не паханы, а просто шайка каких-то беспредельщиков! — Полковник Беспалый откусил кусочек сала.
— Придет время, и я выпотрошу из тебя все кишки! — жестко пообещал Мулла.
Обещание бывшего «сотоварища» не отбило у Беспалого аппетита — он продолжал смачно пережевывать сало мощными челюстями.
— А почему бы тебе не сделать этого сейчас? — поинтересовался полковник с воодушевлением, как будто бы речь шла о какой-то превеселенькой затее. — Хрякни меня по затылку чем-нибудь тяжелым, а за дверью никто и ничего не услышит. Молчишь… То-то! Запомни, Заки: ты теперь до конца своих дней мне кланяться должен за то, что я тебя от бесчестья спас. Ты даже представить себе не можешь, что в лагере делается. Всех, кто мог сопротивляться, перерезали, а кто не мог — отпидорасили! Сам понимаешь: это для воров хуже смерти. А теперь иди!
Глава 14 ДЕРЖАТЬ ШТУЦЕР ПО ВЕТРУ
Мулла легко перешагнул границу локалки и затопал к своему бараку. Правая рука привычно покоилась в кармане, и подушечкой указательного пальца он ощущал остроту лезвия — просто так он не сдастся, непременно заберет с собой в пекло парочку нахалов, не способных усвоить правила хорошего тона.
Несколько зэков, стоявших у входа в барак, настороженно наблюдали за Муллой. Они тоже не ожидали, что Беспалый, который за последние пять дней отправил на тот свет несколько десятков воров, отпустит Муллу живым.
Мулла высмотрел Шельму в окружении трех зэков, которых не видел прежде. «С нового этапа!» — догадался Мулла. Видимо, «новобранцы» уже успели понять, в какое веселое местечко они попали, и держались с таким напряжением, будто ожидали, что им на шею вот-вот набросят крепкую удавку.
— Живой! — безрадостно протянул Шельма.
— А что мне сделается! — мгновенно отреагировал Мулла.
— Вид у тебя только больно усталый. Как будто из-под тебя только что бабу выдернули.
Мулла невольно улыбнулся:
— А может, так оно и было?
— Зная тебя, совсем не удивлюсь, — невесело хмыкнул Шельма. — Мы тут тоже немного поразвлеклись. Всех паханов и подпаханников перерезали, а кто вякать стал, так того скрутили да в углу барака в пидоры определили. Крут наш браток! Здесь в одиночку лучше не ходить, иначе прирежут. Вот с этими урками я под Красноярском в зоне парился. Нашей окраски пацаны. Так и ходим теперь, слипшись, как сиамские близнецы.
Мулла снова улыбнулся:
— Сиамских близнецов двое.
— А-а, плевать! — отмахнулся Шельма. — А вчера вечером Беспалый собрал всех и сказал, чтобы мы больше не ерепенились и шли в промзону. Говорит, что станки нас заждались! Да я лучше руку себе отрублю, чем за станок встану! — закончил Шельма свой доклад.
— А где Кирсан? — спросил Мулла.
— Нет Кирсана, Мулла! — выдохнул Афанасий. — Его еще вчера вечером прирезали.
— А Меченый?
— Его уже два дня как похоронили. Три дырки в животе у него было. Кровь из него хлестала, как из кабана. Вон там за бараком и помер, а потом вертухаи его за локалку вытащили. Жаль парня, что и говорить. Путевый был! Мулла, ты от нас не отходи, самое интересное здесь вечером происходит! Резня… Жуть!
Лагерь действительно сейчас выглядел как-то иначе. Что-то в нем изменилось. Казалось, что с прежней зоной его роднит только территория. Над всей гигантской площадью висел какой-то зловещий рок. Для того чтобы его лицезреть, совсем не нужно было обладать особыми чувствами — напряжение просматривалось в лицах зэков, в их жестах, в походке. Больше всего сейчас они напоминали собак, которых расстащили в разные стороны, и каждая дожидалась подходящего случая, чтобы возобновить прерванный поединок.
— Представляю…
Итак, Беспалый сумел-таки раздавить воров. Для этого ему не нужно было выявлять законных, внедрять в их среду своих стукачей, искать новые формы борьбы с преступностью, — он просто собрал всех коронованных на одной территории, заняв при этом позицию стороннего наблюдателя. Его чудовищный эксперимент удался на все сто: многие паханы воровского мира перерезали друг друга в первую же неделю. Те, в ком сохранилась крупица благоразумия, выжили, но лишь для того, чтобы в полной мере ощутить на собственной шкуре тяжесть беспаловских «реформ».
— И все-таки кто здесь сейчас верховодит?
— Шакалы, — спокойно ответил Шельма. — Волк может бродить в гордом одиночестве, а эти мелкие твари обязательно сбиваются в стаю. Помнишь уркача с погонялом Рубленый?
— Ну? — протянул Мулла.
— Теперь он пахан.
Из глубин памяти Муллы выплыл образ веселого домушника Коли Рублева, который когда-то ходил в «шестерках» у Гришуни Маленького, но позже, когда позиции Гришуни в воровском мире пошатнулись, отрекся от него, как последняя падла. Затем он создал свою группу из молодых и дерзких воров. Именно тогда и проявился сволочной характер Рубленого — он прилюдно пообещал, что придушит Гришуню, как только тот объявится в Москве. Гришуня наверняка припомнил бы ему эту угрозу, если бы воровской бог отпустил пахану поболее дней.
Для воров не было секретом, что, кроме импортного барахла и золотых безделушек, Колю Рубленого интересовали молодые девки, которых он частенько подкарауливал вечером на улицах столицы. Если девчонка не хотела подарить ему любовь в каком-нибудь тихом скверике, то он резал ей с досады лицо бритвой. За такой беспредел в воровской среде спрашивали весьма строго, хотя бы потому, что он вынуждал мусоров шманать воровские малины и наводить шухер. Путь в воровскую элиту подобным ухарям был, как правило, заказан — девок полагалось любить!
— Так вот, — продолжал Шельма, — Рубленого привезли к нам два дня назад, и он стал ловить вместе со своей шоблой недобитых паханов и пидорасить их по углам.
Мулла крепко задумался: такая подлянка была в духе Беспалого. А что, если Тимоха велел Рубленому особо заняться кое-кем из паханов? Муллу вдруг обожгла невероятная мысль: может, на очереди он сам? Заки непроизвольно сжал кулаки.
— Пока тебя не было, много чего переменилось, Мулла. Вон глянь, Артур топает. — Шельма кивнул на зэка лет пятидесяти. — Использовали его как «маргаритку», а ведь он известный на всю Сибирь вор. Теперь в его сторону никто даже не смотрит.
— Потом он троим своим обидчикам глотки ночью перерезал, — напомнил стоявший рядом зэк, который своим густым басом напоминал регента церковного хора.
Взгляд Муллы невольно задержался на проходящем мимо зэке — он был сгорблен и тощ. Обреченность четко запечатлелась на его лице. Не следовало иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что при переводе вчерашнего законного в обычный лагерь его бросят на пол к параше.
Мулла знал Артура давно, но сейчас узнавать его не полагалось, — теперь между ними пролегала непроходимая пропасть.
— А что с того? — неожиданно разозлился молчавший до этого третий зэк. — «Маргаритки» в любом лагере сгодятся.
— В общем, так, братва, вижу, нам предстоит веселая ночка. А потому предлагаю спать по очереди, — негромко, но твердо произнес Мулла. — Если что, кричите: «Атас!» — и заточки в руки. Просто так мы им не дадимся! Бешеный пес кусает всех без разбора!
* * *Сумерки воровато вползли в окна бараков, бросив на пол длинные кривые тени, потом они сгустились до черноты, наступила ночь. Лагерь не спал. Зэки, разбившись на небольшие группы, с опаской поглядывали друг на друга, зная, что доверяться никому нельзя. Они передвигались по зоне, осторожной поступью напоминая привидения. Рядом с бараком кто-то вскрикнул, потом захрипел и затих — нетрудно было догадаться, что на небеса отправилась еще одна грешная душа…
Обесчещенные урки, сбившись в злобную стаю, по всем правилам охоты отлавливали вчерашних обидчиков, насиловали и хладнокровно вспарывали им животы. Мстить было за что — урки понимали, что их позор станет достоянием всей лагерной братии и отныне им определено место у входа в барак, в углу, который презрительно именуется петушиным.
