Владимир Колычев - Мрак в конце тоннеля
– Угадал.
– Я бы тоже не отказался.
Я сделал вид, что не понял намек.
– Между прочим, сейчас война, – продолжал атаковать меня молодой начинающий нахал.
Я покровительственно усмехнулся, с интересом глянув на соседа. Не пустая у него черепушка, знает, чем взять собеседника.
Ничего не говоря, я потянулся к своей сумке, одной рукой неторопливо раскрыл ее, достал початую бутылку отличного французского коньяка. Война хоть и не настоящая, но делиться с «товарищем по окопу» нужно…
Зарабатывал я не очень много, на жизнь хватало, а на дорогой французский коньяк – не всегда. Но у меня была жена. Бывшая. Первая из трех, тоже бывших… Ну не сложилась у меня семейная жизнь, не смог я найти свою половинку. С Оксаной ничего не вышло, затем с Ириной пролетел, потом была Наташа, но и с ней пришлось расстаться. Теперь я холостяк и отец троих детей. От каждой жены по ребенку – такая вот арифметика.
Оксана родила мне дочь. Катюшке уже восьмой год, и она уже такая же красивая, как мама. И такая же хорошая… Это я плохой, потому что не смог удержать птицу счастья. О чем, надо сказать, очень жалею. Не зря говорят, что вторая жена хуже первой, а третья – второй. Эту истину я на себе проверил… Впрочем, все это лирика, а проза состояла в том, что сразу после развода Оксана очень удачно вышла замуж, и мне уже ничего не светит. Да я и не надеюсь. Просто время от времени навещаю Катюшку, а в прошлом году даже провел с ней целых две недели, пока Оксана с новым мужем осваивала Сейшельские острова.
Вот и в этот раз Оксана попросила меня остаться с Катюшкой, пожить с ней в их с мужем загородном доме. Я согласился, а Костя за это подарил мне билет на трехдневную ядерную войну. Сказал, что взял по случаю, думал с Оксаной пожить подземной жизнью, но та восприняла его идею в штыки. А чтобы я не вздумал отказаться, сделал мне другой, более ценный презент – три бутылки дорогого французского коньяка. Дескать, как раз на три дня хватит… Как будто не знает, что я пью хоть и часто, но умеренно, и этих трех бутылок мне могло хватить почти на неделю… ну, четыре дня точно…
Бутылку я достал, потому что не мог предложить востроносому соседу выпить из своей фляжки. Как говорили казаки: свое ружье, коня и жену нельзя давать никому. Я бы добавил к этому списку и свою драгоценную фляжку. Дать кому-то приложиться к ее горлышку, все равно что позволить поцеловать свою девушку. А налить из бутылки – пожалуйста, если, конечно, есть желание угощать.
Парень подошел ко мне, выпростав из-под накинутого одеяла руку, потянулся к бутылке.
– Из горла нельзя, – покачал я головой. – Стакан давай. Или кружку.
Он кивнул, полез под нары за своей сумкой, достал оттуда пластиковую кружку, снова потянулся к источнику жидкого тепла. Но я увел от него бутылку.
– Незнакомым не наливаю.
– Э-э… Валера я…
– Платон.
Щедрой рукой я отмерил в кружку граммов сто коньяка, на этом угощение закончилось.
– Ну, за знакомство!
Валера поднял кружку, рассчитывая, что я чокнусь с ним фляжкой, но я не откликнулся на его призыв.
– Спасибо, я уже выпил.
– Ну, еще пару глотков.
– Я человек непьющий, – совершенно серьезно сказал я.
– Да?! – вытаращился на меня парень.
Похоже, он снова захотел спросить у меня про сорок первый год или что-то в этом роде.
– Я выпиваю только в одиночестве. И только по мере надобности.
– Но в одиночку пьют…
– Отстань, – перебил я Валеру и, отмахнувшись, повернулся к нему спиной.
Одеяло подо мной, но лень подниматься, чтобы залезть под него. К тому же коньяк мало-мало согревал. И еще действовала методика, которой научили меня еще в армии. О ней-то я и хотел рассказать Валере, но все испортил его дурацкий вопрос. А способ согреться простой – расслабляешь тело и внушаешь себе, что в груди, как в походной печке-буржуйке, пышет огонь. В стужу эта методика, конечно, не сработает, но в такой прохладе, как сейчас, вполне может помочь даже новичку.
Как это ни смешно, но я действительно причислял себя к непьющим. Ведь я избегал застолий, где легко можно было потерять чувство меры и набраться до икоты. Мой тезка Платон советовал пьяным людям смотреться в зеркало, чтобы отвратиться от своего безобразия. В сущности, именно так я и поступал, контролируя себя. И следил за собой, чтобы легкий запах перегара от меня не вызвал в людях отвратительных ассоциаций. И стрижка у меня модная, и волосы я содержу в чистоте, по мере возможности укладываю феном. Мне уже тридцать четыре года, но на лбу ни одной морщинки и под глазами никаких мешков. Волосы не осветляю, смягчающими кремами для лица не пользуюсь, ресницы не выщипываю и не подкрашиваю, бесцветный маникюр не для меня – но все равно, если верить Оксане, выгляжу вполне ухоженно. И отнюдь не женоподобно, в отличие от новомодных метросексуалов, тьфу на них. Если кто-то с этим не согласен, я могу доказать. Только не советую со мной спорить, а то ведь и под мухой мои кулаки могут сорваться с привязи…
Чем больше я согревался, тем сильней одолевала меня дрема. Я засыпал, представляя, что скоро трехдневный срок моего пребывания здесь закончится и я смогу провести две недели в обществе своей дочери, в доме, где она жила со своим отчимом. У Кости – гостиницы, казино, рестораны, на этом он и зарабатывал свои миллионы. Дом у него большой, в стиле классического помещичьего особняка с колонами и флигелями, посреди сосновой рощи, на берегу тихого озера. Воздух там и вкусный, и целебный. А еще есть сауна с крытым бассейном. В общем, отдохнуть там можно было как в лучшем санатории. И на теплое море потом ехать вовсе не обязательно – сразу можно выйти на работу. Если она сама не выйдет на меня.
Я уже почти заснул, когда вдруг услышал знакомый громкий голос. К нам обращался тот самый офицер, что вышел встречать нас в переходном шлюзе. Тогда он рассказывал нам про радиацию, а сейчас приглашал на обед. Приятная новость, но вовсе не удивительная, а изумило меня то, что «советский капитан» Болгаров звал нас в общую столовую с экрана включившегося вдруг телевизора, который, оказывается, был составной частью действующей здесь системы оповещения. Неплохо, кстати говоря, придумано.
Сначала с лица офицера сошла дежурно-дружелюбная улыбка, а затем исчез и он сам. На экране телевизора его сменило известное лицо ведущего «Других новостей», который с фирменной своей улыбкой рассказывал что-то про метро. Я прислушался. А еще пришлось всматриваться в экран, потому что качество изображения было, мягко говоря, неважное.
– Станция «Волоколамская» построена в одна тысяча девятьсот семьдесят пятом году; это единственная станция-призрак, которую могут наблюдать пассажиры подземного поезда.
Камера вплотную приткнулась к окну вагона, и я в замедленной съемке хоть и смутно, но увидел стены неосвещенной станции и зал без всякой отделки.
– Ведомственная инструкция рекомендует машинистам проезжать эту станцию на максимальной скорости, чтобы пассажиры не догадывались о ее существовании. А она существует и расположена в перегоне между станциями «Щукинская» и «Тушинская». Как существуют и другие станции-призраки, совершенно скрытые от посторонних глаз. В следующей передаче мы расскажем о подземных транспортных сооружениях мобилизационного предназначения, известного в народе, как «Метро-2».
Ведущий переключился на следующую тему, и только тогда Валера подал голос.
– Знаю я эту станцию, каждый день мимо проезжаю, только видно плохо. Да и ничего особенного там. Темно, пыльно. Ни ходов там, ни выходов. И с засекреченным метро она никак не связана… Не для того это метро засекречивали, чтобы в него так просто можно было попасть.
– А если непросто? – насмешливо сказал я, пропуская его на выход из кубрика.
– А за «непросто» и по голове получить можно. Да еще и пробраться туда нужно. Не думаю, что журналисты будут рисковать. Может, старые кадры покажут. Ну, раньше снимали про это метро. Шахты там, рельсы… Там, говорят, рельсы бесконтактные, и в бетон уложенные, ну, чтобы не только поезд, но и машина могла ехать…
– Еще про танковый завод расскажи, – насмешливо посоветовал я.
– Что за танковый завод?
– Ну, там же, под землей расположен. Чтобы танки во время войны выпускать. И мобилизационный резерв там – две тысячи законсервированных танков.
– Да нет, ерунда это, – озадаченно мотнул головой Валера. – Зачем танки под землей?
– Там транспортные коммуникации есть, в случае войны танки на поверхность выйдут.
Мой голос звучал совсем не убедительно, потому что я и сам не верил в существование танкового завода. Даже не помню, от кого я о нем слышал. А может, читал… Но слишком уж все это на вымысел смахивает. Танковый завод – не избушка на курьих ножках, так просто под землей его не спрячешь. Да и кому нужны танки после того, как мир сгорит в ядерном огне…
А может, и нужны. Может, придется еще повоевать в условиях радиоактивного заражения. Есть такая старая и не очень веселая песенка на музыку из «Голубого вагона». «Ядерный грибок стоит, качается, жесткость радиации растет. Танки США прекрасно плавятся, и зачем их выпустил завод?»… Только и наши танки тоже расплавятся. Те, что на поверхности. А те, которые под землей, могут продолжить войну… Но все это теория, и слишком уж затратное это дело – подкреплять ее практикой. Хотя всяко может быть…
