Виктор Галданов - Лахудра
– Уж лучше бы за государственный… – буркнул Владик, неприязненно глянув вслед женщинам. Он увидел, как Таська вдруг вырвала руку из цепких материнских пальцев и побежала, но высокие каблуки ее подвели на песчаном грунте. Женщина с цепочками схватила ее за запястье, крепко сжала, притянула к себе и, обернувшись, еще раз льстиво улыбнулась Владику.
– Ну шо ты усё нервонничаешь? – убеждала ее Рина, когда они уже сидели в автобусе. – Я т-тебе ховору, ниччево ттибе не будэ. Ну, подумаешь, нахрадила пару-тройку козлов пригучих, с кем не бывает? От любви не страхують. Сами виноваты, чай не розочки нюхать шли…
Таська молчала, глядя в окно автобуса, за которым расстилался бесконечно умиротворяющий, буколический пейзаж, щедро снабженный полями, речками и перелесками будто специально для того, чтобы радовать взгляд проезжающих.
– Я, кстати, Горелому так и сказала: ты, грю, не прав. Нельзя же, грю, так, чтобы и рыбку съесть и ни на что не сесть, везде существуют свои пронблемы, тасязять, профэссионалный рыськ. – Таська прыснула. Ее всегда забавляла Ринина манера выражаться. Она умудрялась коверкать самые элементарные слова и делала это с подчеркнуто-серьезным видом, так будто ей одной известен секрет их произнесения. – А так он на тибе зло не держить, он – жинтальмен шо надоть, девки за ём як за бетонной стеной.
Когда автобус доехал до пригорода, они вышли и пересели в такси.
… А «Задонщина» уже ждала и звала их, светилась огнями своих многочисленных залов и дискотек, воскуряла к небесам столбы жертвенного шашлычного дыма, гремела разнобоем музыкальных ритмов. Гостиница, мотель, кемпинг с кегельбаном, бассейном и кинотеатром – все это объединял туристский комплекс «Задонщина», однако львиную долю доходов приносили ему не туристы, даже иностранные, а разношерстный и обеспеченный народ, слетавшийся летом на южные курорты и считавший своим долгом хорошенько гульнуть перед интенсивным отдыхом в Симеизе или Евпатории. Рина провела девушку через монументально отделанный холл, где перед ними услужливо склонились густобородые швейцары, а слоняющиеся без дела молодцеватые подтянутые парни в штатском, хоть и с воинской выправкой, пронзили их суровыми взглядами. Эффектные девицы, курящие в компании с солидными немолодыми дяденьками, стрельнули взглядами в Таську и сделали вид, что ее не узнали, но между собой всепонимающе переглянулись, увидев, куда повела девушку Рина.
Они спустились в подвал и прошли в другое помещение ресторана, где царил полумрак, звучала мягкая, мурлыкающая музыка, а двери в кабинеты были плотно прикрыты. На их пути отворилась одна из дверей и девушка чуть постарше Таськи дышла из кабинета в сопровождении апоплексического вида низенького толстячка, который с деловитым видом застегивал пиджак. Едва заметно девушка подмигнула Таське, давая понять, что узнала ее, но Таська слишком волновалась, чтобы обратить на это внимание.
На стук Рины выглянул долговязый прыщавый парень, пропустил их в помещение и захлопнул дверь. Увидев Горелого, Таська оторопела, хоть и внутренне готовилась к этой встрече и приводила массу доводов в свое оправдание. Он сидел с угрюмым видом глядя на нее. и багровое пятно, обезображивающее половину его лица, темнело в сумраке комнаты, как полумаска. Несколько секунд длилось молчание. Кроме Горелого в комнате присутствовало еще четверо мужчин, сверливших Таську взглядами. Выдержав паузу. Горелый сказал:
– Ну, как? Подлечилась?.. Подправила здоровьице?
– Угу, – не поднимая головы, сказала Таська.
Прыщавый резко толкнул ее вперед, так что она едва не упала, но рука Горелого перехватила ее за горло у самого пола, прижала к колену. Злобно брызгая слюной, он переспросил:
– Угу, да? Угу? У, сука! – и изо всех сил хлестнул ее ладонью по лицу.
Таська не издала ни звука, даже не поморщилась, только закрыла глаза и стиснула зубы, терпя пощечины, которые безостановочно отвешивал ей Горелый.
Наконец Прыщавый сказал:
– Замордуешь ее, работать не сможет.
Тогда только Горелый остановился, поглядел на него исподлобья и буркнул:
– А она больше и не будет с чистой публикой дела иметь. Пусть пашет на выезде.
7
Сон это или явь? Неужели так отчетливо может быть сновидение, так скрупулезно детально, до мельчайшей черточки воссоздавая человеческий… нет, нечеловеческий облик. В этом облике есть нечто исполинское, непостижимое, бесконечное, как сама Низость. О, эта лысина, могучая, необъятная, с голубыми венозными прожилками, с жирным валиком у привольно откинутого затылка, с далеко отстоящим ото лба широким носом, из которого разносится раскатистый, хрюкающий храп… На эту необъятную плешь Мышка глядит с несвойственным ребенку вожделением. Ее худенькая ручка бережно, будто отстраненно от нее самоё накидывает на тело отчима одеяло… и бережно разглаживает складки.
Затем та же рука обильно полила тело спящего из бутылки с бензином. Тонкая, бесцветная струйка быстро пропитывает кушетку и одеяло, на подушке, примятой лысиной, образуется небольшая лужица, которая быстро испаряется. Дядя Жора фыркает и крутит носом, его ресницы вздрагивают, еще секунда и он откроет глаза, и тогда невозможно, невыносимо будет решиться на это…
Стремительно чиркают одна за другой спички, ломаются в пальцах, летят под ноги, но вот одна все же зажглась – и над кроватью с ревом взмывает столб пламени…
… по то же пламя охватывает и саму девочку, она истошно, отчаянно, кричит, катается по полу, пытаясь сбить, огонь… и просыпается…
Ее соседки по палате с истинным восторгом наблюдали, как она вытряхивает из пальцев ног горящие бумажки. В их звонком смехе звучала неподдельная радость. Под вечер, когда Мышка зашла в палату после всех необходимых медицинских и канцелярских процедур, сопутствующих первому дню пребывания в отделении, она не успела хорошенько разглядеть тех, с кем ей отныне предстояло несколько месяцев делить стол и кров. Теперь ей представилась возможность наверстать упущенное. Всего в палате было семь человек.
– Ну и здорова же ты дряхнуть, мать! – смеется худенькая, бойкая, хорошо сложенная Щипеня. Рядом с ней таращит глаза из-под больших модных дымчатых очков изящная, модно стриженая Бпгса. В самом углу, подальше от прочих индифферентно наблюдает блондинка с капризно надутыми губками и бледным кукольным лицом. Все зовут ее Куклой. Напротив, по правую руку от Мышки похоже что спит, но с открытыми глазами широкоплечая и рослая девочка по кличке Шиза. По левую – стриженая под мальчика плоскогрудая Ванюша. Возле двери – толстуха с добрыми коровьими глазами, которую прозвали Мамой, а некоторые звали еще и Буренкой. Она попала на «дачу» вскоре после родов, и у нее из грудей еще долго сочилось молоко.
В коридоре послышались шаги. Все девочки моментально попадали на кровати и накрылись одеялами. Войдя, Анна Петровна включила свет и пристально оглядела усердно посапывающую палату.
Лишь Мышка продолжала вычищать из пальцев обгорелые бумажки.
– Ты почему не спишь? – строго спросила медсестра. Но, подойдя, все поняла. – Как же это… – сказала она, оглядев съежившихся под одеялами девочек, и, не найдя слов, покачала головой. – Как вы можете? Ведь она младше всех вас!..
Уложив Мышку, Анна Петровна накрыла ее одеялом, потом подошла к Шизе, которая лежала с открытыми глазами, и принудила ее вытянуть руки поверх одеяла, придирчиво поглядела на притворившуюся спящей Ванюшу, погасила свет и поспешно вышла, заслышав шаги в коридоре: кто-то тихонько перебегал из палаты в палату. Когда медсестра выглянула, коридор уже был пуст. Она внимательно осмотрела остальные палаты. Все делали вид, что спят сном праведниц. Беспроволочная «сигнализация» о ее приближении сработала безошибочно, атмосферу помещений наполняет лишь глубокое, ровное дыхание. Но как только медсестра отошла, в палатах зажглись огоньки сигарет, шепотом возобновился прерванный разговор, а в одной из кроватей две, слившиеся воедино девочки принялись исступленно покрывать друг друга ласками и поцелуями. На них обращали мало внимания – подобные развлечения в этом заведении были не в новинку.
8
Наверное, Владику все же очень повезло, что первым человеком, с которым он встретился на «даче» оказался врач-психиатр Владимир Семенович, лысоватый, живой, несмотря на объемистую фигуру низкорослы человечек лет пятидесяти, пользующийся очень большим авторитетом у персонала. Он встретился Владику случайно (впрочем, теперь, поразмыслив, он более склонялся к мысли, что встреча эта была не совсем случайной) и, заговорив о погоде, неожиданно легко подвел Владика к теме его будущей работы, и тот, смущаясь и сбиваясь поведал этому доброму и мягкому человеку с внимательным и проницательным взглядом из-под сильных очков и про свои желания в педагогике и про честолюбивые свои литературные помыслы, и о своих сомнениях касательно предпринятого им шага. Выслушал его Владимир Семенович весьма доброжелательно, а в ходе разговора они оказались в благоустроенном саду, где работали обитательницы «дачи».
