Виктор Галданов - «Джамп» значит «Прыгай!»
– Ну какой он тебе уголовник, Маш, – сделал страшные глаза ее супруг. – Правда, сидел он и до сих под судом, однако закон-то что дышло… Народ ему доверил… Вот он и заботится об народе. Хотя с другой стороны, – он глупо захлопал глазами, – мы-то люди маленькие.
– Спасибо, товарищи, – сказала Лена, направляясь к двери, – извините, но мы должны продолжать операцию.
– Слышь, дочка, – выглянув за дверь, зашептала ей женщина, – если ты обратном пути приспичит – забегай. Хошь ко мне, хошь – к кому хошь, у нас тут народ простой – кады припрёт любой завсегда пустит.
– Извините, – прошептала Лена, пунцовая от стеснения, и вышла на улицу.
Теперь она по-новому глядела на городок и, прикидывая, что до отхода обратного поезда до Москвы у нее еще добрых восемь часов, то ей представлялась возможность ознакомиться с городом, ставшим по выражению газет «блатной столицей России». Первой ей попалась на глаза Доска Почета, на которой отполированными латунными буквами значилось «Лучшие люди нашего города». Обычно глядя без всякого интереса на эти признаки социалистического быта, Лена вдруг обнаружила, что Доску украшают цветные фотографии мужчин самого устрашающего вида. Некоторые были татуированы по самую шею. Под фотографиями значились надписи типа «Боря Гнус, коронованный законник, шестнадцать ходок, две короны, Уральский батя», «Миша Семичастный, авторитет и разводящий Центральной России, девять ходок, корона», «Васо Кандаладзе, законник, корона, смотритель Южного общака».
На улицах города в репродукторах гремела музыка. Вначале, когда она шла к Доске, звучало «Эх, мальчики, да вы налётчики», ее сменила «По тундре, по железной дороге».
Затем Лена вышла на обширную городскую площадь, перед которой высилось суперсовременное здание, очевидно, административное, и добротный особняк дореволюционной постройки. Спиной к ней оказался стандартный гипсовый памятник с воздетой ввысь рукой. Его отличие от других таких же лепнин по Руси состояло в том, что этот был густо, до боли в глазах вызолочен, причем настоящим сусальным золотом. Зайдя спереди, Лена прочитала на цоколе надпись «Грабь награбленное!». У подножия лежал совершенно свежий венок с черной муаровой лентой, на которой бронзовела надпись: «Первому пахану России от муромских братков».
Пройдя по площади далее, Лена дошла до следующего памятника, нового, из красного гранита. На монументе десятиметровой высоты были изображены молодые парни с автоматами в руках в момент агонии, когда их настигали вражеские пули. Монумент можно было бы принять за память красноармейцам, сложившим головы в годы гражданской или отечественной войны, однако Лена обнаружила, что одеты указанные статуи не в шинели, а во вполне модные современные пиджаки и брюки, на шеях у них цепи и галстуки, а судорожно сведенные руки сжимают автомат «калашникова», «узи» и вполне современную детально высеченную «беретту» калибра 9 мм.
В это самое время на площадь выехал сверкающий лаком двухэтажный туристический автобус, остановился возле памятника, и оттуда выпрыгнула молодая женщина в платье слишком ярком, чтобы ее можно было принять за иностранку. Вслед за ней из автобуса высыпали человек тридцать старичков и старушек в шортах и кроссовках и оживленно прицокивая языками, защелкали фотоаппаратами. Лена с улыбкой узнала правильную речь британских кокни.
– Ladies’n gentlemans, this is a «Red Bratki Square». First in the world monument of Russian maffiosso, – затараторила гид. [Леди и джентльмены, перед вами Площадь Красных Братков, первый в мире памятник русским мафиози (искаж. англ.).]
«Памяти павших братков, – значилось латунными буквами на монументе. – На этом месте пятеро ребят из муромовской бригады были предательски убиты тамбовскими лохами 5 июля 1987 года. Вечная память героям России!»
Автобус катался по хорошо наезженному маршруту, поскольку экскурсовод довольно бойко и детально объяснила, откуда выходили братки, откуда подъехали джипы противника и кто первый начал стрелять. Затем она повела свое стадо к старинному особнячку, где оказывается, находился краеведческий музей, по пути рассказывая, сколько тысяч человек шло в похоронной процессии, сколько сотен венков было прислано, какие знатные люди со всей страны, бандиты, киллеры, воры, а также писатели, композиторы, певцы и актеры почтили похороны невинноубиенных своим присутствием. Лишь один вопрос седоусого англичанина поставил даму в тупик: он спросил, а чем занималась в этот момент русская полиция. Дама быстро нашлась и сказала, что «наша полиция их всех охраняла».
Музей открывала обширная карта СССР, выполненная из цветного плексигласа с подсветкой. На ней была нанесена ярко-алая точка – город Муромов, от которой шли лучи в самые дальние концы страны, то было изображение географии мест, в которых сидели лучшие люди Муромова. Далее музей продолжали приспособления для пыток, плети и кандалы, макет карцера в натуральную величину, чучело громадной овчарки, затравившей шестнадцать человек, целая толпа восковых манекенов, разрисованных татуировкой почище полинезийцев, образцы лагерного творчества, фигурки из жеванного хлеба, наборные финки, часы и домики из спичек. Венцом экспозиции была коллекция бандитского самодельного оружия от варварского вида кистеней с аршинными шипами и самых настоящих мечей, смахивавших на мамлюкские ятаганы, до миниатюрных автоматов, умещавшихся в ладони, и авторучек, стрелявших разрывными пулями. Отдельные стенды с фотографиями и памятными предметами были посвящены выдающимся деятелям криминальной России от Леньки Пантелеева до Солоника и от Япончика революционных лет до Япончика современного.
– Скажите, – спросил экскурсовода тот самый седоусый англичанин, – эти люди действительно являются героями современной России?
– О, как вы знаете, – заулыбалась та, – в России сейчас нет русской национальной идеи, а раз ее нет, то ее место занимает любая идея, наиболее близкая народу. Вор издавна был любимым персонажем русского фольклора. Воровские песни – самые любимые русским народом. Поэтому, если у русского человека возникают проблемы, он идет не в полицию, как англичане, а к знакомому вору…
– Поверьте мне, сэр, – воскликнула, не выдержав Лена, – русским не меньше вас противны бандиты, и им очень бы хотелось заявить на них в полицию, но для этого потребуется как минимум еще одна революция, а вот этого русским хочется меньше всего.
Туристы изумились и заулыбались, услышав совершенно внятную оксфордскую речь, несколько человек обратились к Лене с вопросами. Однако, она вышла из музея, едва не расплакавшись и решительно направилась в сторону имевшегося у нее адреса. Весь ее дальнейший путь проходил под песенку с варварским припевом:
«Атрынды-кеш-кеш-кеш-кеш-кеш,
Атрынды-трильки-трильки-трильки-трильки-трильки!
* * *Денек был прелестный, возможно, последний ясный день осени, и Лена неторопливо шла под ярким августовским солнцем. Было одиннадцать часов. Городок благоухал зеленью садов. Вдоль улиц вились очереди – иные к цистернам с молоком, другие к микроавтобусам с хлебом. Самая длинная змеилась к киоску, в котором в розлив продавали пиво. Спешить было некуда. Валерий выйдет на контакт не раньше завтрашнего утра, а ей надо было все хорошенько обдумать. Кажется, она наконец за что-то уцепилась или, по крайней мере, так считает ее шеф. Когда она рассказала ему об инструкциях Барского, у того вдруг проснулась вспышка неожиданного интереса, и его тяжелое, циничное лицо вдруг стало выглядеть чуть ли не мальчишеским – молодым, задорным и полным азарта.
– Итак, в чем здесь дело? Наш друг проявил интерес к самому вице-премьеру? Он решил сам стать шантажистом? Он стремится узнать что-то такое, что давным-давно стряслось с этим почтенным мерзавцем. И хотелось бы знать почему.
* * *Двери единственного городского родильного дома были заколочены
«Ув. тов. женщ.! – гласила пришпиленная к дверям и напи-санная размашистым докторским почерком записка. – Нет света, воды, тепла. Не пл. зарпл. Заранее езжайте в соседнюю область, а если припрёт – в платный травмопункт. Кол-в».
Руки у Лены опустились. День улетел коту под хвост, поездка оказалась впустую.
«Спокойнее, деточка, – сказала она себе. – Не может эта дурацкая жизнь так вот запросто взять и тебя объегорить. У нее должны быть какие-то свои законы, которые надо осознать и применить к себе».
С этими словами она обошла дом с тылу и обнаружила открывающуюся дверь, за которой было помещение с окошечком, в котором сидела благообразная старушка в белом халате и белом платке.
– Здрасть, баушка! – сказала Лена.
– Здравствуй, деточка, – заулыбалась та, – ты рожать или на аборт? Если рожать, то езжай на Третью лагерную, дом 14, там и родишь, и отлежишься у добрых людей, дорого не возьмут. Наша замглавврачиха туда каждые полчаса заглядывает, это ее соседи. А ежели на аборт, то сбегай в платный травмопункт, там они за сотенку живо тебя почистют.
