Александра Мадунц - Убийство в закрытой комнате. Сборник рассказов
В какой-то момент моя к нему ненависть достигла апогея — я мечтала, чтобы высшие силы избавили меня от этого человека. Они мой молчаливый призыв до поры игнорировали, но через какое-то время жизнь мне все-таки облегчили. Я искала противоядие и нашла его в лице Дитера, немецкого директора нашего ресторана. Неожиданная симпатия принесла в мою грустную жизнь некоторые бонусы. Немец нередко приглашал меня к себе за столик, не обращая внимания на злобные взгляды Григорьева. Помогло мое знание немецкого и общие интересы — Дитер любил порассуждать о трудах Канта, Фейербаха, Хайдеггера, Шеллинга.
Вероятно, директору нравилось во мне сочетание женственного облика и мужского склада ума, а может, он видел во мне свою женскую ипостась Аниму[4] (если верить Карлу Юнгу), впрочем — не мне судить. Дитер, как и Гриша, был бабник еще тот, но по сравнению с Григорьевым — просто образец благородства. Отказ со стороны предмета вожделений его не злил, а скорее, наоборот, вызывал определенное уважение к этому предмету. Дитеру не надо было подтвержать свое реноме — во всяком случае за счет зависимых от него служащих. Мне с ним было интересно, ему — со мной. И на волне этого интереса я балансировала, как опытный серфингист на гребне волны. На самом деле опыта общения с мужчинами у меня в активе было совсем не много — одно неудачное замужество, пара-тройка платонических поклонников — вот и все. Но Гриша, приметив благосклонное отношение ко мне директора-немца, в конце концов счел за благо со мной не связываться. Я получила свой тайм-аут и немножко успокоилась.
Но до сих пор при виде Гриши я испытывала такой дискомфорт, будто неожиданно проглотила живую змею и теперь эта тварь орудовала внутри, копошась в моих внутренностях.
— Смотри, свежее мясо! — Павлик повернулся к Грише, плотоядно ухмыляясь. Я уже переоделась и при полном параде — фирменной футболке с коротким рукавом, такой же, как у барменов, только на несколько размеров меньше, и черной юбке выше колена — подошла к барной стойке. Восклицание относилось не ко мне.
— Ага, а вы — два мясника, — скривилась Влада, официантка, с которой мне предстояло коротать эту смену — с семи вечера до трех ночи. Влада, высокая стройная девица за тридцать, со смоляной косой до бедра — не красавица, но чертовски мила и может себе позволить подобную реплику, поскольку числится в стареньких, так же как и я. У нас тут своего рода дедовщина, как в армии. Мы обе проработали здесь больше года, что давало нам определенные преимущества. Плюс бойцовские качества, присущие нам обеим, которые не раз и не два нас выручали. Потому что мы, в отличие от Гриши, начальства не боялись.
— Завидуешь? — недобро зыркнул на нее Гриша. Я напряглась. Как бы не пришлось заступаться за подругу — Гриша заводился с полоборота.
— Да нет, умиляюсь, — фыркнула Влада и не спеша двинулась к посетительнице, прихватив меню. Хотя по виду гостьи было понятно, что кроме воды или в лучшем случае сока она вряд ли что-то сама себе закажет.
Взгляды Гриши и Павлика устремились в ту же сторону. Но объектом их интереса была не Влада, а девица, к которой она направлялась. Птичье личико, остренький носик-клювик, пухлые губки (издержки профессии или помощь пластического хирурга), зато фигурка вполне модельная, да и ее обладательница не слишком потасканная еще, в силу возраста.
В нашем ресторане она, судя по всему, в первый раз, значит — Гришу точно не минует. Ну а Павлику, скорее всего, достанется секонд-хенд, после Гриши.
Павлик и Гриша — как плохой и хороший полицейские — вполне уютно сосуществовали рядом. Хотя на первый взгляд бблыпие противоположности трудно себе представить. Галантный Павлик и наглый Гриша со словно вырубленной топором физиономией, на которой тусклым огоньком мерцали маленькие глазки. Впрочем, объективности ради, Гриша был красив той мутной красотой, которая как раз вписывается в интерьер ресторанов, даже таких элитных, как наша «Белая акула». И если бы его брутальная внешность дополнялась чем-то иным, кроме грубости и хамства, думаю, жертв его чар было бы гораздо больше.
Зато после общения с Гришей Павлик казался просто пределом девичьих мечтаний, и многие новенькие, прибывавшие сюда в качестве официанток, пали жертвами его бархатных чар. Страдания жертв Павлика на моем недолгом официантском веку мне довелось лицезреть не раз. Пьяные вхлам страдалицы, раскинув руки-крылья, как раненые птицы, валялись в раздевалке, взывая к совести Павлика, или устраивали ему прилюдные разборки, не обращая внимания на недоумевающих свидетелей душераздирающих сцен. Но как бы ни был Павел искушен, вероятно, даже его цинизм спотыкался об эти кровоточащие разбитые девичьи сердца, поскольку после каждой подобной сцены Пашка снимал стресс при помощи испытанного средства — алкоголя. Как правило, это был «Чернобыль» — двойной виски с колой и льдом. За вечер таких «Чернобылей» набегало штук пять. Так что, в отличие от Гриши, Пашка, возможно еще в силу более тонкой духовной организации (все-таки филфак, немецкое отделение, Ремарка цитировал), отказы со стороны слабого пола воспринимал спокойно. Но, может, это потому, что от желающих вкусить с ним запретный плод отбоя не было. Гриша же искал любую возможность испытать незабываемые ощущения с новым объектом. Но, в отличие от Пашки, он действовал без изысков — подходов не искал, Ремарка не цитировал. И новый объект, который сидел сейчас напротив барной стойки, как раз подходил для реализации его намерений.
На новенькую недобро зыркала сидевшая в углу ночная бабочка Матильда — крашеная круглолицая блондинка с выдающимся бюстом. Матильда цедила минеральную воду, цепляясь взглядом за каждого входящего в ресторан. Для Гриши она давно не представляла интереса — все, что могло, между ними уже случилось. Не представляла она интереса и для вновь прибывшей девицы, зато та явно вызывала у Матильды нездоровое любопытство. Любопытство пересилило, и «старая» ночная бабочка подошла к молодой. С таким выражением лица, что мне показалось, сейчас вцепится ей в физиономию. Обошлось. Не вцепилась. Они о чем-то переговорили минут пять, и Матильда вернулась за свой столик.
А девица, как я и предполагала, через некоторое время переместилась за барную стойку. Все шло своим чередом — халявное угощение в виде кампари с апельсиновым соком не замедлило материализоваться перед ее длинным носом. Пока я бегала то с меню, то с подносом, обслуживая вновь прибывших гостей, Гриша обрабатывал красотку, нашептывая ей какие-то пошлости. В зал из кухни выскользнула Эльвира, третья официантка, ангажированная на сегодняшний вечер. Эльвира некоторое время была любовницей Гриши, но эта сомнительная роль не спасла ее от хамства бармена.
«Ничто не постоянно, кроме перемен», — обмолвился как-то Гераклит[5]. Моя, как мне казалось патологическая, ненависть к Грише трансформировалась сначала в терпимость по необходимости, потом в равнодушие. Теперь бармен, опасаясь гнева немецкого директора, стал относиться ко мне не только вежливо, но даже и как бы по-товарищески.
А вот с Эльвирой, которая уступила его домогательствам не раз и не два, все было гораздо сложнее. Притом что Эльвира, хорошенькая татарочка, не обремененная строгими моральными устоями, охотно флиртовала с обеспеченными гостями, периодически уезжая с кем-то из них для продолжения банкета. Не думаю, что Гриша ее ревновал (хотя кто его знает), но терпели они друг друга с трудом, периодически отпуская на волю эмоции. Пространство между ними было таким наэлектризованным, что ссора могла вспыхнуть в любой момент.
Этот вечер превзошел все предыдущие. Видимо, сказывалось полнолуние. Гриша явно был сегодня в ударе. Я вышла на кухню, надеясь провести пару приятных минут с эспрессо и сигаретой, но релакс не получился. Вслед за мной на кухню ввалился Гриша, толкнув плечом Эльвиру, которая спешила к гостям с двумя чашками лукового супа. Обе емкости спикировали на пол, превратившись в кучу фарфоровых осколков. Янтарная жидкость, выпущенная на волю, красиво брызнула в стороны и растеклась на кафельном полу. Откуда ни возьмись появилась уборщица Рая и безмолвно начала подметать осколки. Рая умело мимикрировала под окружающую среду — невысокая, невзрачная, незаметная.
— Тьфу, обезьяна узкоглазая! — припечатал Гриша официантку, за что и получил смачную оплеуху.
В ответ хрупкая Эльвира отлетела к плите, едва не опрокинув на себя кастрюлю с супом. Официантка сориентировалась быстро, зашвырнув в обидчика фарфоровую чашку. Повара, спасая то ли Эльвиру, то ли кухонную утварь, а может и то и другое, коршунами набросились на Гришу, удерживая бармена от очередного выпада, который мог оказаться роковым, учитывая Гришино мощное телосложение и Эльвирино теловычитание.
Поваров в эту смену было двое. Вечно сексуально озабоченный красавчик по кличке Фантом и шеф-повар Витек, похожий на гнома в белоснежном колпаке, маленький и хрупкий на вид и вполне добродушный.
