Шпана на вес золота - Валерий Георгиевич Шарапов
– Я только денежки получаю, – повторил профессор, – Наталья, что ты говоришь? По-твоему, ничего не стоит найти покупателя, организовать переговоры так, чтобы ни одна крыса, ни один таракан московский не заподозрил? Сколько стоит замазать рот той же дежурной в «Метрополе»?
Она молчала, постукивая пальцами по деревянной ручке дивана.
– Сама жратва и выпивка в ресторации – тоже так, за здорово живешь, по профсоюзным талонам. В Столешниковом стукачам красноперых тоже достаточно мне ручки их трудовые пожать. Выправить атрибуцию на другие даты. Комиссионщика подмазать для справки-другой-третьей… и что, по-твоему, после этого остается мне на жировку?
– Ты не бедствуешь, – процедила она.
– Не бедствую, – подтвердил он, – ибо наш контингент не будет иметь дела с типом в прозодежде. Но ты же не станешь отрицать, что я все делаю, чтобы и у тебя, и у Сонечки был кусок хлеба с маслом. Да и папаша твой тоже…
– Папенька не «тоже», – ощетинилась она, – трудится он поболее твоего. В ожидании, пока ты журавля поймаешь, его синицами живем.
– Оставим шкурный вопрос, – мягко то ли предложил, то ли приказал Андрей, – вернемся к тому, с чего начали. Отвечай: согласна?
Она проговорила чуть слышно, глядя в сторону:
– Я замужем.
– Разведешься.
– Не смейте мной командовать.
После паузы Наталья заявила:
– Между прочим, как только ты давеча хлопнул дверью, тебя в тот же день видели в ресторане «Метрополя». С какой-то мелкой сучкой.
– Меня видели не с сучкой, – не моргнув парировал Андрей, – эта дама – супруга атташе посольства Великобритании.
Наталья лишь бровями дернула:
– Возможно. Плевать. У нас сугубо деловые отношения.
– Давно ли?
– Лично я давно поняла: для вас я кто угодно – источник дохода, пешка, забава, но не жена. Как только появляется повод – сразу в сторону бежать. На словах-то ты опора и стена, а на деле – дуршлаг, сетка-рабица.
– Наташенька…
– Ребенок, дите пролепетало что-то в обиде. Зачем ты ее отталкивал? Думаешь, только у тебя гордость есть? И тут умудрился повод найти, и рад, и в кусты! И в ресторан.
– Кто бы не огорчился! Да, и кто такой Миша?
– Не твое дело, – отрезала она, поджав губы.
– Хорошо, – сказал он, выдержав паузу и вставая, – давай поговорим с утра. Доброй ночи.
– Тебе стоило бы дождаться предложения провести тут ночь.
– Я бы дожидался, если был бы шанс дождаться. С утра я удалюсь, если ты не передумаешь. – Наталья не отвечала, Андрей уточнил: – Но потом уже не вернусь.
Она резко поднялась, запахнула платок, как мантию:
– Смотри не обмани, – и, вздернув подборок, царственно прошествовала к двери на свою половину. Вдруг застыла, пошатнулась, хватая руками пустоту, начала оседать на пол.
Андрей бросился к ней, успел подхватить, поднял, усадил на диван:
– Что ты, что ты! Наташенька, что с тобой, милая, любимая моя, тебе плохо?
Она то ли прошептала, то ли простонала, указывая трясущимся пальцем:
– Что это, Андрей?
Проследив за ее взглядом, он выдохнул с облегчением:
– Чемодан, Наташа. Ты боишься чемоданов?
Она уже пришла в себя, собралась и теперь, извиваясь змеей, пыталась высвободиться из его рук:
– Это папашин.
Наталья бросилась к чемодану, принялась осматривать, ощупывать его, отщелкнула знакомые замки, пробежала пальцами по бережно уложенным иконам:
– «Тайная вечеря»… Михаил-архангел, Николай… Откуда?!
– Ах вот оно что. Ну, если желаешь знать…
Она неожиданно кошкой бросилась на него, с силой вцепилась в воротник рубашки, принялась душить, клацая от злости зубами. Андрей не без труда оторвал ее от себя и отшвырнул прочь – она упала, извиваясь змеей, в угол и змеей же поползла к нему, то ли рыча, то ли рыдая. Он поднял ее, как куклу, дал одну пощечину, вторую, третью и продолжал до тех пор, пока лицо у нее не приобрело осмысленное, человеческое выражение.
– Все?
Наталья не ответила, обмякла, закатив глаза.
– Припадочная, вот несчастье ты мое, дурная… – бормотал Андрей.
У него самого плясали руки. Уложив Наталью на диван, он попытался справиться с пуговицами на ее вороте и, потеряв терпение, оборвал их.
Она лежала в забытьи, и творилось со странной бабой черт-те что. Вроде без памяти, а то и дело принималась бормотать, вскрикивать, что-то неразборчиво и обиженно говорить на непонятном языке, иной раз рычала, как волк. И хотя глаза ее были плотно закрыты, из них ручьями лились слезы.
Андрей, приговаривая всякую успокоительную чушь, прижимал ее к себе. Постепенно уродливые морщины и складки на милом личике разгладились, на бархатистых сливочных щеках показался бледный румянец. Засохший, запекшийся от воплей рот снова выглядел мягким, губы – нежными, верхняя – тонкая, капризная, нижняя – припухшая, до невозможности аппетитная. Густые ресницы бросают густую тень под глаза, на тонком носике проступают капельки пота, пшеничные волосы густой волной так и стлались под руку. Ворот распахнулся, и взгляду открылся атлас нежного горлышка, тень впадины, далее – и вовсе одурманивающая картина: белые, неправдоподобно длинные ноги, тонкокостные, с острыми коленками.
Андрей, собирая остатки разума, заставил-таки себя отвести глаза, встать и окатить это творение водой.
– О, голова, – простонала Наталья, но, открыв глаза, тотчас снова начала, теперь уже жалобно: – Андрюша, где он? Ты его убил, да?
– Что ты городишь! – возмутился он. – Горячка у тебя, что ли? Нельзя так волноваться. Подумай о Сонечке, обо мне.
– Поклянись! – потребовала она.
Он пожал плечами:
– Клянусь, конечно.
– На кресте присягни! – Наталья, вытянув из-за пазухи за шнурок нательный крестик, ткнула ему в лицо.
Андрей бестрепетно, поцеловав распятие, присягнул, что и пальцем не тронул папеньку, что тот сам передал ему чемодан из рук в руки.
После этого Наталья облегченно расплакалась, он долго качал ее на коленках, обнимая, как маленькую, и, когда она наконец забылась, отнес на другую половину, уложил на топчан, задернул занавеску.
Тихонько вернулся обратно, пробормотал, ухмыляясь:
– Вот это темперамент. Прямо как нерусская. Не женщина – шампанское, фейерверк. Так, ну, приступим.
Стараясь шуршать не громче мыши, а то и не дышать, Андрей битый час тщательно обыскивал хибару, но того, что искал, так и не нашел. Чугунные и даже бронзовые чушки и литье, монеты, картины – все это хорошо, но не было главного – ни следа золота, ни малейшего намека на тайники. Эти почтенные стены не трогали очень давно, разве что для предотвращения окончательного разрушения подкрашивали да газетами подклеивали.
Многоопытный Князь не особо огорчился: во-первых, того, что хранилось в чемодане деда
