Сергей Белошников - Палач
Я почувствовал, что меня хлопают по щекам — весьма ощутимо, сильно, — да просто больно. Действительно было больно и голова моя моталась из стороны в сторону, как буек. Буек на волнах морского прибоя. Я с трудом разлепил глаза.
Сначала я увидел лампочку. Яркую, свечей на двести, большую и глупую. Она висела под потолком и была забрана в колпак из толстой частой сетки. Потолок был высоко-высоко — и весь в трещинах и грязных потеках. Я никак не мог понять, куда это они меня привезли.
Потом я увидел половину лица. Только половину, потому что нижнюю часть этого лица прикрывала обыкновенная марлевая медицинская повязка. А поверх повязки на меня смотрели безо всякого выражения явно мужские очень темные глаза. В них не было ничего — в этих глазах, — ни сострадания, ни интереса, даже презрения в них не было. Они были пусты и бесстрастны, как само зло. И я внутренне содрогнулся.
Я чуть повернул голову и увидел второго мужчину. Тоже в повязке. Оба они были одинаково коротко стрижены, в одинаково стертого цвета свитерах и старых джинсах. Возраст их я не смог определить. Они стояли в этом странном помещении и спокойно рассматривали меня.
Я попытался было пошевелиться, но руки и ноги меня не слушались. Я с трудом приподнял голову и увидел, что валяюсь на грязном полосатом матрасе, а матрас лежит на старой металлической кровати. Такой, из детства, с блестящими шишечками на решетчатых спинках. А руки мои были вздернуты вверх и прикованы наручниками за запястья к спинке кровати. И то же самое было с моими ногами, с которых были сняты ботинки. Плащ и пиджак с меня тоже сняли.
Я лежал навзничь, скованный по рукам и ногам словно в ожидании какой-то ритуальной казни. Я открыл было рот, пытаясь хоть что-то сказать, но тот, первый, опередив меня, неуловимо ловким движением склонился и наотмашь, со всей силы ударил меня по лицу ладонью. Я дернулся, в голове зазвенело и я почувствовал на губах кислый вкус крови.
— Заглохни, — безжизненно-серым голосом лениво произнес ударивший.
Но я даже не успел по-настоящему испугаться.
Потому что заскрежетала толстая металлическая дверь и в подвал вошел еще один мужчина, тоже в марлевой повязке. Я говорю — в подвал, потому что это и было больше всего похоже на какой-то заброшенный подвал: грязные стены, покрытые облупившейся кое-где от старости болотно-зеленой масляной краской, нигде ни малейшего намека на окна, затхлый сырой воздух, и толстые чугунные трубы, извивающиеся по стенам и потолку, с которого кое-где мерно срывались и тенькали о бетонный пол крупные капли воды.
Вошедший — третий — держал в руке маленький, матово поблескивающий предмет. Сначала я не понял — что это такое. И только когда он вплотную подошел к кровати, я догадался, что он принес.
В руке у него был шприц.
— Оклемался клиент? — глухо спросил третий.
Первый мужчина, тот, который меня ударил по лицу, утвердительно качнул головой.
Вошедший нагнулся надо мной. Второй мужчина закатал — быстро, — рукав моей рубашки на левой руке. И так же быстро и профессионально перетянул руку выше локтевого сгиба красным резиновым жгутом. В руках у вошедшего откуда-то появилась небольшая однокубовая ампула, он ловко обломил ее кончик и быстро выбрал из нее шприцом прозрачную жидкость.
И вот тогда мне стало по-настоящему страшно.
Потому что кому, как не мне, профессиональному врачу-наркологу и без прочтения названия были знакомы синенькие мелкие буковки на ее удлиненном прозрачном тельце. Это была ампула с морфином.
— Что…что вы задумали? — с трудом зашлепал я немеющими от страха губами. — Зачем это вы делаете, товарищи?! Немедленно прекратите!..
Боже, лучше бы я молчал!
Первый мужчина, не издав ни звука, снова резко хлестанул меня по носу тыльной стороной ладони. Я захлебнулся словами и слюной, и на мгновение, кажется потерял сознание. Только почувствовал, как из носа потекли по верхней губе, скатываясь к уголкам рта, две теплых струйки.
Третий наклонился над моей рукой, протер ваткой. Потянуло терпким спиртовым запахом.
— Нет, ты погляди, какие вены плохие, — вдруг озабоченно сказал он. — Кулаком поработайте, пожалуйста.
— Что? — не поняв, прогундосил я.
— Кулаком, говорю, поработайте, — настойчиво повторил он. — Ну, быстро!..
Я, оторопев от его слов, машинально стал сгибать и разгибать пальцы левой руки.
Третий помедлил секунду и ловко воткнул иглу мне в вену. Скосив влево глаза, я видел, как он потянул поршень и в шприце заклубилась темно-красная кровь. Моя кровь.
— Вы не имеете права, — подавленно шептал я. — Вы не имеете никакого права…
— Имеем, еще как имеем, — мягко сказал мне третий и стал вводить морфий в вену. — Бажбан ты, самому же в кайф будет… Просить еще потом станешь, помяни мое слово… В ногах валяться будешь, лишь бы…лишь бы я тебя еще разок-другой ширнул… Ну, вот и закончили.
Он вытащил иглу из вены. Прижал ватку к месту укола. Подержал.
— Видишь, хорошие люди морфинчик драгоценный на тебя, суку позорную, тратят. Заботятся о тебе, — ласково приговаривал он. — А ты здесь из себя целку валдайскую строишь…доктор.
Он выпрямился.
Второй выдернул из под моей руки уже распущенный жгут. И, больше не произнеся ни слова, все трое спокойно пошли к выходу из подвала.
Но я все же успел заметить главное: в самом конце своего бесшумного движения, долгого извилистого пути к металлической ржавой двери, они все трое синхронно-плавно-легко взмахнули руками, поднялись в фиолетовый жидко-кристаллический воздух и параллельно полу вылетели друг за другом из подвала. А сама дверь медленно растаяла в сиянии зелено-одуванчикового луга, по которому навстречу мне побежали маленькие, пушистые, бело-голубые кенгурята с ласковыми улыбками на прекрасных человечьих лицах.
И тогда я тихо, счастливо-успокоенно засмеялся и закрыл глаза.
Глава 23. ДРУГ.
Я отпустил его запястье. Рука бессильно упала на край дивана.
— Оля, — позвал я.
— Что? — вскинулась она. Она не спускала с него взгляда.
— Температуру ему меряла?
— Да. Час назад.
— Сколько?
— Тридцать девять и четыре.
Лежащий на диване раненый невнятно забормотал, дернулся. Открыл глаза. Взгляд у него был абсолютно бессмысленный. Он облизывал губы. Ольга наклонилась к нему с поильником в руке: поддержала голову — розовые брызги морса вылетали у него изо рта, впитываясь в подушку.
Ольга осторожно опустила его голову на подушку, отошла от дивана. Повернулась ко мне. За окном тянулся нескончаемый рассвет. Утро опять было хмурым и дождливым. Я потер щеку. Щетина неприятно царапала ладонь — ведь я приехал к Ольге не из дома, а прямиком из клиники после неожиданной ночной операции. Она меня там и разыскала, по телефону, естественно. Паниковала она ужасно.
— Сережа, что же делать?.. Ведь надо что-то делать…
Она заглядывала мне в глаза.
— Поколем ему еще кое-что, — сказал я, раскрывая свой неразлучный портфель. Покопался в нем, вытащил коробку с ампулами.
— Где шприцы?
— Вот, вот. Я сразу приготовила, после того, как тебе позвонила.
Я смотрел, как антибиотик втягивается в шприц. Поменял иглу. Стянул с него одеяло и всадил ему лошадиную дозу.
— Да что же это с ним происходит? — прошептала Ольга.
Я пожал плечами, бросая использованный шприц в приготовленную ей коробку.
— Ну… Вообще-то ничего страшного, так часто бывает. Считай, что у него лихорадка. Прокапать бы его как следует, да где ж ты ее…
Я не договорил. Искоса посмотрел на Ольгу.
— Сыворотку я ему вкатил. Еще вчера, — сказал я. — Так что будем надеяться, что это не столбняк. Попала инфекция. Это бывает при ножевых ранениях. Ничего экстраординарного пока что я не наблюдаю, Оля.
Я успокаивал ее, но — чего уж скрывать — успокаивал и себя заодно с ней.
— А может быть, все-таки отвезти его в больницу, Сережа?
Она шагнула ко мне, с надеждой заглядывая в глаза. Я ничего не ответил.
— Извини, — пробормотала она, отводя взгляд. — Я полная идиотка.
— Я сегодня днем еще раз загляну. Сделаем-ка ему переливание крови. Какая у него группа?
— О, Господи, да откуда ж мне знать?
Я попытался улыбнуться.
— Извини. Я полный идиот.
Она мужественно улыбнулась. Правда, улыбка у нее получилась не очень радостная. Вдруг меня осенило.
— А документы у него какие-нибудь с собой были? — быстро спросил я.
— Да. Кажется. Сейчас. Посмотрю.
Она вышмыгнула из комнаты. Долго не возвращалась. Наконец появилась в дверях, и торопливым движением руки протянула мне паспорт и какое-то удостоверение.
— Вот.
Я быстро пролистал паспорт, нашел нужную страницу и облегченно вздохнул.
— Четвертая. Резус плюс, — сказал я. — Считай, пол-дела уже сделано… Ладно, капельницу я приволоку…
Ольга прикрыла раненого одеялом. Он по-прежнему бормотал, потише уже, правда. Но по крайней мере теперь не метался, не то что пол-часа тому назад. Только тонкие пальцы шевелились поверх простыни, искали что-то, невидимое мне и никак не могли найти. Это раздражало.
