Виктория Платова - Битвы божьих коровок
— А дальше у меня для тебя интересное известие, — улыбаясь, сказал тот. — Незадолго до смерти девушка имела сексуальный контакт.
— Действительно интересное…
— Тебя, я смотрю, это совсем не волнует…
— Отчего же… Волнует. Сексуальные контакты являются моим приоритетом.
— Тогда продолжу. В каминной золе содержатся небольшие фрагменты ткани. Скорее всего — это одежда жертвы. Сожжена практически полностью. Кроме одежды, жгли еще какие-то бумаги, довольно жесткие, возможно — кусочки картона. На это указывает специфический состав пепла. Бумаги эти жгли уже после того, как одежда была уничтожена.
— Что еще?
— Теперь по поводу нитки, которую мы извлекли у нее из-под ногтя. Нитка — достаточно плотная, от красной фланелевой рубашки…
— Неужели кто-нибудь до сих пор носит фланелевые рубашки?
— Не кто-нибудь, а скорее всего убийца. Что касается микрочастичек кожи… Опять же у нее под ногтями… Экспертиза по ним займет чуть больше времени. Но к концу недели, думаю, справимся. А группу крови предполагаемого убийцы могу сообщить тебе уже сейчас. Четвертая группа, резус отрицательный…
— Н-да… — Забелин откинулся на спинку кресла. — А у самой жертвы?
— Вторая, резус положительный.
— А у Спасского?..
Крянгэ надолго замолчал. А потом произнес с едва скрытой досадой:
— Первая, резус положительный.
— И что мы имеем, Федор Игнатьевич? — Что?
— А имеем мы полную задницу. Как я, впрочем, и предполагал. Да, если тебе интересно… Феликс Спасский длительное время состоит на учете в одном частном пикантном кабинете… После тяжелой травмы три года назад… Короче, он импотент… Во всяком случае, был им до последнего времени.
Лицо Крянгэ исказила гримаса, и он инстинктивно прикрыл рукой пах.
— На себе не показывай, — посоветовал Забелин.
— Бедняга… — Крянгэ принялся интенсивно плеваться через левое плечо.
— Так что твое сообщение о романтическом соитии в жилу, как ты понимаешь… Ладно, оставляй мне это чертово заключение, я попозже с ним ознакомлюсь. Что с моей просьбой?
— Ну, наконец-то! А то заключение, заключение…
Крянгэ бросил на стол Забелина красную папку, присел на стул и принялся постукивать пальцами по еще одной папке. Зеленой.
— Зеленый — цвет надежды. Колись, — воззвал следователь к эксперту.
— Может быть, ты мне объяснишь для начала?
— Все будет зависеть от того, что ты мне принес.
Крянгэ, невольно поддавшись торжественности момента, раскрыл папку и хорошо поставленным голосом взвыл:
— Начнем с волос. Структура образца “а”, найденного в квартире убитой, и образца “б”, предоставленного эксперту Крянгэ Ф. И. следователем Забелиным Д. К., абсолютно идентична. Из чего следует вывод, что волосы эти принадлежат одному человеку.
— Дальше.
— Пункт второй. Отпечаток большого пальца правой руки, обнаруженный на бокале в квартире убитой, и отпечаток, предоставленный эксперту Крянгэ Ф. И. следователем Забелиным Д. К., полностью совпадают. Из чего следует вывод, что отпечатки эти принадлежат одному человеку.
— Да… Одному человеку.
— И ты знаешь, кто этот человек?
Забелин поднялся и принялся ходить по кабинету. — Возможно, Федор Игнатьевич. Возможно… И все равно, кем бы он ни был… Я не понимаю, как они попали в особняк! И он, и девушка… Свидетели утверждают, что к особняку никто и близко не подходил…
— Ну, на свидетелей в таких делах…
— Их было трое! Трое свидетелей. Ты понимаешь — трое. Они работали на открытой площадке, в том крыле, которое выходит на “Чертову мельницу”. Я сам ее видел… Оттуда хорошо просматривается вход в особняк… Начали в субботу, в восемь утра. Там же и обедали. И закончили в половине двенадцатого ночи. И никого в особняке не было.
— Стало быть, уходящего Спасского они тоже не видели?
— Нет. Но это не противоречит показаниям самого Спасского. Он ушел в половине седьмого, в сторону Юкков. Там вышел на трассу. Говорит, что поймал попутку. Так что видеть они его не могли. И вообще видели сторожа крайне редко, даже когда он был в доме. Спасский мог неделями не выходить из особняка. Слыл затворником.
— Чем же он там занимался? — удивился эксперт.
— Не знаю. Писал свои исследования… Пишущая машинка в наличии, а что еще нужно импо… Человеку в его положении, — тотчас же поправился Забелин.
А Крянгэ снова трижды сплюнул через левое плечо.
— Значит, твои свидетели утверждают, что Спасского они не видели, — закончив магический ритуал, сказал он.
— Да.
— А что, если эти трое…
— На объекте их пятеро.
— Неважно. Что, если эти трое… или пятеро лгут? — осторожно спросил Крянгэ. — Если это они сами, так сказать, совершили надругательство? И в данном случае имел место сговор…
— Сговор хохла, молдаванина и таджиков? Да еще в России… Ты надо мной смеешься. Они нелегалы, по шестнадцать часов работают, всего боятся, лишний раз с объекта не выходят… Даже в магазин не заглядывают. Это и Спасский подтвердил. И парень, который к ним приставлен. Ты же их видел, Игнатьич! Дремучие люди.
— Вот именно. Дремучие люди с первобытными инстинктами, — Крянгэ задумчиво дернул себя за ухо.
— Интересно, как ты себе это представляешь? Владелица приезжает в особняк, в котором, по утверждению Спасского, была только один раз. И это, заметь, в течение года… А потом ей попадает шлея под хвост, и она неожиданно решает приехать. И приезжает, когда сторожа нет на месте. И на нее тотчас же набрасывается свора из пяти человек?
— Я просто высказал версию…
— Ты же эксперт, Игнатьич, — Забелин укоризненно покачал головой. — Есть разница между тем, когда насилует один человек или когда насилуют пять?
— Анализ спермы мы проводим…
— Молодцы, — похвалил Забелин эксперта. — Думаю, что следов на теле было бы больше. А так — перерезанное горло и сломанный ноготь. Только и всего.
— Только и всего, — как эхо повторил эксперт.
— И вообще их слишком много, чтобы сговориться. И чтобы давать совершенно идентичные показания. И не путаться в них. И потом… Зачем им городить весь этот огород с сатанинским алтарем, а потом бить во все колокола и вызывать милицию? И привлекать к себе всеобщее внимание? Нет, огласка им не нужна. Им деньги нужны. Чтобы семьи кормить в ближнем зарубежье. Ведь нет же никаких гарантий, что после этого случая их не выкинут со строительства… А если уж взыграли инстинкты, как ты говоришь, — дремучие… Куда проще прищучить дамочку на нейтральной территории, где-нибудь на полянке, у пенька с опятами… Сделать свое дело и зарыть труп тут же… А? Они ведь не знали, что сторожа в особняке нет. И не знали, когда он вернется…
— Сдаюсь, сдаюсь, — поднял руки Крянгэ. — Очень убедительно выступил. Пора тебе в адвокаты переквалифицироваться.
— Я тоже сдаюсь… Не могу понять, как же она там оказалась, эта чертова шл… гражданка Алексеева… А все-таки… Что там у тебя вырисовалось с отпечатком на стакане?
— Есть кое-какие соображения.
— Может, поделишься?
— Поделюсь. Но не сейчас.
— Тогда объясни хотя бы, какое отношение имеют квартирные улики к особняку в Юкках?
— Думаю, самое прямое. Думаю, что человек, который наследил в квартире у Алексеевой, наследил и в особняке.
— И ты его знаешь? — снова спросил Крянгэ.
— Возможно… — уклончиво ответил Забелин.
— Ну! Гений сыска! Гордость управления! — ядовито польстил Крянгэ. — Молодежь должна брать с тебя пример. А кстати, где она?
— Кто?
— Да молодежь твоя. Стажер… Он мне сотенную должен. Еще вчера обещал вернуть…
— Вот он вчера и отпросился. До завтра. Проблемы со здоровьем. В постели лежит с приступом сенной лихорадки.
— Надо же! — изумился Крянгэ. — А сегодня утром выглядел вполне цветущим. Ни тебе насморка аллергического, ни тебе конъюнктивита…
— То есть как это — сегодня утром? — Теперь пришло время изумиться Забелину. — Ты что, навещал его, что ли?
— Я не навещал, а вот он… Скажем так, мы вместе навестили одного человека.
— Кого?
— Вернее будет сказать не кого, а что. Труп в морге.
— Труп?! Чей труп?
— Угадай с двух раз. Нашу овечку сатанинскую, безвременно погибшую. Которую мы тут с тобой так горячо обсуждали. Елену Алексееву. Я и зашел-то на полминуты, заключение по трупу забрать. А Пацюк твой там сидит. Вернее, стоит, холодильный шкаф подпирает. Увидел меня и запрыгал, как блоха. Чуть прозекторский стол не опрокинул и в дверь — шмыг… Я его понимаю… Кому охота сотенную отдавать…
— Никому. Никому не охота, — подтвердил Забелин.
* * *…Баклажан с чесноком.
Сороковая сигарета.
Наконец-то он до нее добрался. А значит, пора действовать.
Вот уже полчаса Забелин сидел под окнами серого шестиэтажного дома, по карнизу которого прогуливались мордатые голуби и гипсовые колхозницы с рабочими. Рабочие сжимали в жилистых руках отбойные молотки, а колхозницы несли снопы колосьев. И над всей этой развесистой социалистической клюквой гордо реял год издания дома: “1951”. Единицы по краям светлого прошлого подпирали колонны. И Забелина страшно интересовала одна из этих колонн — левая. Именно к ней прилепилось окошко на пятом этаже.
