Вор крупного калибра - Валерий Георгиевич Шарапов
– А наверху?
– Откуда вы…
– Что, прямо вот так и ушел, не сказавши адреса?
– Прямо так и ушел.
– Ага, – кивнул участковый, – ушел он, как же. Пошли, Серега, за угол.
Паренек дернулся было, но участковый строго сказал: «Не твое дело. Работай давай».
Они вышли на улицу, обогнули здание тира, зайдя за угол, с торца, выходящего на парк, – тут имелся второй вход, ведущий на мансарду.
– Вишь, занавески не опущены? – спросил участковый, указывая пальцем. – Не то тут что-то. Барин всегда на ночь опускал, там у него контора. И, к слову, еще один ружейный шкаф.
– Почему Барин-то?
– Да так уж прозвали. Важный такой, осанистый, борода на пробор, – пояснил Аким Степаныч. – Так, знаешь ли, и тянет взять за эту растительность да попытать, чем занимался до семнадцатого года… Полезли, что ли?
Аким Степаныч больше отдувался и пожилого из себя корчил, на самом же деле вверх по лестнице взобрался, как серна, Акимов едва поспевал следом.
– Заперто, что ли? – спросил он, наблюдая, как старший товарищ смотрит на дверь, глубоко задумавшись.
– Да нет, Серега. В том-то и дело, что не заперто. Достань пистолетик, только осторожно, публику не напугай.
На полу «конторы» лежал завтира Баев, он же, как без особого труда установил Акимов, Владимир Алексеевич Черепанов – Череп. Сапог снят, большой палец в курке, дуло мелкашки – глубоко во рту. Под затылком запеклась, почернела уже лужа крови.
– Ничего себе новость, – пробормотал участковый, пряча оружие. – Я же говорю – тут что-то не так… Серега, будь другом, внизу телефон.
Акимов спустился с лестницы и только в зале тира запоздало дежурно пообижался на то, что его, дипломированного следователя, послали звонить в милицию. Завершив звонок, помчался наверх.
Аким Степаныч уже курил на верхней площадке.
– Ну что, как?
– Да так. Если бы не Баев это был, я бы так и решил: замучила человека совесть. Но это Баев.
– И чего?
– Да не было у него этого добра, – с уверенностью ответил старый участковый. – Так в целом вроде бы похоже, но как-то многовато кровушки для мелкашки-то… пойдем потихоньку посмотрим.
– А наследим?
– Сейчас прибежит толпа, еще больше наследят. Не майся дурью.
…– Ну что. Следов взлома нет, следов чужого присутствия не наблюдается, ружейный шкаф, он же сейф… он вот тут у него, – участковый отодвинул занавеску, показав встроенный в стену шкаф, – как сам видишь, не тронут. На столе записка карандашом… ну не хапай, не хапай.
– Да я ничего, – смутился Акимов, который в самом деле чуть не цапнул листок бумаги со стола.
– Бумажка тутошняя, из ящика. Ну вот и записочка с того света: «идите на х…». Невежливый тип.
– Да, весьма. По нему и не скажешь.
– Да, не замечал за ним, – согласился Аким Степаныч. – А что еще интересного, кроме слов нехороших и, как это… нетипичных для субъекта?
Акимов понял, к чему участковый клонит. В ящике стола была стопка бумаги, надпись карандашом сделана без спешки, разборчиво и четко… но вот сама записка.
– Зачем надо было писать на половине листа?
– Да еще с маленькой буквы. Я при нем однажды «шинэль» сказал, так его потом битый час гнуло и корчило, грамотея… смотри, бережливая какая сволочь, хотя и пишбум не его. Странновато получается – стреляться собрался, а бумагу экономит. Вообще аккуратист такой был, причесывался по часу, и листы разрезал на две части, ножиком вот этим, газетным, – участковый указал на красивый настольный прибор.
Записка была не отрезана, а оборвана сверху, причем даже не по линейке – просто по сгибу прошлись ногтем.
– Пойдем на воздухе покурим.
…Вопреки ожиданиям, рассказ о прошлой жизни Черепа не произвел на участкового особого впечатления:
– Ну да, похож на недобитка. Да много их тут, бывших. И жук, это ясно было, и всех под себя норовил подмять – сразу видно, не хватало лакеев‐подчиненных, чтобы в рот глядели да хвостами постукивали. Как-то попытался и мне на лапу сунуть – подкормить, так сказать. Пришлось пачек накидать, чтобы неповадно было, не воображал бы о себе. И вот насчет скарба всякого – барахла у него немало. Да вот, если обождешь, отправимся к нему на хату…
– А вы что ж, и там бывали?
– Бывал, и неоднократно, – невозмутимо ответил участковый. – И бывал, и пивал, и разговаривал. Я, мил человек, даром хлеб не ем, всех мазуриков на своем участке знаю и на мушке держу.
– И что, много их?
– Ну а как же. Сокольники, Серега, – бойкое место.
– И что же, все на свободе шастают?
– Не боись, прикажут – возьмем, – усмехнулся участковый, – а так что хватать-то зазря, только баланду народную переводить на дармоедов.
– Ну а простых людей, не жуликов – знаете?
– В какой стороне?
– Ну, на Оленьем Валу, скажем…
– Не темни, – посоветовал Аким Степаныч. – Лизаветой, что ли, интересуешься?
Вот двинь его старый участковый под дых – и то бы не так больно было. С удовольствием полюбовавшись Акимовской отпавшей челюстью, Аким Степаныч уточнил:
– Что квашню мнешь? Рыжая, талия вот такусенькая, глаза вот такие… ну?
– Она.
Участковый вздохнул:
– Эх, молодость… хотя – да, красавица. Моралева Елизавета Ивановна, стерва, правда, скандальная, но это по причине неустроенности. Одинокая, ни в чем не замечена. А по работе и в быту – когда в себе – женщина спокойная, положительная, сберкассой заведует…
На этом месте пришлось прервать повествование, поскольку прибыла бригада. Медичка из ближайшей больницы, осмотрев труп, признала:
– Пулевое в голову, по позиции, если судить, нельзя исключать самоубийство, – и все-таки добавила, что выходное отверстие великовато.
– Могла пулька из тира так череп разворотить? – спросил Акимов.
– Не скажу, молодой человек. Отправляйте на экспертизу. Гадать не люблю, приблизительность считаю недопустимой, иными данными не располагаю.
* * *Место жительства покойного Баева, он
