Светлана Климова - Подражание королю
— Это тонкая, но ниточка… Документы у вас при себе? Понадобятся паспортные данные свидетеля.
— Я все помню наизусть. Советская школа.
— Отлично, — проговорил я, наклоняясь к бутылке. — Вы не передумаете?
— Это совершенно необходимо?
— Сабина! — шепотом воскликнул я. — Мы не знаем, что у него на уме.
Погибли четыре женщины, последняя — вчерашняя девчонка. Нужно хвататься за любой шанс.
— Дорогой мой, — пробормотала она виновато. — Я сделаю все, как вы скажете, и ничего не утаю от следствия. Но мне было бы легче, если бы вы также присутствовали при допросе…
— Сабина! Меня как минимум выгонят из института. И это не допрос, а дача свидетельских показаний — и только… Выпьете вина? — сменил я тему. — Правда, у нас нет стаканов.
— Глоток, — сказала Сабина. — Может, буду спать, не думая ни о чем.
Моих не видели?
— Нет, — ответил я. — Все тихо. Ну, с Богом. — Я протянул ей бутылку, носовым платком обтерев горлышко. — За ваше здоровье!
После того как она отпила свой птичий глоток, а я вслед за ней, мы молча и сосредоточенно зажевали. Мадера была очень приличного качества и подействовала на меня умиротворяюще. Впервые за последние дни я расслабился, с нежностью поглядывая на сухой горбоносый профиль моей собутыльницы — сидя в неподвижной задумчивости, она повернула голову к окну, слегка приподняв подбородок, будто что-то пыталась высмотреть в черноте ночи.
Я потянулся к бутылке с вопросом «Еще?», и Сабина, вздрогнув, привстала к подоконнику за апельсином.
— Что-то вы увяли, мой друг, — улыбнулась она. — Не стоит. Жизнь — совершенно восхитительная штука. Я это всегда чувствовала, даже тогда, когда в сорок седьмом отправилась в Ленинград искать родню матери, нашла тетушку и после долгих мытарств по инстанциям мы наконец-то установили, что моя мама погибла в лагере. Сколько сил было во мне и сколько ярости! А какая неодолимая тяга жить! И любопытство… Мы с теткой Мусей жили в коммуналке, она была отличная портниха, принципиальная старая дева, здоровье ее подорвали война и блокада, а во мне такое бродило… Да Бог с ним — чужие воспоминания лишь засоряют мозги, это обломки, из которых ничего нельзя сложить, мой дорогой…
— И все-таки — что было дальше? — Сабина мне ужасно нравилась, и теперь я понял почему — она не пыталась делать легенду из своего прошлого.
— Дальше, по моей болтливой глупости, нас с Мусой взяли и отправили на пять лет подальше от Питера. Тетка по дороге умерла на моих руках, а я от злости на самое себя выжила, в пятьдесят пятом поселилась здесь и даже выучилась на инженера-химика.
— А как там было?
— Зачем вам, Ежи? Неужели весь этот мрак может быть интересным? Об этом столько понаписано — и правды, и вранья. Давайте я вам лучше расскажу, как у, меня появилась Женечка. Для женщины рождение ребенка, наверное, важнее пережитых бедствий.
Я деликатно согласился, хотя история появления на свет Евгении Александровны, обменявшей Сабину на Павла Николаевича Романова, в данный момент меня совершенно не занимала.
Сабина тут же угадала мои мысли.
— Природа — штука посильнее всяческих «Фаустов», — проговорила она и попросила вина. — Женя не виновата, что получилась такая. Она росла под моим могучим прессом и, едва обнаружила брешь, тут же и выскользнула — и никакие мои доводы не помогли. В своем Павле Николаевиче она увидела обещание долгожданной свободы и прилипла к нему, словно устрица к камню. В чем-то она повторила меня, с той лишь разницей, что я свою жизнь лепила по собственным меркам, а она, — по общепринятым. Мы с Женей, даже в мелочах не пересекались. Такой вот банальный сюжет…
— А кто был ее отец? — осторожно спросил я. — Может быть, все дело в его характере?
— Все дело в моей натуре, — усмехнулась Сабина. — Мне было тридцать четыре, и я представления не имела, что такое мужчина. Они все меня побаивались — и не потому, что я была физически сильна, просто во мне начисто отсутствовали женские финтифлюшки: косметика, перманент, бусы, брошки… Я много работала, жила сначала в проходной комнате с чокнутыми соседями — такая, знаете, разновидность паранойи, замешенная на любопытстве и злобе. Они никак не могли понять, почему к еще молодой и здоровой женщине никто не ходит, и все шпионили за мной, для них это было как кино. А я тогда еще боялась доносов и прятала переписку с братом, живущим в Америке. К тому же работала на полувоенном предприятии… такая была конспирация, вспомнить — просто смех!
Я приложился к бутылке и почувствовал, что созрел для того, чтобы закурить. Мы с Сабиной обнаглели настолько, что, убрав остатки нашей трапезы в холодильник, открыли окно и уселись на подоконник. Я накрыл ее плечи своей полусырой курткой, застегнув верхнюю кнопку, а сам выглянул в коридор.
Повсюду стояла кладбищенская тишина. Дождь кончился, из окна пахло мокрыми деревьями, мы сидели, с удовольствием покуривая мои «Ротманс», и Сабина шепотом повествовала:
— Я как-то бежала поздно вечером через городской парк со второй смены.
Это был исход зимы, тяжелой, промозглой, часы показывали около одиннадцати, но мне было почему-то хорошо: конец рабочей недели, я — свободная личность, всеобщее обалдение от хрущевских перемен, в общем — лирика. Что-то новое витало в воздухе. И вижу: сидит на скамье нечто скрюченное, я даже подумала, что несчастный алкаш замерзает или уже замерз…
— И тут же бросились к нему?
— Естественно! — Сабина вынула у меня из рук бутылку. — Рефлекс всех битых… Мужчина был скорее жив, чем мертв, но в таком отчаянном положении, что я, не раздумывая, позвала его к себе. Кстати, он был абсолютно трезв и до обморока голоден… Он проглотил все, что я поставила на стол, и мгновенно уснул у меня на кушетке. Спал он и тогда, когда днем я уходила на работу. Была суббота — это я очень хорошо запомнила. потому что в воскресенье вечером он уже уезжал, в мой выходной.
— А соседи?
— Угорели от любопытства. Возвращаюсь с работы часов в восемь, открываю дверь своим ключом, а соседка якобы подметает пол в коридоре, чего за ней не водилось. «У вас в комнате какой-то мужчина стонет и мечется». Я бегом к себе, вспомнив, что заперла своего гостя, распахиваю дверь, а он, бедолага, несется по коридору прямиком в туалет. И представьте себе, каков инстинкт — безошибочно нашел… Соседка крутится тут же, глаза перепуганные, но такие жадные, будто человек выбежал в чем мать родила… Самое смешное, я помню все эти мелочи, а лица его почти не помню. Ни как был одет, ни цвета волос… Это, впрочем, уже не имеет никакого значения… Он возвратился, и я захлопнула дверь, дважды повернув ключ изнутри.
Мы оказались приблизительно одного возраста и даже роста, а звали его Александр Матвеевич Гвоздев, он приехал в город из Новосибирска в командировку, и за день до нашей встречи его обокрали до нитки. Он так пал духом, что в гостинице, где за ним числился номер, не ночевал, бродил по городу, пока не застрял в парке. Такой характер. Он даже не мог заставить себя позвонить жене и сообщить, что живой. Ну, я его опять кормила, мы разговаривали — кстати, он оказался интересным собеседником… Очевидно, Егор, — она вздохнула, — к этому времени я созрела для любви!
Мое воображение тут же дорисовало остальное: долговязого, сутулого Александра, вероятно, в очках и с залысинами, наконец-то переставшего дрожать от нервного потрясения, с пухлыми губами и неизбывным испугом в глазах, и рослую сухопарую Сабину, с ее гордой шляхетской осанкой и нежным славянским сердцем. Ее девически чистую комнату, где за шкафом в тайнике под обоями она прятала письма отца и брата, ее высокую кровать с периной и никелированными. шарами на спинках…
— О, Ежи, — донесся до меня голос Сабины, — я" честно говоря, так перепугалась, когда он меня обнял и зарыдал, что не знала, куда девать руки.
Александр оказался неожиданно сильным… К утру мы выкурили все мои папиросы, и я сказала ему, что выйду в ларек. Когда я возвратилась, он спал, и мне ничего не оставалось, как отправиться на общую кухню готовить обед. Там к этому времени уже собралась вся публика… Через два часа я была на вокзале — покупала ему билет в Новосибирск на вечерний поезд. Потом мы пообедали и съездили в гостиницу, где он оплатил счет и получил обратно свой паспорт. Позже он долго составлял объяснительную в НИИ, куда был направлен в командировку, я ее отредактировала, он переписал и взял с меня слово, что я снесу ее в понедельник директору… Мы немного посидели на вокзале, и он уехал, пообещав мне выслать деньги по адресу, который записал на салфетке… Единственное, чем похожа на него Женечка, — так это привычкой спать на животе и, волнуясь, безостановочно мигать.
— Он вам не написал?
— Разумеется, нет. — Сабина неожиданно легко спрыгнула с подоконника и поежилась. — А я и не ждала, — беспечно проговорила она. — Мне было достаточно и того, что жизнь моя так круто повернулась… Брат давно звал меня. Уехать мне было почти невозможно, но как только я поняла, что беременна, сразу уволилась, сняла комнату в другом районе, устроилась дворником и принялась хлопотать,..
