Татьяна Светлова - Голая королева
Там, сзади нее, под ее правым локтем, был последний, неоткрытый замок — только бы повернуться, только бы повернуть круглую шайбочку, только бы!..
Задыхаясь от желания и нетерпения, Филипп потянул ее колено к себе на бедро, шаря руками под ее беспрестанно падающей юбкой…
Письмо! Она не перепрятала из кармана письмо!
Все. Карман легко царапнул его по руке. «Что там у тебя? Что ты за ерунду в карманах носишь, царапается, — мало твоих ногтей…» Он отпустил ее колено, его штаны съехали, и он так и стоял, все еще прижимаясь к ней обнаженным горячим низом и откинувшись назад верхом… Его глаза бегали по бумаге.
Когда он закончил читать, он отодвинулся от нее, застегнул шорты и странно посмотрел на нее.
— Значит, письмо ты мужу на столике оставила…
Она хотела было ему сказать, что это черновик, что письмо она действительно оставила… — но поняла, что бесполезно, он уже ей не поверит. Он отодвинул ее от дверей, заново закрыл все замки, подтолкнул в комнату. Ей пришлось вернуться.
Она не представляла, что ее могло ожидать теперь.
Без всяких комментариев, Филипп придвинул ей телефон, и Аля поняла, что выхода у нее больше нет. Что надо хотя бы сделать вид, что она звонит…
Может, набрать какой-нибудь посторонний номер? Выпалить ошарашенному незнакомцу все, что она должна сказать, и повесить трубку? Что же придумать, что же предпринять?
Аля взглянула на часы: Марго скоро приедет. Не убьют же они ее, правда?
Филипп, все также молча, опять подтолкнул к ней телефон. Придется звонить…
Аля решилась. Она набрала, щуря без очков глаза, номер. И сразу же нажала на рычаг:
— Я не могу говорить, когда ты у меня над душой стоишь. Если ты хочешь, чтобы я хорошо сыграла свою роль, уйди. В другую комнату. Чтобы я тебя не видела.
— Хорошо. Но я буду слушать.
— Слушай, если тебе так хочется. Главное, чтобы я тебя не видела.
— Я уйду, когда ты номер наберешь. Я хочу видеть, какой ты номер набираешь.
Ну что ж, он не оставил ей выбора. Аля набрала свой домашний телефон и сделала знак Филиппу удалится. Тот послушно завернул в дверной проем соседней комнаты.
Трубку снял Алекс.
«Алекс… Я от тебя ушла, понял? Мне от тебя ничего не надо. Не ищи меня. Я дам о себе знать сама», — выпалила Аля в телефон. И прежде, чем Филипп успел подскочить, она уже разъединилась.
Он бил ее и целовал. Целовал и бил.
Ее лицо горело от его пощечин, ее губы распухли от его поцелуев.
Сначала она сопротивлялась, пыталась вырваться, убежать. Но это только распаляло Филиппа.
Он охотился. Он отпускал ее, следя за ней хищным взглядом; и снова настигал, сминал, заламывал руки, ласкал; и вновь давал ей уйти, не упуская из виду, следуя за ней глазами, готовый к броску, и снова нападал, опрокидывал, целовал, бил…
У нее больше не было сил. И она сдалась.
Он овладел ее неподвижным телом на полу, грубо, уже без ласк, без всех тех сладостных штучек, которые он умел делать и которые она когда-то так любила. Аля, механически содрогаясь от мощных и грубых натисков его тела, безразлично смотрела в потолок невидящим взглядом. Возбуждение, которое Филипп в ней вызывал еще сегодня утром, исчезло, развеялось, сменилось холодной усталой горечью. Тело не отзывалось на насилие. Он даже ей не был противен, он был ей никак. Противна была ей — она сама; вся ее жизнь была ей — противна.
Она все делала не так, она жила — не так, и все было ее вина — все, что с ней случилось.
… Закрывшись на кухне, она стояла у умывальника, глядя на свое отражение в мутном зеркале и вспоминая вчерашний (как странно — всего лишь вчерашний!) вечер, свою светлую спальню, свое огромное зеркало на туалетном столике, в котором она так легкомысленно обсуждала со своим отражением уход от Алекса… В этом чужом зеркале, висящем в неуютном закутке чужого неуютного дома, она себя не узнавала, словно само ее отражение стало ей чужим. Оно расплывалось и кривилось, оно дразнилось, оно создавало карикатуру на нее…
Или что-то изменилось в ней?
Это потому, что у меня нет очков, — вдруг вспомнила Аля.
Это потому, что я плачу — вдруг поняла она.
…Сначала Филипп оправдывался, а Марго кричала. Потом Филипп стал кричать, что это Марго всю кашу заварила со своими дурацкими идеями. К нему присоединился подголоском Гена. Потом вдруг Антон открыл рот и произнес: «Коза ты. Я тебе сразу сказал, что у тебя ничего не выйдет».
Ободренные этой неожиданной поддержкой, Гена и Филипп возобновили свои упреки с удвоенной силой. Теперь Марго защищалась и доказывала, что план-то был всем хорош, вот только исполнители хреновые…
Устав от их перебранки, Аля оторвала ухо от дверцы чердачного люка.
"Нет, не ищет меня Алекс. Почему он, собственно, должен меня искать? Я позвонила и сказала, что я его бросила…
Алекс, Алекс, но неужели ты меня так плохо знаешь! Неужели ты поверил!
А почему он не должен поверить? Ведь это правда, бросила. Ну, пусть только собиралась бросить, это ничего не меняет. Это правда, вот он и поверил.
Да, но я бы не могла уйти так! Я бы сначала с тобой поговорила…
Надеясь, может быть, в глубине души, что еще можно что-то изменить… Что ты меня остановишь. Я ведь даже это письмо писала — только потому что оно писалось, складывалось в голове! Разве ты не понял, что в моем исчезновении что-то не то? Что я нуждаюсь в помощи? Найди меня, ищи меня, Алекс!..
В гостиной подозрительно затихли. Алина снова прижалась ухом к дверце.
— …Это вымогательство и похищение, Марго, — говорил негромко Филипп. — Ты сама твердила, что мы на это не пойдем. Весь твой план на том и держался, что Аля все сделает сама: и деньги попросит сама, и бриллианты на них купит сама же…
— И что ты предлагаешь? От всего отказаться?
— Не знаю.
— То-то. У нас нет выбора. Надо нам звонить.
— И ее муж заявит в ментовку! — сказал Гена.
— И когда Алина даст показания, нас найдут в два счета, — добавил Филипп.
— Тогда нам придется ее убить, — сказал Антон и коротко хохотнул.
Глава 21
Стало быть, Марго, — думал Алексей, заводя мотор. — Марго ждала Алину и увезла ее на своей машине.
Алексей развернулся и поехал в сторону «Стрелы». "Машина! Что же это она вертится у меня в голове? Я что-то упустил. Давай сначала: Аля не взяла свою машину. Это странно, но можно понять: она «ничем особенно не дорожит» и у нее вечно бывают «несуразные» идеи. Допустим, она хотела остаться независимой от мужа или показать ему, что ничего из материальных ценностей она не берет — гордая. И что? И… и…
И вот что: кредитную карточку она — взяла! И кошелек с наличными!
Вот оно, вот что странно: когда берешь деньги, то уже нечего демонстрировать, то уже нет никакого смысла не брать машину. Ни-ка-ко-го.
Правильно. Когда начинаешь жизнь с начала, очень трудно обойтись без минимума для старта, и Алина должна это знать — не первый раз она начинает с нуля. А машина — это совсем неплохо для минимума. Тот, кто привык передвигаться на своей машине, больше не мыслит себя без нее.
Нет, если она хотела уехать тихо, без шума, — продолжал свои соображения Кис, — то не устраивала бы спектакль с ночным исчезновением, а уехала бы просто-напросто днем, вроде по делам. Днем, когда на самом деле все менее заметно и менее слышно, чем посреди ночи-то! И на машине, на своей машине! Минимум есть минимум! С сумкой все более-менее понятно: Алина днем надевала синий костюм, синяя сумка была сложена, и вечером, перед уходом, она не стала перекладывать деньги и документы в другую сумку, взяла синюю… Видно, ей действительно все равно, ведь еще Георгий заметил, что она к тряпкам равнодушна…
И все же впечатление такое, что все делалось наспех, как-то непродуманно, несерьезно, особенно для женщины, бросившейся в самостоятельную жизнь, и…
Для женщины? Вот, ну конечно! Вот что еще не вяжется в этой истории никак: она не взяла косметику! Ни кремчика, ни лосьончика, ни флакончика духов, ни тюбика помады: все, по свидетельству Марии Сергеевны, было на месте. Нет, увольте меня из детективов, но так не бывает: женщина не может уйти без косметики. Допустим, она может не взять драгоценности из щепетильных соображений (такого, правда, в моей практике еще не было; но допустим), но она не может не взять косметику! Это уже минимум миниморум.
Неоновая вывеска была видна издалека. Подъехав поближе, Кис увидел невзрачное бетонное здание, которое раньше могло принадлежать столовой или «пищевому комбинату». Однако внутри «Стрела», против всех ожиданий, оказалась весьма приличным рестораном. Оформленный с аляповатой претензией, он был при этом чистым и уютным. И, видимо, безопасным, если судить по «качкам», которые с дружелюбной улыбкой крокодилов встретили его у входа.
Поднявшись по уложенной ковром лестнице, Кис вошел в душноватый зал.
Ресторан был почти полон. В эти долгие, медленно догорающие летние вечера народ засиживался за ужином допоздна, а сегодня к тому же была пятница, конец недели, и никто никуда не торопился. Распивалась неспешно водка; велись неспешные беседы; играл оркестр из двух человек — клавиши и ударник (недостающие инструменты успешно заменяла электроника); пела нежным голосом белокурая ладная девчушка, напоминающая куклу Барби, и в такт ее песне перед небольшой эстрадой топталось несколько человек.
