Кирилл Казанцев - Таежный рубикон
– Ну так что, Ильич? – явно подначивая, обратился к нему Дорофеев, уже успевший узнать всех своих пленников по именам. – Правильно я говорю?
– ...
– Так ты меня ни хрена не слушаешь. Задумался, да? Ничего. Бывает... Кстати, как там наш охотничек себя чувствует? Жить будет?
– Неважно... Рану я ему обработал. Пришлось удалить несколько разбитых фаланг... Это пока несколько. Если начнется заражение – придется резать дальше. Вполне возможно, отнимать всю руку.
– Ничего. Надо будет – отнимешь, – сказал Игорь и, самодовольно хмыкнув, набулькал себе в кружку привезенного Шуриком виски. – Он, конечно, уже не сможет по тайге для Филипповича качественно зверя валить, но это же не страшно. Найдет ему и другое применение. Одной рукой можно, скажем, корешок копануть или еще что-нибудь полезное проделать. Так ведь?
– У меня нет здесь необходимого хирургического инструмента. Ампутировать руку – это совсем не то же самое, что отрезать палец. Нужна хотя бы дисковая пила. Я уже не говорю о нормальных зажимах...
– Хватит скулить, – оборвал его Дорофеев. – Нужно будет отпилить – ножовкой управишься. Выдержит. А если нет, то и начхать. Он мне живым не нужен. У меня теперь есть проводник понадежнее. – И, обратившись к сидящему напротив Дыбенко, сосредоточенно пережевывающему жареную курятину, хохотнул: – Ты, Шура, кстати, обрати внимание на этого лепилу. Он определенно наш парниша. Ей-богу, наш! Видел бы ты, с какой невозмутимой харей он пропорол Сычу брюшину тесаком! Просто класс, а не работа. Веришь, нет?
– Угу, – промычал Дыба с набитым ртом.
– Ему любую людину на раз завалить, как два пальца описать. Почти что, Шура, как нам с тобой.
– Убить, наверное, несложно... – задумчиво ответил Демин. – Надо только переступить черту. Перейти Рубикон... Хотя бы один раз...
– Слышь, Дыба, что говорит? – с нескрываемым уважением покосился Игорь на Андрея Ильича. – Держи его, бычару, подальше от оружия, а то он запросто всех нас тут перемочит. И чихнуть не успеем. Понял?
– Угу, – опять промычал все еще не успевший как следует насытиться Дыбенко.
– Ладно, хватит утробу набивать, – прекращая заумную болтовню, сказал Дорофеев. – Пора отбиваться. Завтра в пять выезжаем. Надо их тепленькими взять, пока глаза продрать не успели... Щир, ты где, сучара?
Ему никто не ответил, и Дорофееву пришло на ум, что тот уж слишком подозрительно долго кормит по его приказу в подполе связанного зверобоя:
– Солдат, ну-ка посмотри, где там этот зэчара так долго прохлаждается...
* * *А через минуту взволнованный, заполошный крик Солдата звонил на весь дом:
– Да там никого нет! Оба свалили, шеф! Обои, суки, срыли!
Щир
Прошло два дня с тех пор, как Щир, повертев гнилушами[33], окончательно решил сваливать. Теперь, после последних кровавых разборов, он уже нисколько не сомневался в том, что Игорек обязательно заставит его марануть[34]кого-то. Рано или поздно на гей подпишет[35]. Или вообще Володей[36]сделает. Поэтому по-любому остается одно – резво запылить, пока не поздно. Только куда? В город не сунешься. Вычислят махом. По тайге тоже много не набегаешься. Лучше всего отлежаться где-то в норке, да подальше от людских глаз.
Решить-то решил, но удобного случая все как-то не подворачивалось. Особенно после того, когда устроились всей кодлой у Румына. Теперь невозможно было даже на полчаса остаться без пригляда. И только когда Дорофеев назначил его «вертухаем» при пойманном зверобое, появилась у Щира возможность надежно зашхериться[37], залив арапа мазу[38]. Но еще сутки он терпеливо выжидал удобного момента. И в конце концов дождался.
Игорек, на радостях забазарившись с пацанами за «праздничным» столом, выпустил-таки его из поля зрения. Этих коротких пятнадцати минут и хватило Щиру, давно готовому свинтить, для того, чтобы освободить Румына и вместе с ним выбраться на волю. Жаль только, не удалось прихватить с собой ни одного ствола. Только складной жек[39]с наборной эбонитовой ручкой, память еще с зоновской поры, с которым Щир никогда не расставался, хоть чуть-чуть грел бочину.
Когда выбрались на двор и отошли на сотню шагов от хаты, Румын негромко свистнул, и через минуту они уже елозили по спине неоседланной сивки. Хозяин шлепнул ее ладонью по крупу, и она уверенно потрусила в темень, безошибочно угадывая дорогу. Но этого Горюну показалось мало, и он, сорвав с дерева ветку, хлестанул свою гонористую лошаденку уже почувствительней. «Крепче держись!» – бросил он через плечо сидевшему сзади Щиру, и тот, не заставив себя долго уговаривать, плотно облапил худощавого Румына и сцепил пальцы в замок.
* * *Щир, враскоряк мотаясь за спиной зверобоя, поначалу еще старался поудобнее устроить копчик на широком, как диван, лошадином горбу, но это ему так и не удалось. И, понапрасну промаявшись, отпустив в сердцах парочку матюгов, он бросил свои тщетные попытки уберечь задницу и, расслабившись, тупо уставился в холодный мрак.
* * *Не ехали, а, скорее, мучительно телепались. И пока сумели, перескочив большак, обогнуть по длинной дуге и на значительном удалении Отрадное и углубиться в тайгу, Щир успел проклясть все на свете. Тело в неудобной, непривычной позе совсем одеревенело. Каждая его мышца от долгого перенапряжения ныла нещадно. Так, что хотелось хрястнуть по репе молчаливого хозяина лошпака и рвануть дальше на своих двоих. Но он держался из последних сил, понимая, что тут же увязнет в глубоком снегу и безнадежно отстанет от верхового Румына.
Миновали тяжелый и затяжной подъем на перевал, густо поросший переплетенным лианой кустарником, через который коняка продиралась в полный напряг. Покрываясь испариной и тяжело дыша. Оставалось, со слов Горюна, спуститься в распадок и проехать с пару километров по ручью, когда взмыленная сивка, всхрапнув, вдруг резко стопарнула на все четыре копыта. Да так неожиданно, что оба седока едва не слетели с нее, буквально в последний момент успев повиснуть на ее всклоченной гриве. Отдышавшись и вернувшись в устойчивое положение, Румын, подумав, что лошадь просто убоялась крутизны предстоящего спуска, отпустил ей хорошего леща. Однако это нисколько на нее не подействовало. Продолжала стоять как вкопанная, будто на нее, заразу, столбняк напал. Горюн пустил в ход хворостину. Опять облом. Даже не перетопталась, поганка трусливая. Попробовал по-хорошему, потрепав за ушами. Реакция та же. И только уперев глаза в лежащую впереди темень, углядев красные, почти неприметные огоньки, мелькающие в низине, Румын понял, в чем дело. «Волки... – хрипло проронил он, обращаясь к Щиру. – Надо назад». «Какой, на хрен, назад?!» – щелкнуло в голове у зэчары, как только, вынырнув из-за спины Горюна, он мгновенно просек возникшую впереди смертельную опасность. Они же, эти зловещие рубиновые огоньки, не стояли на месте! Они медленно и неотвратимо приближались, а это значило, что прожорливые серые твари уже давно и верно причуяли новую дичь!
– Слезай и привяжи коняку! – приказал Щир, съехав на землю и тут же завалившись в сугроб – отекшие ноги не держали. – Надо дрыны ломать!
– Да как я ее привяжу? Уздечки ж нет? – невозмутимо ответил Горюн.
– Тогда сиди. Я сам... Держи ее, падлу, чтоб не убежала... – Все ж таки справился с ногами Щир. Встал и, пошатываясь из стороны в сторону, побрел в темноту.
А через секунду обалдевший от ужаса лошпак неожиданно взвился на дыбы и, не успев еще толком осесть назад, сильно оттолкнувшись задними ногами, рванул с места. Ломанулся в сторону и понесся напролом через чащобу по-над гребнем сопки, словно сдуру обожравшись сладким мухомором. А Щир стоял и, каменея от ужаса, оторопело смотрел ему вслед, чувствуя, как струйка пота противно катится по спине. И лишь когда треск кустов, раздираемых лошадью, почти стих, он, очнувшись, принялся, поминутно озираясь, судорожно нашаривать в темноте подходящую для обороны дубину. Но как назло, под руку попадался лишь жидкий орешник, гремящий на весь лес скукоженной прошлогодней листвой.
* * *Крупный матерый волчара набросился на Щира с ходу, без обычных хождений по кругу и предварительного напряженного противостояния глаза в глаза. Тут же придавил к земле всей тяжестью своей мускулистой и грузной плоти. Щиру просто неслыханно подфартило в том, что, извернувшись в последний миг, уже в полуметре от раскрытой зловонной пасти, успел откинуться на спину и прикрыть лицо локтем. Волчьи зубы, лязгнув, в мертвой хватке сдавили руку, как в железных тисках. Мерзко хрустнула треснувшая кость локтевого сустава, и всю конечность до самого предплечья словно окатило кипятком. Щир заорал благим матом и крепко сжатым кулаком свободной руки начал лупить зверюгу в верхнюю челюсть, норовя попасть по носу. И, остервеняясь, молотил до тех пор, пока волчья хватка не начала понемногу ослабевать. Тут же рванул скользкий ободок звериной щеки и протиснул, вбуровил пальцы в горячую пасть. Попытался подмять волка под себя, но, почувствовав, что силы уже на исходе, тут же бросил эту пустую затею, а с диким воплем изогнув кисть почти перекушенной руки, вцепился в густую шерсть звериного загривка и, напрягаясь, потянул ее вверх. Тащил и тащил, продолжая одновременно все глубже и глубже вкручивать вторую руку в дрожащую, судорожно сжимающуюся волчью глотку. И наконец-то получил свой единственный шанс на спасение – добрался-таки до самого корня широкого и жесткого, как наждак, языка. Добрался и, плотно прихватив, намертво сжал его в ладони, не давая сомкнуться челюстям.
