Татьяна Полякова - Чудо в пушистых перьях

— Приехал, — сказал тот и поспешно выпил водки.

Ирка пристально смотрела на него и вроде не верила.

— Неужто уже две недели пьем? — спросила она с сомнением.

— Ага, — подтвердил Стасик. — Как Кирюха приехал, так и пьем.

— Так и пьем, — согласился тот, нетвердой рукой подставляя чашку.

— А не похож ты на брата, — не унималась Ирка. — Брата я помню. Он у меня красавец. А ты? Чучело ты огородное. И нечего врать. А то брат, брат. Брата я своего, что ли, не знаю?

— Что ты привязалась к человеку? — обиделся за родственника Стасик, но Ирка вновь неодобрительно покачала головой:

— Не похож. Он на жулика похож… точно, тот тоже в тельняшке.

— Чего ты выдумываешь? — косясь на меня, спросил Стасик. — Какие жулики?

— А те самые, — возвысила Ирка голос, — которые тебя подбивали квартиру ограбить.

— Так тот не в тельняшке, на нем куртка была, джинсовая.

— Может, и была, — задумалась Ирка и упрямо повторила:

— А под ней тельняшка. — В этом месте она обвела глазами стол и вдруг заревела. — Значит, ограбил художника? Ах ты, дурак, я ли тебе не говорила, не лезь, чучело лесное, уж сиди возле меня. Какой из тебя грабитель? Ведь в тот же день заметут.

— Да никого я не грабил, — заорал Стасик так, что Ирка жалобно икнула, а родственник от неожиданности качнулся и упал со стула. Стасик кинулся поднимать его, а Ирка заплакала еще горше. Усадив родственника за стол, Стасик торопливо разлил водку, плеснул Ирке красного и сказал:

— За знакомство.

Ирка терла глаза кулаком и повторяла: «Посадят». Я сделала вид, что отхлебнула из чашки и поставила ее на стол.

— Угомонись ты, — потряс Стасик сожительницу за плечо. — Никого я не грабил. Вот тебе крест. И не собираюсь. С этими художниками только свяжись, придешь, а там квартира на сигнализации. — Упоминание о художнике почему-то насторожило меня.

— Кого ограбить-то хотели? — поинтересовалась я.

— Художника, — отозвалась Ирка. — О-очень известный. Не квартира, а музей.

— Как будто ты видела, — презрительно бросил Стасик и охотно принялся меня просвещать:

— Дня четыре назад пасусь я у гастронома. Ну, встретил дружков, присели на ящиках о жизни поговорить. Вдруг подходит к нам мужик и с ходу дает стольник. Мы — что, мол, да как, а он — купите, мужики, бутылку, поговорим. Ну выпили, а он и заявляет: дело, говорит, есть. Выгодное. Тут, говорит, неподалеку один художник живет, а у него картина. По виду мазня мазней, но дуракам нравится. И будто есть в городе такой человек, который за эту самую мазню готов дать две тысячи. Ну, мы послушали, покивали, а он опять про эту картину. Вроде художник выпить не дурак, а как напьется, так у него начисто отшибает память. У него, говорит, хоть всю квартиру выноси, не заметит. Одно плохо, живет с бабой, а та ужас какая злобная и всегда дома. Еще художник этот очень любит с простыми людьми знакомиться. И вроде нам проще пареной репы с ним сойтись, а когда в квартире бабы его не будет, картину стибрить. Говорил, пара пустяков.

— Ага, — вновь очнулась Ирка, — не успеешь оглянуться, и уже в тюрьме.

— Ты ее не слушай, — обиделся Стасик, обращаясь исключительно ко мне. — Ты меня слушай. Ну, поговорили, на следующий день он опять пришел, чтоб художника этого показать.

— Показал? — подала я голос, питая самые худшие подозрения, и они, конечно, оправдались.

— Показал. Гастроном на Спасской знаешь? Вот пришли туда, а этот, в джинсовой куртке, с нами не пошел, на машине отправился, в ней и сидел, пока художник не появился. Вот, скажу тебе, человек. Как мыслит. Мы его больше часа слушали… Серега даже заплакал… Разве можно такого человека грабить? Он с этим… мировым разумом запросто. На любой вопрос ответ знает, а объясняет так толково, куда твоему профессору. Я, конечно, сейчас уже не вспомню, о чем он там говорил, но ясное дело: гениальный человек.

— Это папа, — вздохнула я.

— Что? — не понял Стасик.

— Ничего, — вздохнула я повторно.

Стало ясно: папины разговоры о Филонове не прошли даром, какой-то дурак решил его ограбить. Лично я совсем не против, чтоб шедевр с надписью красным фломастером раз и навсегда исчез из нашей гостиной, но против ограбления категорически возражаю. Во-первых, это напугает Земфиру, во-вторых, не понравится папе. Мало мне своих бед, так теперь еще и это.

Но действительность оказалась даже хуже, чем я могла предположить. Стасик продолжил рассказ, и я узнала: благородные алкоголики наотрез отказались грабить моего гениального папулю, даже вознамерились предупредить его о вражьих кознях и с этой целью решили отыскать его, но папа, сверкнув ярким метеором возле гастронома, исчез, и следы его затерялись.

Тогда хитрый Стасик для видимости согласился и выпытал у джинсового, где этот художник живет. Тот сказал, и Стасик отправился по указанному адресу, но джинсовый оказался еще хитрее и проследил за ним, а застукав возле дома, принялся грозить: мол, если Стасик затеял прибрать к рукам картину, так лучше ему в это дело не лезть, потому что оно ему не по зубам, ибо вокруг одни акулы и они слопают его за милую душу. За квартирой художника давно следят, и прочее в том же духе… В общем, насмерть перепуганный Стасик не чаял унести оттуда ноги.

«Ничего себе, — горевала я, разглядывая пол. — Я-то думала, что надо выручать меня, оказывается, выручать надо папу. Если все хотя бы наполовину так плохо, как поведал Стасик, папе пора заводить личного телохранителя и ставить квартиру на сигнализацию».

Пока я размышляла, Стасик допил бутылку и уснул, еще раньше уснула Ирка, а Кирюха опять свалился со стула, но в этот раз поднимать его никто не спешил. Я встала, прихватила сумку и побежала к Земфире: по всему выходило, что дело срочное и до утра никак не терпит.

Когда я подошла к дому, где жил папуля, забрезжил рассвет. Я робко позвонила, и Земфира открыла почти сразу, точно поджидала меня.

— Папа еще не вернулся, — сказала она со вздохом.

— Может, это и хорошо, — вслух подумала я.

Земфира оглядела меня критическим взглядом и заявила:

— Быстро в ванную. Потом спать.

Я не стала возражать и через полчаса, наевшись до отвала макарон по-флотски, уже лежала в постели.

— Дверь чужим не открывай, — сказала я Земфире. — Нас хотят ограбить.

— Ничего удивительного, — вздохнула она. — Это все из-за Филонова. Папе надо бы положить его в сейф в каком-нибудь банке до самого твоего замужества.

— Филонова нарисовал сам папа, — вежливо сказала я, стараясь, чтобы данное утверждение прозвучало как можно мягче, но Земфира все равно нахмурилась:

— Как ты можешь сомневаться в папиных словах? Если он сказал, что Филонов настоящий, значит, так и есть. — Я перевела взгляд на картину и тяжко вздохнула. — Папа знает, что говорит, — твердо сказала Земфира, и вопрос был исчерпан.

Я проснулась около десяти утра. Земфира осторожно хозяйничала на кухне, оттуда шел приятный запах. Я принюхалась и поняла, что на обед у нас будет грибная похлебка. Жизнь показалась мне вполне сносной. То есть она была бы просто восхитительной, если б не Шляпа, киллеры-соперники и дурацкая картина, которая висела прямо передо мной.

Я стала приглядываться к ней, пытаясь определить, что там папа изобразил. Нагромождение треугольников с размытыми пятнами. Я сползла с постели и стянула со стеллажа по соседству альбом. Вот он, Филонов. Двадцатиминутное сравнение убедило меня в том, что настоящий Филонов и папин мало чем отличаются. Но, несмотря на это, в подлинность шедевра я упорно не верила. Вроде бы все так, но не покидает чувство, что тебя водят за нос.

Я переместилась ближе к полотну, перевела взгляд на подпись, выполненную красным фломастером, и вдруг замерла от неожиданности. Из нагромождения треугольников отчетливо проступала гнусная физиономия, изо рта которой свешивался длинный красный язык. Мерзкий тип дразнился.

— Ну, папуля, — покачала я головой и поспешно вернула альбом на место.

Мои изыскания не остались неуслышанными, в комнату вошла Земфира.

— Проснулась? — Я кивнула и отправилась вслед за ней на кухню. — Почему тебе так упорно не нравится Филонов? — строго спросила Земфира.

— Это не Филонов, — отрезала я, подумала и добавила:

— Но папа у нас гений.

— Совершенно верно, — согласилась Земфира, — и я не советую тебе сомневаться в словах отца. Папа зря не скажет. Просто надо понимать, что слова и поступки гения не так просты и прямолинейны, как наши. Мы можем думать одно, а папа имел в виду совсем другое. — Я мысленно согласилась с Земфирой: это очень похоже на папулю. — Не будем критиковать папины действия, — подняв бровь, заявила она с достоинством. — Хотя должна заметить, что в этот раз он сильно задержался у инопланетян.

— Попробую с ним поговорить, — невесело заметила я. — Совет нужен.

— Как твои дела? — насторожилась Земфира.