Сергей Горяинов - Золото тофаларов
— Степка Жар свинью на обед забивает. Во, козел! С одного выстрела не смог! — Охранника на подоконнике явно увлекло происходящее.
— Вам, долбакам, вообще ничего поручить нельзя. Скотину застрелить не можете, — недовольно пробурчал Кедров и снова повернулся ко мне.
Опять выстрел! И опять! Ай да Степка!
— Одурел, балбес! — Кедров вновь приник к окну.
Пора, все равно терять нечего!
Оглядываюсь назад. Стоит детина, вытянулся, тоже в стекло пялится. Не вставая, расслабленной рукой — удар в промежность. Чевой-то так заревел, голубок? Не о размножении сейчас думать надо! Бросок вперед, через стол! Эх, далековато! Обеими руками к кобуре, лишь бы достать. Нет, соскользнули пальцы, упал «стечкин» на пол. Ну и боль! В голове как будто граната взорвалась! Чем же это меня? Осколки, земля сыплется. Проклятые горшки! Прямо в затылок…
Еще пару секунд я видел перед собой угол подоконника, пистолет на полу, осколки керамики. Как через бутылочное стекло видел. Потом все затянуло сплошной черной пеленой.
Глава 17
СМЕНА КАРАУЛА
Очнулся я в каком-то сарае, на глинобитном полу. Слабый свет сквозь щели в дощатых стенах пробивается. Серенький свет, сумерки, наверное. Вечер или утро уже? Ох как голова гудит! Пощупал — надо же, перебинтовали, человеколюбцы.
Сарай пустой, потолок низкий. Дверь надежная, заперта основательно. Окон не видать. Жбан жестяной в углу — на вкус и запах вода. Пить очень хочется. А вдруг отравлена? Нет, мозги еще в норму не пришли. На кой шут так сложно? Не Борджии какие-нибудь здесь, не Медичи. Наша, отечественная сволочь. Пристрелят, и все, чего им фантазировать. А то ножичком, умельцы среди них есть.
Кто это там сопит за стенкой? Похоже, не внешняя стена, свет отсюда не идет. Охрана или еще какой-нибудь горемыка?
Я приложил губы к доскам.
— Эй, кто там?
Черт, голоса своего не узнаю, так отходили. Завозился кто-то у стенки, тоже к доскам прижался.
— Андрей я, егерь с заповедника, — донесся сквозь щель хриплый шепот.
— Сергей из Москвы, будем знакомы.
— Ты зачем здесь?
— А на тебя приехал посмотреть.
— Сейчас рассвет, не до шуток будет.
— А что на рассвете?
— Кончать придут. Тебя — не знаю, а мне точно — пуля. На рассвете всегда кончают. Традиция у них такая.
— За что?
— Дружка хотел выручить, тофа. Охотник мой знакомый. За долги на лоток поставили, золото мыть.
— Из тех, что у ручьев, ниже поселка?
— Точно. Если туда попал — до смерти с этим лотком не развяжешься.
— Зимой же замерзает все?
— Не все. Здесь еще тахты есть. Ближе к Исселею.
— Не получилось с дружком?
— Нет, не удалось. И его загубил, и себя тоже.
— Может быть, отпустят?
— Куда там! Я же псину ихнюю, охранника то есть, прикончил. Хорошо если просто стрельнут.
— А как еще бывает?
— Худо бывает. Здесь такие изобретатели есть — неделю подыхать будешь, сам попросишь, чтобы скорее прикончили.
— А бежать?
— Если б мог, уже убежал бы. Я здесь третий день. Бьют сильно, еле двигаюсь уже. Не, не убежать мне… Во, слышишь, идут! Наверное, рассвет уже. Прощай!
Но шли не к егерю, шли за мной. Дверь распахнулась. В проеме, на фоне предрассветного неба возникло несколько темных силуэтов.
— Очухался, мусор! А ну, вставай! — предложил мне веселый молодой голос.
Ишь ты, мусор. Жору Абашидзе, значит, побоку. Стало быть, больше на агента оказался похож. Да только дела это не меняет.
Медленно я поднялся, распрямился с трудом. Ух, б…! Каратист, никак, этот молодой! Ну и лупанул. Хорошо у него ноги в среднем уровне работают, ребра слева, наверное, треснули — боль резкая, пронзительная. Да, сейчас я на роль макивары только и гожусь.
— Быстрее вставать будешь, тля! А ну, пошли!
Солнце еще не взошло, но видно уже хорошо. Коротки летние ночи в горах. На востоке, за сопками появилась желтая полоска.
Недалеко я «отдыхал», вот он, барак знакомый, в двух шагах. Вот и коридор, и комнатенка в три окна приветливая.
— Сел, быстро!
Сел. Довольно быстро. И на том спасибо. Чтобы стоять, силы нужны. А не осталось почти сил.
Кедрова нет, только пара охранников. Эти вчера были, нет? Никак не вспомню лица.
Открылась дверь, еще двое охранников втащили Степаныча. Ну и отделали же его! Я по сравнению с ним — огурчик. Хотя, если со стороны глянуть — тоже не первой свежести огурец. Но до Степаныча все равно далеко. Лицо аж синее, одна бровь раскроена до кости, губы насквозь прокушены, весь подбородок в сгустках крови. Рукав левый оторван, рука посиневшая жгутом перетянута, двух пальцев нет, мизинца и безымянного, клочья кожи с кисти свисают. На стул рухнул, голову на грудь опустил, дышит тяжело, со всхлипами. Да, повезло мне, что сознание потерял вчера.
А вот и Станислав Михайлович пожаловал. Бодр и весел, как всегда. Махнул небрежно охранникам, двое вышли. Ну и правильно, в таком состоянии мы опасности никакой не представляем.
— Ну что, Сергей Александрович, отдохнули? Пора продолжать. Вот видите, к чему приводит дурацкое упрямство. — Кедров кивнул в сторону Степаныча.
Я промолчал.
— Не желаете поддержать беседу? Ну что ж, ваш выбор. Искренне сожалею, но времени на уговоры у нас уже не осталось. Эй, ты, позови Гордона с его парнями!
Один из охранников вышел.
В комнате было прохладно. Кедров присел у холодной еще печки, поворошил кочергой в топке. На секунду я поймал его взгляд, искоса брошенный в мою сторону. Виноватое было у него лицо, грустное. Ну актер! В переводчиках лицедейство освоил или еще где?
На улице послышался шум мотора. Гусеничная, похоже, машина. Специфическое постукивание траков о камни прослушивается. Охранник выглянул в окно.
— Федор ночную дозу привез.
— Рановато он сегодня. Вертолет не раньше одиннадцати часов будет. Могли бы и обождать, сняли бы побольше.
— Полцентнера и так наберется.
— Чем больше, тем лучше. Сейчас каждый килограмм важен.
— За кордоном вкладываемся, Станислав Михайлович?
— На их месте хочешь оказаться? Нет? Тогда помалкивай. Сергей Александрович, подойдите-ка сюда.
Я добрел до окна, оперся на подоконник. Горшков с геранью всего два осталось. Неужели на меня все израсходовали?
— Вам, наверное, будет интересно. Посмотрите.
Смотрю. По улице транспортер медленно катит.
Знакомая модель, 71-й вездеход. На Чукотке на таком рассекали. Хороший аппарат.
Транспортер подошел к огороженному дому. Ворота раскрылись, и он исчез за забором. Шум двигателя стих.
— Вот вам, Сергей Александрович, и золото. То, что вы так хотели видеть. Ночной улов, сорок пять-пятьдесят килограммов. Вчерашнее уже отправили, ночью борт был, пока вы, хм, отдыхали. Вы когда-нибудь сам металл видели? В естестве, не в изделиях?
— Не видел.
— Занятное зрелище! Волнует кровь. Жаль, вам уже, я думаю, не доведется. Ну, садитесь, садитесь, я же вижу — тяжело стоять.
Я сел у печки, прислонился спиной к ее уже нагревшимся побеленным кирпичам. Прав Кедров, ничего уже больше не доведется. Меня охватило тупое безразличие, даже боль в ребрах почти утихла. Степаныч тоже откинулся к стене в каком-то полузабытьи. Сейчас живодер ихний придет, Гордон кажется, и все — финиш…
Снова донесся звук мотора. Он быстро нарастал. Ого! Дроссель полностью открыт, движок аж воет. Это уже не транспортер, больше похоже на тяжелый грузовик.
Кедров привстал, прислушался тревожно.
— Кто это так гонит?
— Да вроде Колькин «Урал», — сказал охранник, выглядывая в окно. — Его Гордон на Андреевский вчера посылал. И чего летит, дурила? Да нет, не Колька за рулем…
Вот грузовик совсем рядом. Бах! Удар в стену нашего барака. Да какой! Все затряслось, охранник с подоконника слетел, Степаныч тоже на полу оказался. Кедров вскочил, рванулся к окнам.
Мотор взревел на высокой ноте и заглох. Секунда тишины, потом дробный треск автоматных очередей, а вот и пулемет с чердака ударил! Тонко звякнуло разбитое стекло, шмякнула о кирпичи печки шальная пуля, брызнула побелка.
Ну, Серж, давай! Похоже, на пересдаче козырь выпал!
Рукоятка кочерги как раз под правой ладонью оказалась. Охранник с пола поднимается, башка из-за стола показалась. Сейчас я тебе припомню горшок цветочный, падла! Справа налево хлесткий длинный удар! Хорошая кочерга, тяжелая, прямо в переносицу попал. Есть ли у Кедрова пистолет? Если он сейчас ствол вытащит, то я был не прав, зря погорячился.
Нет, шарахнулся к стенке Станислав Михайлович, ручонками лицо загораживает. Не носишь оружия, вежливый ты мой? Чужими руками привык работать.
Зажал я Кедрова в углу. Кочергой воздух со свистом рассекаю перед гладковыбритой побледневшей физиономией. Рост у нас примерно одинаков, но я потяжелее буду, кило на двадцать потяжелее. Но в клинч входить мне интереса нет — двинет по треснувшим ребрам, могу отключиться от боли. Машу кочергой, но вижу — уже приходит Стасик в себя, подобрался, сейчас прыгнет. Эх, что же Степаныч так долго возится? Или пустая кобура оказалась у охранника на поясе?
