Ева Ланска - Клото. Жребий брошен
Наверное, сработал инстинкт самосохранения: если не думать о насилии, о похищении, о смерти, а представить, что она находится здесь по доброй воле… Тогда будет не так страшно. Чем меньше страха, тем адекватнее поведение. Легче приспособиться, легче играть с этим чудовищем. Только ни в коем случае не вспоминать, что Оливье Дескампс — чудовище…
Оливье отодвинул стул:
— Прошу…
Женя кивнула головой и расположилась в удобном полукресле. Дескампс сел напротив. Есть начали в полном молчании, Оливье старался не смотреть на нее. Женя начала было размышлять, что бы такое сказать… И вдруг поняла: слова не вымолвит до тех пор, пока не поест.
У Жени возникло зверское чувство голода. «Действительно, — вспомнила она, — ведь за весь день все, что я ела, — это салат в кафе с Димой». Она собиралась перекусить перед дорогой, но так волновалась, что одна только мысль о еде вызывала отвращение. Теперь все было иначе. Сейчас она уже не чувствовала волнения. Только ужас, загнанный глубоко внутрь и задавленный страстным желанием выжить.
Она взглянула на Оливье, молча разливающего вино по бокалам. Дескампс вел себя так, словно она и не сидела прямо напротив него. После вина его тонкие губы стали неприятно красными. Женя была не в силах нарушить это гробовое молчание.
«Да, — подумала она, — на смену неопределенности пришла довольно неприятная реальность».
И все-таки Оливье Дескампс был похож на кого угодно, только не на маньяка, от которого исходит настоящая, смертельная угроза. Похоже, единственное, что ей грозит — как девушке, похожей на его мечту, — это принуждение к близости. Вряд ли Дескампс прибегнет к грубому насилию. И доказательство тому — романтический ужин при свечах…
Насильник повел бы себя иначе. Оливье хочет ей понравиться. Он надеется вызвать в ней любовь или хотя бы желание. Но это — она взглянула на бледного, косящего, с влажными красными губами Оливье, с неохотой, через силу жевавшего салат, — нет, ЭТО просто невозможно.
— А десерт пойдемте есть на палубу, — предложил Дескампс, вытирая губы салфеткой. — Сейчас будет закат. Это красиво…
На палубе их ждало эффектное зрелище — бескрайняя водяная гладь и кроваво-красный диск закатного солнца, а еще два шезлонга и небольшой столик. «Прекрасный кадр для рекламного буклета „Счастье на двоих“,» — мрачно усмехнулась Женя.
Оливье Дескампс поставил на столик поднос с мороженым, фруктами и вином. Женя и без того озябла, а взглянув на мороженое, просто задрожала: кроме открытого платья, на ней ничего не было. Оливье понял. Он вышел и через минуту принес два пледа — ей и себе. Так они и сидели, укутавшись в пледы, пили вино и молча смотрели на то, как тонет солнце. Последний луч — и небо стремительно потемнело, появились яркие, колючие звезды…
— Сегодня без луны, — наконец, нарушил молчание Дескампс.
Женя насторожилась, но продолжения не последовало. Тогда она наконец решилась на рискованный вопрос:
— Как вы думаете, когда починят «Серебро»? Дело в том, что у меня только три дня свободных…
Оливье повернул к Жене каменное лицо и посмотрел на нее, чуть-чуть сдвинув брови. Это могло означать что угодно — от вежливого сочувствия до бешеного раздражения. Женя попыталась изобразить на лице невинное любопытство и легкую озабоченность.
— Понимаете, у меня могут быть неприятности на работе.
Дескампс проигнорировал ее полувопрос-полупросьбу. Но хотя бы не замкнулся в молчании. А вместо этого отвернулся и безучастным голосом спросил:
— Вы давно работаете брокером?
— Нет, — насторожилась Женя, — недавно… Всего три-четыре месяца…
— А до этого?
— В книжном издательстве, редактором и переводчиком.
— В России?
— Да, в Москве.
— В Москве… — повторил Оливье задумчиво. — А почему вдруг яхты?
— Это странная история, — помедлив, ответила Женя.
— Расскажите, — попросил он.
И Женя, повинуясь какому-то наитию, рассказала ему про удивительный день, когда прямо на ее глазах смертельным прыжком закончилась жизнь неизвестной женщины. О том, как это зрелище изменило и ее жизнь… Как шаг за шагом она, Женя, удалялась от привычного русла забот и дел — и наконец угодила прямиком в руки своей новой судьбы. Она рассказывала об этом спокойно, не торопясь, тщательно подбирая слова, стараясь поточнее передать свои ощущения.
Что-то нелепое, несуразное было в этих воспоминаниях — здесь, в открытом море под черным небом, расцвеченным огромными сверкающими звездами. Было как-то дико рассказывать об издательской рутине, сидя рядом с преступником мирового масштаба, краем глаза разглядывая его неприметное, безучастное лицо.
Дескампс молча слушал ее, опустив глаза в пол и не выказывая никаких эмоций. Но когда Женя закончила, стало видно, что он все-таки немного взволнован — его косящий глаз еще больше уплыл в сторону.
— Верно, очень верно… — задумчиво проговорил он. — Случайностей не существует. Их просто нет.
Он поднялся с шезлонга и уставился вдаль, чуть прикусывая ноготь большого пальца. «Наверное, в детстве грыз ногти», — подумала Женя и тоже поднялась. Оливье быстро обернулся к ней, заглянул в лицо:
— Вы устали?
— Немного, — робко ответила Женя.
— Пойдемте, я покажу вам вашу каюту.
Он проводил Женю до дверей и отступил на шаг, пропуская ее внутрь.
— Мило, — сказала она, оглядевшись. — Знаете, я действительно очень устала. Вы не обидитесь, если я сразу лягу спать?
Дескампс стоял в дверях — сутулый, с настороженным взглядом бледно-серых выпуклых глаз — и внимательно следил за ней. Потом сделал шаг в комнату и замер.
— Спокойной ночи, — произнес он сипло. — Если вам что-то будет нужно — просто позвоните.
Оливье показал ей небольшую кнопочку на прикроватной тумбочке и быстро вышел. На этот раз дверь он не запер.
«А чего запирать, — грустно подумала Женя. — Свой подвиг на „Фортуне“ я уже не повторю… Мы в открытом море, непонятно даже, в какую сторону плыть».
Она осторожно приоткрыла дверь и выглянула — ничего и никого не видно. А вдруг Дескампс придет, когда она будет спать? Женя проверила замок и, обнаружив, что дверь запирается изнутри, обрадовалась.
Конечно, при желании эту дверь можно открыть одним ударом ноги. И все-таки Жене было спокойнее думать: вот если Дескампс заявится ночью, у нее будет хотя бы время на… На что? На то, чтобы проснуться? Или даже второпях одеться? Разве это ее спасет? «Все, все, — устало подумала Женя. — Я и так на волосок от истерики. И нечего себя растравлять. Как случится, так случится. Значит, буду действовать по обстоятельствам». Женя разделась, легла и почувствовала, что лодка движется.
«Может, выйти, пока он за штурвалом?» — подумала она. И сразу же поняла: нет, это нереально. Ей не сделать и шагу из каюты — запас авантюризма на сегодня исчерпан.
Женя уставилась в потолок, и ее охватили нерадостные мысли. «Интересно, сколько может продолжаться это „гостеприимство“? До каких пор Дескампс будет делать вид, что ничего особенного не происходит, что я здесь по своей воле? Когда у него случится приступ агрессии? И как это будет выглядеть? Как мне быть? Как мне быть?» — повторяла она про себя.
Непонятно было и другое. Что думает этот человек о ней, Евгении Коростелевой? Или он не воспринимает ее как самостоятельную личность, а только как тень той, другой? И что было между ним и Анастасией Семаковой, на которую Женя так похожа? Анастасия, как сказал Алекс, даже вспомнить его не смогла… Но он-то ее помнил! Каково же это — вдруг встретить двойника любимого человека?
Женя попыталась представить, что бы она испытала, столкнувшись с чужим человеком, похожим, например, на Диму. И моментально поняла: именно в этой ситуации она и оказалась. Дима, каким она его помнила или рисовала в мечтах, и Дима, который к ней вернулся, — два разных человека. Поэтому ей так трудно сблизиться с… незнакомцем. Ни знакомая внешность, ни любимое имя тут помочь не могут — наоборот. Только мешают.
«Ну хорошо, а если бы я, например, встретила двойника Алекса?»
…Алекс. Она вслушалась в ощущения, вызванные его именем. Никакой ненависти, злости, отчуждения — просто легкая, почти истаявшая обида. «Наверное, — решила Женя, — перед ситуацией, в которой я оказалась, все кажется незначительным. Все, что когда-то было важным, превратилось в мелочь и рассыпалось в пыль…»
Уже засыпая, она позволила своим мыслям брести куда вздумается. Теперь, когда она наконец призналась себе: здесь и сейчас, бок о бок со смертельной опасностью, единственный, кого бы она хотела видеть, — не Дима, нет. Алекс. Проклятый Алекс. Дорогой Алекс…
* * *Женя проснулась и не сразу поняла, где находится. В затуманенном сознании родилась робкая надежда, но тут же пришло беспощадное понимание — нет, не сон.
