Виктор Галданов - Аптечное дело

Я совершенно хладнокровно оплатил счет за пребывание в гостинице. И даже изъявил желание вновь воспользоваться услугами «Невского Паласа»: в конце концов, не вина администрации, если кто-то из клиентов позволяет себя убивать. Затем вышел из парадного подъезда гостиницы, оставив свою репутацию незапятнанной, и не встретив ни малейшего возражения со стороны сыщиков, которые, как пчелы в улье, жужжали в вестибюле.

Направляясь к Московскому вокзалу, я зашел в парикмахерскую и побрился, затем муки голода привели меня в бар. Там я учинил расправу над безобидными моллюсками, но по окончании трапезы почувствовал себя неспокойно и решил отделаться от некоторых личностей, следовавших за мной подобно тени. Сначала я проехал на метро, сделал несколько загадочных пробежек через «Гостиный Двор», потом заглянул в угловую аптеку и вышел через черный ход. Наконец я вернулся на вокзал через тоннель, будучи совершенно уверенным, что теперь хвоста за мной нет. Поезд на Усмановск уходил через пять минут. Перед тем как сесть в него, я купил газету и, заняв свое место, погрузился в чтение.

Газетенка называлась «Ультра+», но, пожалуй, это слово подходило лишь к размеру шрифта, которым был набран заголовок на первой странице: «УБИТ ЕЩЕ ОДИН ДЕПУТАТ». Любопытно была изложена и. история убийства. Городской обозреватель постарался, и материал пестрел сочетаниями типа «таинственные обстоятельства», «под подозрением находятся», но фактов бедолаге явно не хватало. Заранее подготовленный некролог на Зиганшина предварял репортаж, придавая ему благородное звучание. Я просмотрел чеченские сводки, милицейские сводки, курсы валют, результаты поединков футбольных команд и отложил газету. Интересно, какую историю преподнесет журналистам следователь Пришляк, когда те загонят его в угол. Догадался ли Сысоев сообщить Пришляку о связи убийства Папазяна и похищения Табакова с убийством Зиганшина? Имеет ли смысл подсказывать ему эту идею? Наверное, нет. Реальной потребности в этом не было, если только не стремиться к максимальной огласке. Но Пришляк не являл собой тот тип следователя, которого устраивала бы такая огласка.

Я вновь взял газету и тщательно изучил вторую полосу, на которой публиковалась вся история, дабы обнаружить хоть какое-то упоминание о Папазяне или Табакове. Но ничего не нашел. В этом была очевидная заслуга Бескудникова и Сысоева. Правда, оставалось неизвестным, как долго сумеют они удерживать оба события в тайне.

Я пришел к выводу, что это, пожалуй, уже не имело большого значения. Возможно, на какое-то время мерзавцы и были сбиты со следа. Но если они обладают тем могуществом, которое им приписываю я, они обязательно окажутся в Усмановске — просто наудачу. Я облегчил себе поездку в Питер, выиграв несколько часов у противника, теперь возвращаюсь к Веронике. Противник мог ее обнаружить в Усмановске, но я предвидел это и помешаю им. Я вновь и вновь продумал сложившуюся ситуацию и проиграл возможные варианты.

Теперь-то уж противник знает, что земля горит у него под ногами. История с Пирчюписом, должно быть, их напугала. Наверняка их беспокойство усилилось, когда они узнали от Ларисы, что я остановился в «Невском Паласе», там же, где Зиганшин. Сомнения их окончательно развеялись после беседы с Зиганщиным. Судьба того была предрешена. Они надеялись вырваться из паутины, бросив подозрение на меня, и обстоятельства убийства способствовали тому. Очень скоро они узнают, что милиция, допросив, отпустила меня, и поймут: опять что-то не сработало. Времени у них в запасе почти не осталось.

Вновь я попытался связать невидимые нити. Что именно я сказал милиции? Что именно я знаю? Такие вопросы встанут перед моим противником.

Верный ответ на второй вопрос поставил бы меня в опасное положение. Немаловажно и то, каким образом представила наше ночное рандеву Лариса. Об этом можно лишь гадать. Слишком от многого зависел ее рассказ.

В любом случае они будут напуганы уже и тем, что я располагаю некоторой информацией. Если мои противники хорошие психологи, они поймут, что самые важные факты я приберег для себя. А мои противники наверняка волокут в психологии, и, следовательно, я рискую больше, чем рассчитывал.

Скорее всего они поняли, что, зная достаточно много, я догадываюсь, что Табаков в их руках. Таким образом, главная моя цель — вернуть заложника. В то же время Вероника была со мной и представляла не меньший интерес.

Каждая сторона оказалась при козырях. Ситуация складывается патовая. Единственное, что отличает меня от моих противников: те могут в крайнем случае прибегнуть к угрозам и расправиться с Табаковым. Мои же — чисто гипотетические — угрозы в отношении той же Ларисы оставят их равнодушными. Они могут считать подобную возможность запугать меня весьма сомнительной. Но, как бы там ни было, до конца игры оба козыря неизбежно должны оказаться у одной из сторон. Я мог ждать, у меня был запас времени. Хотя и небольшой. У моих противников не было и этого.

Я надеялся, что дела обстоят именно таким образом, и перебрал все возможные варианты. Спустилась ночь и народился новый день, пока мой поезд не добрался наконец до Усмановска.

22

Взять такси на Усмановском вокзале было делом немыслимым, поэтому пришлось втиснуться в древний автобус, где мне порядком отдавили ноги. От остановки мне предстояло еще с километр пройти пешком, но я не роптал на судьбу. Я не слишком удивился, когда навстречу проехал зеленый «уазик». В нем сидели Бескудников и еще какой-то мужчина могучего телосложения в милицейской фуражке. Бескудников узнал меня и развернул автомобиль..

— Что-нибудь случилось, пока меня не было? — спросил я.

— Я отвожу своего человека домой, — объяснил Бескудников. — Мне позвонил Сысоев и сказал, что дело прояснилось.

— Он позвонил вовремя, — зевая добавил коллекционер бабочек. — С самого Нового года я еще ни разу не спал нормально.

— А где были вы? — спросил Бескудников.

— Я только что с питерского поезда.

— Значит, Сысоев вас просто не застал. Позвоните ему сами. — Бескудников завел машину. — Он сказал, что, может быть, вернется. Если я увижу его первым, то сообщу о вашем возвращении.

Я кивнул, и машина тронулась с места.

Мне не удалось бы ничего объяснить Бескудникову и даже самому себе, но предчувствие, граничащее с уверенностью, уже охватило меня. Тело как будто научилось свинцом. Ковыляя по слякоти, я ругался про себя. Происшедшее уже невозможно было изменить. Я совершенно точно знал что произошло. Поэтому, когда я вошел в дом, позвал Веронику и в ответ не услышал ее голоса, то не пережил ни шока, ни волнения. Меня как будто ударили в солнечное сплетение — я ощутил боль, но не сам удар.

На мой зов из кухни вышла Анна Поликарповна и сказала:

— Я думаю, Вероника Константиновна вышла по делам.

— По каким таким делам она вышла? — спросил я ледяным тоном.

— После того как Бескудников забрал своего дежурного, приехала другая машина. Вероника Константиновна вышла из дома, я слышала, как она оживленно с кем-то разговаривала и ей сказали, что все в порядке. Я даже подумала, не вы ли приехали.

— Вы не видели машину или кого-то из тех людей, с которыми разговаривала Вероника Константиновна?

— Нет. — Еще прошлым утром я решил, чтоАнна Поликарповна — пустоголовая оптимистка. Но даже она что-то заподозрила, заметив мое холодное спокойствие. — Что-нибудь случилось?

Говорить с ней было бесполезно. Поэтому я коротко ответил:

— Ничего. Абсолютно ничего.

Я повернулся, вошел в гостиную, постоял немного, потом зашагал по комнате. Вероятно, так же чувствует себя начинающий гопник, впервые гробанувший большую сумму денег в сберкассе. Он не успел еще насладиться богатством, весь мир вроде бы под его ногами, как вдруг он осознает, что видеокамеры были включены, физиономию его видели двадцать человек, и теперь поимка его — лишь дело времени. Его вдруг осеняет, что он совершил ошибочный шаг и жизнь его отныне пойдет по-другому. И хочется что-то исправить, но механизм запущен, и уже ничего нельзя изменить. Случай был иным, но ощущение — сходным.

Я даже не побеспокоился позвонить Сысоеву, чтобы проверить свое подозрение. Мне и не нужно было ничего проверять. Я знал, а не подозревал.

Да и что могут сделать Сысоев или Бескудников? Начинать все сызнова, возвращаться к моменту пропажи Табакова? Но можно иметь в своем распоряжении все микроскопы в мире и всю милицейскую рать, но с чего начинать, если начинать не с чего? Если никто никого не видел? Если никто не оставил никаких следов?

Совершать набеги наугад в надежде выяснить нечто, оправдывающее их беззаконность? Демократическое законодательство не приветствует подобных поступков, хотя, может быть, это и является его изъяном. Одной же моей экстравагантно выстроенной теории явно недостаточно, чтобы выдвигать обвинение против человека, обладающего властью и положением Роберта Бурциевича. Подобная выходка может дорого обойтись даже такому наглецу как я. Я все как следует обдумал и запомнил. Они тоже все хорошо обдумали, только чуть раньше меня.