Татьяна Полякова - Ночь последнего дня

Мокрые следы на ступеньках и стук сердца… Как там сказала Машка: «Станцуй ему революцию»? Я готова. Это мой шанс, и я на него поставлю.

Я проснулась в пять утра, смотрела в потолок и прислушивалась к чужому дыханию. Тихо поднялась и вышла из спальни, спотыкаясь в темноте. В гостиной на низком столике недопитая бутылка шампанского. Я подошла и глотнула из горлышка, вернула бутылку на стол. Зачем-то подошла к окну. Странная тоска навалилась, а ведь вроде бы я должна быть довольна. Все получилось так, как я рассчитывала, — африканская страсть, разбросанная по дороге в спальню одежда… Моя большая старательность вызвала ответные чувства. Потом мы тихо разговаривали, лежа в объятиях друг друга, пытаясь отдышаться, и испытывали друг к другу нежность. Мои слова, что «никогда ничего подобного», произнесенные с должной растерянностью, и его о том же в ответ, и вновь объятия, и желание сделать друг друга счастливыми, вполне искреннее желание… И умиротворенность, и даже что-то в самом деле похожее на счастье… Ведь все это было пару часов назад. Отчего вдруг такая тоска?

Я смотрела в окно, ветви березы раскачивались в темноте. Опять ветер, опять дождь… И я вдруг заревела, как мне казалось — без причины. Хотя знала, что лукавлю. Причина есть. Вот так, вдруг, узнаешь о себе занятные вещи: я все еще его люблю. Оттого чувство такое паршивое, точно и впрямь изменила, предала. Только моей любви никто не хочет, она не нужна ни Пашке, которого где-то носит по жизни осенним листком, ни тому, кто недавно шептал: «Я обожаю тебя». И нет ни ощущения победы, ни даже физического удовлетворения от нескольких часов удовольствия, только досада и тоска. Все не правильно, все не так. А как? Пора уяснить, что в постель ложатся не только по большой любви, и не забивать голову ерундой. «А вот если бы он.., а вот если бы я…» Радуйся, ты сделала этого парня. Он у тебя на крючке, ты же видела его глаза, ты поняла… Никуда он не денется и уйти не сможет, по крайней мере, пока. А значит, надо умело разыграть свои карты, потому что он действительно способен помочь тебе и Машке выбраться из дерьма, чтобы сукин сын Ник оставил вас в покое. Пусть язвит, злится, пусть задохнется от бешенства, но сделать ничего не посмеет. Рахманов — мой реальный шанс, за который я должна благодарить небеса и прыгать сейчас от радости: ах, какая я молодец, все смогла, как задумала. Только что-то не прыгается. И чувство такое, будто проиграла на всех фронтах.

«Станцуй ему революцию…» Я невольно усмехнулась и поняла, что, если немедленно не уйду, наделаю глупостей. Я вернулась в спальню, ступая на пальцах, подхватила свои вещи с пола, а потом торопливо оделась в гостиной, очень боясь, что Олег вдруг проснется и придется что-то объяснять.

Консьерж, как видно, давно привык к ночным визитам дам и их неожиданному отбытию, сонно взглянул и предложил вызвать такси.

— Нет, спасибо, — ответила я.

Он открыл мне дверь, и я с облегчением вздохнула, подставив лицо ветру, сбрасывая остатки сна, как теплую одежду. Постояла немного и зашагала к площади. Мои шаги гулко отдавались на пустынной улице, принося в душу странное умиротворение, как будто я одна во всем мире и ничего не нужно делать, бредешь в никуда и знаешь, что впереди тоже ничего нет, и от этого ни боли, ни грусти.

Я вышла на мост. Опершись на перила, перегнулась вперед. Внизу, в темноте, поблескивала река. Одно движение, и все кончится. Войти в воду с широко открытыми глазами, мгновенный страх, недолгая боль, и все. Даже если испугаюсь и закричу, мне никто не поможет, вода холодная, долго в ней не продержишься. И не будет дурацкого чувства вины, ничего не будет…

Я криво усмехнулась. Можно сколько угодно тешить себя такими мыслями, но я не стану этого делать. Потому что мое освобождение — еще одно предательство. Машка… Даже если я скажу себе, что у нее теперь есть Антон, что она не пропадет… Да мало ли что можно сказать, чтобы оправдать себя. Так что надо топать домой и прекратить валять дурака. Какого черта я сбежала? Разыграла бы с утра сцену нежности, намекнула на большую любовь. А что? Он поверит. Он так сам себя любит, что просто убежден: любая женщина почтет за счастье… Вот и отлично. Сегодня, когда он появится, не премину продемонстрировать ему свои нежные чувства.

Я услышала шум работающей машины, а потом скрипнули тормоза. Машина остановилась за моей спиной, а я нехотя повернулась. Задняя дверца открылась, я увидела мужчину и едва не расхохоталась. Машина, конечно, была другой, но его я сразу узнала. Если бы даже его физиономия не мелькала в новостях и не украшала собой страницы газет, я бы его узнала.

— Девушка, — позвал он. — Вам не кажется, что здесь не самое подходящее место для прогулок?

Добрый самаритянин. Наверное, неплохой в сущности, человек. Другой бы проехал мимо, а этот велел притормозить. Спасает мою бессмертную душу.

— Вам-то что за дело? — ответила я, с трудом сдерживая смех. Все-таки судьба любит пошутить.

Мужчина не поленился выйти из машины и приблизился. Предложил:

— Давайте я отвезу вас домой.

Я смотрела на него, а он на меня. Красивое умное лицо, и этот взгляд… «Узнай меня, сволочь, — едва не сказала я. — Ты помнишь? Это я». Но взгляд его не изменился. Он не узнал. Да и где ему помнить девицу, которую однажды подвозил на машине? Две девчонки на дороге и он, добрый самаритянин.

— Идемте, — позвал он, расценив мое молчание как согласие.

Я покачала головой.

— Я живу здесь неподалеку.

— Давайте я вас все-таки отвезу.

— Спасибо. Я не собираюсь прыгать с моста, если вы об этом.

Он вроде бы был в нерешительности, постоял еще немного, а я выдала свою лучшую улыбку.

— Что ж… — сказал он, пожимая плечами, и пошел к машине.

— Я вас никогда не забуду, — сказала я ему вдогонку.

Он повернулся, во взгляде недоумение. Потом, видно, решил, что понимать мои слова надо как благодарность, и улыбнулся. А через мгновение исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился. Я покачала головой и все-таки рассмеялась. Он меня не узнал. Но теперь вместо боли и злости меня душил смех.

По дороге домой я разрабатывала план военной кампании. Я готова была снести все преграды на своем пути. Свобода или смерть.

— Что скажешь, команданте? — спросила я, войдя в квартиру.

Команданте ответил лихой улыбкой, ему сам черт не брат.

— Значит, повоюем, — удовлетворенно кивнула я.

До обеда я отсыпалась. Телефоны молчали, что слегка удивило, пока я не вспомнила, что сама же их отключила. Не успела я принять душ, как позвонил Ник. Я ждала звонка от Рахманова, и желание Ника видеть меня пришлось совсем некстати. Но я, разумеется, поехала.

Ник обедал в «Олимпии». Завидев меня, молча кивнул на стул рядом.

— Составишь компанию? — спросил он, имея в виду обед.

Я покачала головой. Он увлеченно жевал, а я спросила:

— Есть новости?

— Сколько угодно. Разбился автобус в Испании. Имеются жертвы.

— Могу я узнать причину твоего скверного настроения?

— Что ты! Сегодня я — сама доброта. — Он посмотрел на меня так, точно намеревался читать в моей душе, как в открытой книге. — Как твой журналист?

— Надеюсь, что хорошо.

— Я думал, ты ночь напролет с ним трахаешься, раз не отвечаешь на мои звонки.

Я закинула ногу на ногу и стала разглядывать зал. Ничего особо выдающегося — правда, за версту несет большими деньгами.

— Ребята нервничают, — сказал Ник, продолжая наблюдать за мной.

Я повернулась, выжидая, что он скажет дальше. Ник достал из кармана листок бумаги и перебросил его мне. Я развернула, потом перевела взгляд на Ника. Лист бумаги тот самый, на котором я тренировала свою дедукцию: фамилии убитых, обведенные кружочками, против двух имен вопросительные знаки. Как она попала к Нику, спрашивать не стоило, он часто бывает у меня в гостях, а ведет себя по-хозяйски. Однако меня удивило, что эта бумажка смогла его заинтересовать.

— И что? — спросила я, не дождавшись объяснений.

— Листок нашел Артем, и у бедняги начался припадок. Хотя, если посмотреть на события последнего времени с его точки зрения, выглядит страшненько.

— О боже, — фыркнула я. — Он решил, что это я занялась санитарной обработкой нашего города и он, бедняга, на очереди?

— Что-то вроде того, — кивнул Ник. — Тыкал мне бумажку в нос и вопил: «Я же говорил!» В следующий раз не оставляй на виду такую улику.

— Я просто ломала голову, кто мог это все сделать. — Против воли мой голос звучал так, как будто я оправдывалась.

— Выпей что-нибудь и успокойся, — перебил Ник, потом улыбнулся и подмигнул:

— Вовка хоронит тетю. Что у него за родня в Сибири?

— Откуда мне знать?

— Я думаю, и он не знает. Конечно, все люди братья и какую-нибудь родню и там можно отыскать.

— Он уехал? — дошло до меня.

— Ага. Сегодня. Сказал, что никак невозможно предать тетю земле без его личного присутствия.