Татьяна Степанова - Темный инстинкт
Потом, когда…
Кравченко недоговорил — по лбу его мягко шлепнула пущенная меткой рукой приятеля подушка. Следом полетела бы кроссовка, уже поднятая Мещерским с ковра, как вдруг…
БОЖЕ, КАКОЙ ВОПЛЬ!
Мещерский часто потом вспоминал, как они мчались тогда вниз — полуголые, босиком. А в ушах продолжал звучать этот пронзительный животный вой. Кравченко одним махом перепрыгнул почти целый лестничный пролет и…
— Кто кричал? Кто? Господи! Мариночка, что стряслось, что такое? — Двери спальни Зверевой уже осаждали Майя Тихоновна, Александра Порфирьевна, Григорий Зверев и Корсаков.
Сверху спускался Петр Новлянский в махровом халате.
Алиса — тоже в халате, коротеньком лайкровом — буквально влипла в стену, судорожно цепляясь за вырывавшегося от нее иранца.
— Да подожди, ничего ведь не случилось, — бормотал Файруз. — Зачем так себя пугать? Ну успокойся, ну Лисенок.., ну пожалуйста…
Дверь была не заперта. Они ввалились всей толпой в спальню.
Зверева сидела в кровати. На голове — все тот же завитой парик, ночная сорочка черного шелка сползла с рыхлого плеча — она даже не пыталась ее поправить, — руки ее безвольно лежали на атласном покрывале алого цвета.
Кравченко быстренько окинул взглядом место действия: смятую постель, осколки разбитой чашки на полу, рассыпанные по ковру тут и там листы желтоватой бумаги — вроде ноты, зажженную на ночном столике лампу на фарфоровой подставке.
— Марина, что произошло? — вопрошал в который уж раз Зверев. Он единственный из всех был одет — видимо, еще не ложился. — Почему ты так ужасно кричишь? Снова приснилось что-нибудь?
— Нет, нет. — Она согнула ноги, тяжело заворочалась на подушках. — Здесь только что.., только что кто-то был, Гришенька.
— Кто? — Зверев присел на кровать.
— Не знаю. Я почувствовала. Он стоял надо мной. Вот здесь. — Она чиркнула по воздуху ребром ладони. — Близко. Очень. Я слышала, как он дышит.
— Подожди, подожди, — Зверев поймал ее руку, погладил стиснутый смуглый кулак. — Успокойся. Но кто же это мог быть?
Она закрыла глаза, потом прошептала:
— Я почувствовала. Это ОН пришел за мной.
— Да кто он? — Корсаков подошел к кровати с другой стороны.
— Андрей. О господи!
В комнате повисла пауза. Потом все разом загалдели.
— Тебе снова приснился кошмар, — Майя Тихоновна, подоткнув полы халата, тоже взгромоздилась на кровать. — Гриша, подвинься-ка. — Она по-хозяйски пощупала лоб Зверевой. — Так и есть. У тебя небольшая температура. Ты лекарство приняла?
— Приняла, — Зверева всхлипнула и легла лицом в подушку, словно прячась от глазевших на нее перепуганных домочадцев.
— Чашку разбили… — Майя Тихоновна потянулась к осколкам.
— Оставь. Это я разбила. Я дернулась включить лампу и столкнула ее.
— А тот, кто был здесь, ну куда же он мог деться? — подал голос Мещерский. — Убежал? Вы успели его разглядеть?
Все воззрились на него так, будто он сморозил несусветную глупость.
— Я закричала.., и не знаю, кажется, это был мгновенный обморок. — Зверева бормотала все неувереннее и тише. — Но я слышала, как он дышит! О, это ужасно. Я закричала.., я не соображала, что делаю.
— Я бы тоже заорала, если бы меня что-то напугало.
Ну все, все. Это всего лишь дурной сон. Прошло уже. Ты…
Марина, хочешь я побуду с тобой? Я все равно уже не усну.
Мещерский с удивлением обернулся: голос Алисы Новлянской. Той самой, которая всего несколько часов назад буквально языком еле ворочала! А сейчас — трезвый тревожный взгляд, и никакого джина с тоником и в помине нет!
— С Мариной Ивановной останусь я. — А это уже было брошено точно перчатка в лицо врагу: вызов и утверждение своего права. И бросил этот вызов не кто иной, как Георгий Шипов.
Он явился в спальню мачехи в одних плавках. На крепкой шее его висел на цепочке золотой католический крестик. А на груди его Мещерский с удивлением разглядел крупную ярко-голубую татуировку: раскрытую ладонь, поднятую в приветствии римских цезарей, — любимый жест Бенито Муссолини.
— Марине Ивановне приснился кошмар. — Шипов шагнул вперед и словно заслонил певицу от сгрудившихся у кровати родственников. — Не суетитесь. Все уже кончилось. Можете отправляться спать. Я останусь в зале, — он кивнул на двери музыкального зала, — Марина Ивановна, будьте спокойны. Сюда больше никто не войдет. Я клянусь.
— Слушай, давай только без этого самого, — Корсаков поморщился. — Без трагикомических жестов, а? Тут и так уже голова кругом.
— Не твое дело.
— Не веди себя как шут гороховый.
— Я сказал — не твое дело. — Шипов-младший опустил глаза, мышцы его напряглись. — Марина Ивановна, скажите мне только одно: вы хотите?
— Нет, нет, мне, наверное, все показалось. — Она все прятала лицо в подушки. — Не надо ссориться, ребята, прошу вас. Пожалуйста, идите спать. Дима, Петя, Егорушка — пожалуйста. Я.., нет, Лисенок, и ты тоже — иди, прошу. Все хорошо. Видишь? Я уже совсем почти успокоилась. Просто — нервы. Сегодня ужасный, ужасный, ужасный день! — плечи ее затряслись от рыданий. — Извините меня, я…
— Вот что, все марш отсюда. Все, все! Марш! — Майя Тихоновна начала выталкивать всех из спальни. — К себе" к себе — нечего тут делать. Мы сами тут с Шурочкой управимся. Шурочка, голубчик, принеси мне из моей комнаты мохеровую кофту. И, если не трудно, чайку организуй.
Сейчас, Мариночка, с лимончиком выпьешь горяченького — успокоишься. Это все жар у тебя. Вот и привиделось бог знает что. А вы что, молодые люди? — она обернулась к Мещерскому. — Уж, пожалуйста, и вы тоже — идите.
— Но мы бы хотели все же выяснить, что произошло! — заартачился тот.
— Пойдем, — Кравченко хмурился.
— Но мы должны…
— Пой-дем.
Все начали нехотя расходиться. Георгий Шипов, как был полуголый, вышел на открытую террасу и стоял там, облитый лунным светом, точно юный античный бог, изваянный из мрамора. Бультерьер, появившийся в зале с непростительным опозданием, теперь легонько поскуливал и скреб в захлопнутую хозяином дверь.
Когда приятели поднялись к себе, Мещерский в сердцах стукнул кулаком по створке шкафа-купе:
— Черт-те что! Сумасшедший дом.
— Она смертельно испугалась, Серега, — Кравченко опустился на постель. — Ты обратил внимание на ее зрачки?
— Мне только и делать было, что на зрачки пялиться!
Там.., там темно — ночник же один!
— У нее остекленелый взгляд.
— Она какое-то лекарство принимает. Наверняка снотворное.
— Зверева смертельно испугалась, — повторил Кравченко веско. — Это даже я, толстокожий, почуял. Только вот чего? Или кого? А этот гитлерюгенд-то, — он хмыкнул. — Зигфрид-то наш доморощенный, ах какой резкий мальчик, а? Кстати, ты видел, как он вошел в спальню?
— Нет.
— И я — нет. Хотя стоял в дверях. Мимо меня он не проходил.
Они переглянулись.
— Может, мы просто не заметили? — пробормотал Мещерский. — Наверняка не заметили! Ведь мы не следили специально.
— Вот то-то и оно, — Кравченко вздохнул.
Глава 12
ТЕЛО КАК УЛИКА
— Мне не мешало бы отправиться с тобой и самому все проконтролировать, — мечтал Мещерский, когда на следующее утро сразу после завтрака (за столом на этот раз сидели все, даже Зверева, и старательно делали вид, что ночью ничего странного не произошло) Кравченко по телефону связывался с отделом внутренних дел.
— Мне надо самому взглянуть на результаты осмотра тела, — продолжил он. — С чужих слов какие-либо выводы делать крайне сложно.
— Я тебе все расскажу, — пообещал Кравченко. — Но сам понимаешь, с Сидоровым тебе общаться пока не резон, а то еще спугнешь его.
— Он же прекрасно понимает, что у тебя нет от меня секретов.
— Ну, понимать — это одно, а убедиться наверняка — совсем другое. Огорчиться можно, в недоверие впасть.
А это грех. Да ладно тебе ныть, к обеду все и так узнаешь, дольше я в морге нипочем не выдержу. К тому же не забывай: наш сельский детектор требует от меня подробной информации. А мне сейчас недосуг отвлекаться на всю эту нервную атмосферу, — Кравченко скривил губы. — Я и так ночь не спал с их художествами. Ну а ты, Серега, как барометр тут. В общем, лови настроения. Алло, это милиция?
Будьте добры Сидорова к телефону. Алло, Шура, это я.
Уже! Ну — как скажешь. Ага. Понял. Ну естественно…
Ключи от «Хонды» Кравченко снова получил у Агахана Файруза. Как обычно, тот был сама вежливость:
— Можете, Вадим, оставить ключи у себя. А ключи от других машин и от гаража — если вам они потребуются — я немедленно предоставлю по первой вашей просьбе. А от лица Марины Ивановны и от себя говорю: «Ин хане мал-е ход-е тунэ», — и тут же перевел с виноватой улыбкой:
— Этот дом — ваш, — и протянул Кравченко толстый конверт.
— Благодарю, Агахан, — Кравченко спрятал деньги в карман не считая: на первоначальные расходы хватит, а там выудим еще. Можно ни в чем себе не отказывать.
