Виктория Платова - Ритуал последней брачной ночи
Зато спустя двадцать минут появился Филипп Кодрин.
Филипп во все стороны вертел своей идеальной головой: должно быть, кого-то разыскивал. Не успела я сообразить, что к чему, как Сергуня помахал ему рукой.
— Ты что, назначил ему встречу? — зашипела я, едва не подавившись остатками икры.
— Ты против?
— Да нет… Просто не думала, что вы знакомы.
— Я же занимался делом его сестры, — шепотом объяснил Сергуня. — И прекрати на него пялиться. Если будешь строить глазки — соскочит, учти.
— Я не собираюсь…
— Лучше хами. Вытирай ноги об его внешность. Он свою кукольную физиономию терпеть не может.
— Да ты психолог, Сергуня, — я посмотрела на репортера с уважением.
Ответить Сергуня не успел: Филипп подошел к нашему столику, вопросительно склонил пробор и протянул Сергуне руку.
— Привет! — Мой ангел-хранитель вяло ответил на рукопожатие. — Хреново выглядишь. Неприятности?
По лицу Кодрина галопом пронеслась едва заметная удовлетворенная ухмылка: вылитый Джек Николсон в роли маньяка из «Сияния».
— Пока все в порядке, — радостно сообщил он и уселся рядом с Сергуней — прямо напротив меня. Я со скучающим видом уставилась на солонку.
— Зятька-то твоего бывшего тю-тю, — Сергуня пододвинул Кодрину меню. — Слыхал?
— Ты из-за этого меня вызвал?
— Из-за этого тоже. Вот, познакомься, моя коллега, Римма Карпухова. Начинающий репортер. Собирает материал по этому делу.
Я по-прежнему пялилась на солонку.
— А от меня что требуется? — Филипп явно озадачился моим невниманием.
— Расскажешь ей о покойном. Милые подробности из частной жизни. Так сказать, воспоминания современников.
— Ей? — красавец брат даже не смог скрыть разочарования. — Я думал, что ты…
— Увы. Под эту эпитафию я не подписываюсь. Сколько у тебя времени?
— Ну-у… Часок найдется.
— Вот и ладушки. Вы тут общайтесь, ребятки, а я побежал. Римуля, пока! — Репортер покровительственно потрепал меня по холке. Я перехватила его руку:
— А платить кто будет? За блины? Пожрал и отвалил? Подонок. — С «подонком» был явный перебор, но именно это развеселило Кодрина до невозможности.
— Всегда она так, — вздохнул Сергуня и вытащил из кармана слипшийся комок потерявших всякий товарный вид полташек. — Держи на мороженое, мужененавистница! Встречаемся в пять возле редакции…
Сергуня выскочил из-за столика, и я мысленно послала ему вдогонку воздушный поцелуй.
Несколько минут мы сидели молча. Кодрин не узнал меня, он даже не прикладывал усилия к тому, чтобы узнать. У Фили-затворника была незавидная судьба: ни днем ни ночью его не оставляли в покое исполненные немой страсти женские взгляды. Бесконечный гон, ни секунды передышки. А что может быть более банальным и более однообразным, чем страсть?..
— Значит, Римма, — Кодрин тоже переключился на солонку. — Вы правда мужененавистница?
— Лесбиянка, — сама не зная почему, брякнула я. — Еще вопросы будут?
Вопросов не последовало, но тело Филиппа сразу обмякло и потеряло бдительность. Солонка больше не интересовала Кодрина: теперь он во все глаза смотрел на меня. Еще бы, я как женщина не представляла для него никакой угрозы.
— Закажете что-нибудь? — Я старательно избегала кодринского взгляда, так же как и он избегал моего сутки назад, в приснопамятном кафе на Петроградке.
— Может быть, подыщем более оригинальное местечко? — неуверенно спросил он. — Располагающее к беседе.
— Как знаете.
Если он потащит меня в какой-нибудь специфический клубешник — плохи мои дела!.. Но ничего экстремального Филипп не предложил. Мы забрались в его видавшую виды «Ауди», и, прежде, чем завести двигатель, он еще раз внимательно осмотрел меня с ног до головы. Я стойко держала лесбийскую марку: полупрезрительная улыбка на лице, ноль внимания на медальный Филин профиль, ноль кокетства в голосе.
— Какого года тачка? — Я решила добить его абсолютно мужскими вопросами.
Кодрину польстило такое внимание к технике.
— Восемьдесят третьего. Но пробег небольшой.
— Не сыплется?
— Пока нет. Вы даже не спрашиваете, куда мы едем, Римма.
— Мне все равно. Главное, чтобы вам было удобно.
Филиппу было удобно только у себя, в эрмитажном закутке. Зайдя в тыл служебным помещениям музея, мы юркнули в комнату, отдаленно напоминающую чулан при пагоде. К тому же комната явно жала Кодрину в плечах: там с трудом помещались стол, два шкафа, чайник и телефон.
— Чем вы занимаетесь? — спросила я.
— Декоративно-прикладное искусство Индии. Вот оно! Индия, соседка и закадычная подружка Юго-Восточной Азии! Филипп Кодрин и таинственный Тео Лермитт стремительно сближались; еще секунда — и они сольются в экстазе у ступней Будды. Но потрясать Тео Лермиттом перед носом Филиппа я не стала; Все будет зависеть от того, куда выведет нас разговор.
— Кстати, чай тоже индийский, — сказал Филипп, орудуя чайником.
— Со слоном? Одесской чаеразвесочной фабрики?
— Зачем? Мне присылают друзья из Мадраса. Элитные сорта.
«Элитные сорта» меня не вдохновили. Я сделала несколько глотков (из вежливости) и раскрыла блокнот:
— Вы были знакомы с Олевом Киви?
— В какой-то мере, — Филипп устроился против меня и опустил подбородок на руки. — Он был женат на моей сестре. На моей покой…
Печальные воспоминания Филиппа прервал телефонный звонок. Извинившись коротким взмахом ресниц (Микки Рурк в последней трети «Харлей Дэвидсон и Ковбой „Мальборо“), он прижал трубку к уху.
— Да, дорогая… Понимаю… Прости, что не перезвонил… Мне нужно было уехать… Ну, какая женщина, о чем ты говоришь?!
Филя понизил голос, а я надменно, — в полном соответствии с неблагодарной ролью «буч», выбранной мной, — улыбнулась.
— Да, буду дома вовремя, Яночка… Я помню. Обязательно перезвоню.
Яночка.
Я вспомнила красную Сергунину папку с досье Аллы Кодриной. Яночка тоже фигурировала там, но только как Яна Сошальская, супруга Филиппа Донатовича Кодрина. Хотела бы я взглянуть на римскую волчицу, на моих глазах превратившую в фарш этот замороженный кусок мужского филе!
Филипп положил трубку и снова уставился на меня.
— Простите. Это жена. Беспокоится…
— Понимаю, — сказала я, хотя не понимала ровным счетом ничего. При его росте, внешности и идеальном разлете бровей ютиться под каблуком у какой-то склочной дуры… Просто бред какой-то! К тому же она его не кормит, судя по всему: не станет же нормальный мужик, выйдя из дома, бросаться в первую попавшуюся точку общепита!..
— Очень ранимое существо, — хрюкнул Филя.
— Кто?
— Моя жена. — Похоже, он до сих пор находился под впечатлением разговора с ней. — На чем мы остановились?
— На вашей покойной сестре, — допустила бестактность я и тотчас же попыталась исправиться:
— Вы сказали, что Олев Киви был женат на вашей покойной сестре…
— Я не очень хорошо его знал… И вообще… Этот брак показался мне скоропалительным.
Теперь это неважно, Филя. И он, и она — мертвы. Брак оказался не скоропалительным, а скоропостижным…
— А ваша сестра…
— Подождите, — сразу же насторожился Филипп. — О ком вы собираетесь делать материал? Об Олеве или о моей сестре?
— Мне показалась, что в их уходе есть трагическая закономерность…
— Да? — неожиданно разволновался брат покойной.
— Убийства с промежутком чуть больше года. Мне кажется, что причины смерти Киви кроются в убийстве его жены.
Филипп поднялся, снова сел, ухватил себя за нос, потянулся к чайнику, отодвинул ящик стола, задвинул его и только потом решился поставить меня на место.
— Я не хочу это обсуждать. Мы с женой едва пережили прошлогодний кошмар… Не хотелось бы, чтобы он возобновился снова.
— Но вы же умный человек, — польстила Филиппу я. — Вы должны понимать, что дело Аллы Кодриной не раскрыто. А теперь еще и убийство ее мужа. У следствия могут возникнуть вопросы… Дополнительные вопросы.
По виску Филиппа поползла предательская капля.
— Вы имеете какое-то отношение к следствию? — выдохнул он.
— Нет, но…
— Я согласился встретиться с вами только потому, что меня попросил об этом Сергей… И мы договорились с ним: никаких вопросов о сестре.
— Хорошо, — сразу же пошла на попятный я. — Никаких. Вы общались с Олевом Киви после того, как… Вы общались с ним в последний год?
— Нет, — Филиппу наконец-то удалось взять себя в руки. — Мы не общались с ним. Он тоже не выказывал к нам никакого интереса.
Тема разговора стремительно исчерпывалась, на имя Аллы Кодриной было наложено табу: о чем спрашивать Филиппа дальше, я не знала. Но он сам пришел мне на помощь.
— Вы обратились не по адресу, — после недолгого молчания сказал он. — Я не смогу добавить в его портрет ни одной светлой краски. Несмотря на все его регалии.
— Вот как?
— Может быть, для музыкальной общественности это и невосполнимая утрата. Хотя я сомневаюсь, что он пиликал на своем инструменте лучше Ростроповича… Лично для меня его смерть — пустой звук. Я никогда его не любил. Ни-ког-да! И не считаю, что произошло убийство.
