Дожить до весны - Влада Ольховская
Это может оказаться последней ошибкой в его жизни.
Он знал, что один уже не справится, и знал, что просто так никто ему не поможет. Никто не догадывается, что помощь вообще нужна! Он не предупредил остальных, потому что не думал, что окажется в опасности… Попался, как последний идиот. Он попытался вспомнить, как это началось, когда именно он допустил ошибку, но не смог… Уже не смог. Это было плохо. Мысли путались, становились короче, он будто наблюдал за ними издалека – как пассажиры корабля смотрят на далекий берег, который им даром не нужен, они все равно не собираются туда высаживаться.
Плохо, а становится хуже. Нужно больше времени, хотя бы чуть-чуть.
Гарик вспомнил, как получить больше. Понял, что это плохая мысль, дурацкая, но другую искать не стал – знал, что она может и не появиться. Он кое-как открыл ближайшее окно и не прыгнул даже, а рухнул вниз.
Он помнил, что находится на втором этаже. Он не был уверен, что помнит правильно. Если бы он ошибся, перепутал сегодняшний день со вчерашним, все могло закончиться – и он бы даже, может, не узнал об этом! Вот о чем он не позволил себе думать, просто сделал и все.
Момент полета остановил его сопротивление, и на этот миг стало хорошо. Так хорошо, как он и ожидал, как уже было… Хорошо – и очень плохо. Потому что если замереть в этой паутине, она оплетет и больше не отпустит.
Но потом все-таки пришла спасительная боль, отогнавшая мучительное удовольствие. Он не ошибся насчет второго этажа, только поэтому он еще был жив. Гарик рухнул на что-то мягкое, но не слишком. Мусорные мешки? Скорее всего, да, что еще, что тут может быть… Это не имеет значения. Ему недостаточно больно, чтобы умереть или потерять способность двигаться, такого пока хватит. Мысли даже прояснились, потому что тело ответило на боль, оно будто перестало растворяться в бесконечном неоновом океане, вернуло себе прежнюю форму, вернуло силу. Матвей говорил, что так будет, что резкий выброс адреналина в кровь помогает…
Матвей! Нужно позвонить ему. Он знает, что делать, он всегда знает… И вообще много что знает, и это хорошо, потому что Гарик не сумел бы объяснить, что с ним произошло, а Матвей сам догадается, поймет…
Да, нужно звонить ему. Но непонятно, как.
Телефон Гарик все-таки нашел – и уже это было достижением, аппарат ведь мог разбиться, потеряться при падении. Однако повезло хотя бы в этом! Вот только теперь Гарик держал устройство на ладони, смотрел на него и… не мог позвонить. Он не помнил, как звонить Матвею. Он не сомневался, что знает, что это очень простое действие, которое теперь ускользало вместе с мыслями…
Адреналин уже не помогал, время снова ускорилось. Гарику только и оставалось, что нажимать наугад… Телефон разблокировался автоматически, отсканировал лицо, минус одно действие, уже спасибо. Нужно на что-то нажать, чтобы был звук, был голос, и если очень повезет, если подсознание возьмет верх над угасающим сознанием, это будет голос Матвея…
Голос действительно был. Но не Матвея.
– Гарик, это ты? Ты на часы вообще смотрел? Мне что, снова отключать на ночь телефон?!
Не Матвей, нет… Таиса. Это Таиса. Тоже хорошо – не худший вариант. Может, он намеренно позвонил ей. Может, просто нажал дрожащей, едва подчиняющейся ему рукой на список последних вызовов, и тогда это двойная удача – мог бы и в службу доставки так позвонить! Проверить уже не получилось бы, зрение стало настолько мутным, что он не различал ни буквы, ни цифры.
Он помнил только адрес. Это было сложно. Таиса удивлялась, что-то переспрашивала, и это злило, но от злости становилось чуть легче, снова легче… Не настолько, чтобы ответить Таисе нормально или даже разобрать ее слова. Но достаточно, чтобы держаться за осколки воспоминаний, за тот осколок, на котором адрес, повторять одни и те же слова, молить непонятно кого о том, чтобы у слов был именно тот смысл, который вкладывал в них Гарик, могло оказаться по-всякому.
Таиса то ли поняла его, то ли окончательно разозлилась. В любом случае, ее голос больше не звучал, а вскоре исчез сияющий прямоугольник на руке Гарика – экран смартфона погас. Она завершила вызов. Может, позвонить кому-то еще? Хотя нет, не получится, уже не получится.
Неоновый океан побеждал его. Хотелось то смеяться, то ударить кулаком по стене изо всех сил – зная, что стена разобьется, появится трещина, а за трещиной будет совсем другой мир. Как раньше. Все будет как раньше, хорошо, а если так, зачем сопротивляться и мучить себя?
Но зачем-то все-таки надо. Гарик уже не надеялся дотянуться до своей памяти и понять, зачем именно. Осталось лишь смутное ощущение, что должно быть именно так и никак иначе. Никакого послабления, никакой жалости к себе, потому что за жалостью придет бездна, из которой он больше не выберется… Она и так злится, что отпустила один раз, второго не будет.
Он не остался там, куда упал. Сквозь звуки, которых не было и которые он слышал, прорывался тот, который, скорее всего, действительно существовал. Резкий завывающий звук. У него больше не было названия, оно растворилось вместе с остальными словами, которыми Гарик уже не мог пользоваться. И все-таки упрямая часть его, питаемая болью и гневом часть, каким-то чудом делала выводы. Предупреждала, что резкий звук – часть всего, что происходит, хотя происходить не должно. Не в его интересах. Говорила, что здесь оставаться нельзя, потому что тогда победит… кто-то. Забытый. Ускользнувшее имя, источник гнева, источник боли, но не боли тела, раненого падением со второго этажа, а совсем другой боли, более глубокой и острой…
Гарик ушел и от этого человека, и от паутины. Он шагал уже без цели, остатков самоконтроля хватало лишь на что-то столь примитивное, как движение, на мысли – уже нет, на воспоминания – давно нет. Он не был уверен, идет он прямо, бежит или ползет. Он знал, что скоро упадет, и даже не боялся
