История одной дуэли - Вячеслав Павлович Белоусов
– Где? – сунулся в папку Квашнин.
Я палец не пожалел, поводил по бумаге с чувством:
– Читай! Везде одно и то же: «свидетели не найдены», «факты не подтвердились», «установить очевидцев не представляется возможным»… Где же ваша работа?
– В глаза не видел! – Квашнин оторвался от бумаг, взмолился: – Никаких поручений по делу Топоркова уголовный розыск не исполнял…
– Выходит, начальник милиции кому-то другому поручал задания старшего следователя? Не сам же он строчил такие ответы? Думай, что говоришь!
Капитан Квашнин развёл руками.
По стопочке выпить нам так и не пришлось, а чаем Квашнин запоил меня до тошноты. Допоздна засиделись, но Каримова так и не дождались. Уже в десятом часу вечера из райкома позвонили дежурному, что совещание продолжается.
Засыпая, я подумал, что моему визиту искренне радовались только бескорыстный Моисей Моисеевич и верный пёс Мурло.
* * *
Утром мне предстоял визит в районное отделение госбезопасности. В приёмной молодящаяся женщина, поливавшая цветочки на подоконнике, попросила подождать, кивнув на стул – шеф говорил по телефону. Постепенно накаляясь, словно чайник на плите, я просидел с полчаса. Наконец секретарша любезно открыла передо мной дверь.
Царапкин, новый начальник, сменивший Усыкина, встретил меня настороженно, хмуро и неторопливо поинтересовался причинами визита; неторопливость его была подчёркнута и заметна; вчера я так и не дождался одного начальника, сегодня этот тянет резину, будто сговорились оба!
– Меня о вашем приезде не предупредили, Данила Павлович, – закончив разглядывать моё удостоверение, хмуро буркнул он. – А вы, значит, у нас работали?
Я кивнул.
– Чем же отличились, что через полгода вверх пригласили? – он как-то с подозрением зыркнул без всякого интереса, но и без издёвки, впрочем. – Не тутошней ли историей?
Он так и произнёс «тутошней», но я опять не засёк подтекста, буднично у него получилось.
– Начальству виднее. – Я присел на единственный стул, что стоял почти у самой двери. – А история действительно из прошлого.
– Из управления нашего тоже не звонили, и ваш Колосухин не дал знать, – перебил он меня. – Я своих перетряс, у меня старожилы вас помнят.
– Дела давно забытых дней, – попробовал я пошутить, раскрывая портфель.
– Прокурор района в курсе вашего визита? Бобров со вчерашнего дня в командировке. – Он не спускал с меня настороженных глаз.
– Он нам не понадобится.
– Слышал, жена с вами? – И опять он не улыбнулся.
– Соскучилась по знакомым.
– По ком же?
Я промолчал.
– Зябликов, вас сменивший, у нас не частый гость, – не унимался Царапкин. – А вы, вон, даже в городе не забываете…
Я давно отметил одну особенность в манерах работников этого учреждения, поэтому терпеливо дожидался конца его вопросов: они должны иссякнуть сами, перебивать или другим образом форсировать ситуацию бесполезно.
– С Каримовым осечка, я бы ещё вчера к вам зашёл.
– Вместе на бюро заседали, – изобразил он значимость.
– Затянулось бюро?
– В колхозах напряжённая обстановка, с зимовкой проблемы. Но изменим положение. Как супруга перенесла дорогу?
«Ему про всё донесли, – впервые я смутился. – Не удивлюсь, если услышу, на каком она месяце».
– Так что же вас интересует, Данила Павлович?
По-видимому, он нажал какую-то кнопку, так как я уловил тихий сигнал в приёмной, и тут же влетела молодушка.
– Анна Михайловна! – Он изобразил мне улыбку. – Вам чай, кофе?
– От кофе не откажусь. – Положил я перед ним копию поручения Федонина. – Меня интересует результат исполнения вот этого задания.
Царапкин не подал вида, что бумага его заинтересовала, он даже небрежно чуть отодвинул её от глаз, а потом полез за очками. Они оказались круглыми, в тонкой металлической оправе, я вспомнил кино тридцатых годов, у какого-то актёра такие мелькали на носу, напоминая больше монокль, потому что вечно спадали с носа. На этих металл был благородного цвета и делал им честь.
– Курите? – тихо поинтересовался он.
Надо сказать, меня покорило его умение ненавязчиво завладевать инициативой. Силён, бродяга, оценил я. Ну да ладно. В конце концов я прикатил не в кошки-мышки играть. А приёмчики эти знакомы.
– Прокурором области Игорушкиным, – значительно и сосредоточенно начал я, – поручено завершить уголовное дело прошлого года. Оно было в производстве старшего советника юстиции следователя по особо важным делам Павла Никифоровича Федонина. Передано мне. С этим я и прибыл.
Сказано было неплохо, я обратил внимание, как пригибалась голова этого человека к столу, особенно она дрогнула при перечислении мной должностей и званий: на служивых этих мастей действует.
– О каком деле идёт речь? – он сумел сохранить хладнокровие.
– Возбуждалось в связи с самоубийством осуждённого Топоркова, бежавшего из колонии и подозреваемого в поджоге архивного помещения.
Пауза длилась долго.
– А-а-а… Вон оно что. – Царапкин снял очки, поднял брови. – Как мне докладывал предшественник, к бытности которого это относится, дело давно прекращено. Да и вы это произнесли – уголовник застрелился. Впрочем, в детали я не вдавался, никакого дела у нас не заводилось.
В коротком монологе мне особенно понравилось слово «предшественник». Лихо открестился Царапкин от майора Усыкина, теперь уже бывшего, как метко заметил вчера в разговоре острый на язык Квашнин: «Сгоревшего в пожаре, запалённом неизвестно кем…»
– Отнюдь, Максим Устинович, увы, отнюдь. – Я поудобнее постарался устроиться на стуле, принимая поданный кофе. – В вашем отделении дело действительно не заводилось. Все материалы майор Усыкин переадресовал нам, в районную прокуратуру, а потом дело было приостановлено Федониным в связи с неустановлением виновного, но не прекращено.
– Я не следственник, Данила Павлович, – уголки губ Царапкина дрогнули, изобразив ухмылку. – Усыкин, помню, докладывал, сдавая мне дела, что подписывал какие-то ответы на запросы из областной прокуратуры. Поискать в нарядах переписки?
– Не помешает.
– Семнадцатый наряд мне, – резко бросил он в телефонную трубку, а мне любезно предложил: – Ещё кофе?
Я кивнул, такого кофе я не пивал даже в «Шарлау».
– Данила Павлович! – Царапкин отодвинул от себя чай, ослабил галстук и, распахнув китель, откинулся на спинку кресла. – А кого, простите, могут интересовать вопросы, потерявшие всякий интерес, значимость, а в целом, я бы сказал, не принесшие никому никакого вреда?
Лицо его разгладилось, я увидел его улыбку, она оказалась не натянутой, не придуманной, а даже, наоборот, вполне доброжелательной и располагающей к откровенности.
– Кому это, грубо выражаясь?.. – он присвистнул. – Смех один! Ту историю затеял сам Усыкин. Но что с него взять! Человек тяжело болел, переживал. Ему вошь казалась чумой. Никаких важных документов из архива не пропало. Там бумажки были местного значения, древности несусветной, ещё революционного
