Геннадий Абрамов - Ни за грош
– Аа, еще один. Нехрист лохматый. Явился!
– Здравствуйте, уважаемая.
– Всех бы туда!
– Куда, бабуня?
– Чертям на съеденье! - тычет - в руках тряпка какая-то, вроде гимнастерка скрученная. - Чтоб духу вашего на земле не было!
Оглянулся:
– Мать моя буфетчица.
Как же сразу-то не заметил?
Отсюда, с этой стороны шоссе, хорошо просматривалось поле за околицей. За полем - плешивый взгорок, а по бокам желтый с прозеленью лес. Видно: что-то случилось. "Скорая" торчит - до пояса. Чумоход, крыша одна. И народ толчется, зеваки.
– Тихо, бабуня. Понял. Не озоруй. И не гляди, как змея из-за пазухи.
– Я тебе погляжу сейчас! Я тебе погляжу!
– Залетный я. Нездешний. Доходчиво объясняю? Проездом, случайно - во, каска, шлем.
Она замахнулась тряпкой.
– Глаза бы вас, чертей, не видали!
– Меня и не было, - он отскочил как ошпаренный. - Доброго здоровьичка. Пока.
8
Краснощекая продавщица, уложив на прилавок груди, распирающие ее белый халат, в охотку судачила с товарками - как раз по интересующему его делу.
– Небось из Жигалова кто.
– Да ну?
– Звери.
– А ты сама-то видела?
– На страсть такую глядеть...
– Вот и я - померла бы от страха.
– Ваня Вострикова рассказывает - одному полбашки отсекли.
– Врешь.
– Да чтоб мне всю жизнь по бехээсам сидеть.
Полюбовавшись на пустой прилавок, Андрей незаметно вышел.
9
По утоптанной дорожке, надвое перерезающей поле, пошагал к лесу. На ходу снял куртку, скатал и засунул под ремень, каску положил между картофельных грядок и приметил место - яркие, чего маячить. Чем ближе подходил, тем сильнее волновался. Вроде не трус, а страх до костей пробирает. Лезет под рубаху, ничем не выгонишь. И ноги как будто идти не хотят.
Поле поджимал, цепляя грядки, подростковый лесок, а левее, как на взгорок поднялся, увидел озерко.
Небольшое, уютное, как бы к лесу ластится. Берега утоптанные, сходы к воде, общипанные редкие кустики - живое, значит, купаются. "Скорая" на дороге.
А милиция - на той стороне, в ложбинке, где трава не повяла. Метрах в сорока - голоса слышно, бригада следственная, фотографируют. А правее, в болотце, что за ложбинкой, глазеют, стоя на кочках я обхватив деревья, пацаны деревенские, женщины в колпаках и фартуках, Наверно, поварихи из дома отдыха. Еще. приметный мужик, бородатый, как монах, в старом плаще и зеленой шляпе - похоже, сторож или истопник.
Приманил к себе парня.
– Что тут?
– Убийство, - зашептал. - Двух сразу.
– Женщин?
– Не. Городских, дачников.
– Пенсионеров, что ли?
– Не. Старики летом ездили. И то редко. А как лето кончилось, эти стали. Они с позапрошлого года у Матрены дом откупили, перестроили, ну и ездили. Молодые еще. Один - сын. Может, по двадцать лет только. Или по девятнадцать. Максим, а другой Славка.
Мы у них музыку через забор слушали.
– Клевые записи?
– Класс.
Парень был тупой и крепкий - как лозунг.
– Пойдем поближе посмотрим.
– Не, - замотал нечесаной головой.
– Пойдем, Чего ты?
– Ну их. Что я, совсем, что ли?
– Герой Покойники, они смирные.
– Ага. Вот сам и иди.
– А где третий?
– Чего?
– Мне старуха в магазине сказала. Трое. На "Жигулевиче".
– Слушай больше. Брехня. Машина, точно, стояла.
– Светлая?
– Белая, а по бокам грязная. Не. Двое их. Мы на великах гоняли. В субботу и воскресенье.
– Подсматривать нехорошо.
– Больно надо. У них музыка хорошая.
– А машина? Давно уехала?
– Она разве... уехала?
– Пинкертон. Не заметил?
– Мы на карьерах купались.
– Когда их? Сегодня?
– Ага. Недавно. Вчера мы тут проезжали. Темнело уже. Сторож с собакой гулял, и больше никого.
– Ладно, дай пять.
Парень напрягся и помрачнел.
– Дрожи дальше, - Андрей пожал его потную вялую руку и отошел.
Точно - они. Штаны Максима, клетчатые. Он часто в них ходил. Голова то ли есть, то ли нет, не разглядел. Колеса мешают, люди. Далековато. А может, в выемке так лежит. У Славки колено голое. Лицо, голова - все под коркой кровяной, и трава вокруг грязная, бурая.
Подкрался поближе, но милиционер заметил и отогнал.
– Нельзя. Уходите.
– Сволочи. Кто их?
– Проходи, парень. Нельзя. Уходи отсюда.
– А кто их? Нашли?
– Я кому сказал?
– Ухожу, ухожу.
Пухлая сизая туча, нависая над озером, угрожала дождем.
Небо меркло.
10
В сыром полуподвале, приспособленном под зал занятий атлетической гимнастикой, не выветривался запах нота - хотя фрамуги даже зимой были настежь.
Ребята взмыленные. Севка жал с груди лежа, по блинам - килограммов семьдесят. Молодец. Иван качал на тренажере спину. Лицо его, когда увидел в дверях Андрея, дрогнуло. Выдохнул:
– Обожди.
– Работай, работай.
Яшка сидел в углу на своей тележке и с пола заваливал на обрубки пудовую гирю.
Андрей поставил рядом с ним коробку на попа. Потрепал за кудри.
– Тебе. С годовщиной.
Яшка смутился.
– Спа... па... сибо, - когда волновался, он заикался сильно. - Раз... разз... денешься?
– В душ с вами схожу. Не отвлекайся.
Обошел зал, посмотрел, как работают другие. Поздоровался за руку с тренером.
– Сачкуем?
– Дела, Олег Матвеич.
– Не принимаю. Если для тебя что-то важнее - прощай. Только так.
– Ох, и крутой же у вас характер, Олег Матвеич.
– Уходишь?
– Сам - ни за что. Пока не уволите, помозолю вам глаза.
– Канителиться не в моих правилах. Даже с тобой.
– Знаю, Олег Матвеич. Вы уже говорили.
Андрей разделся, и в душевой занял дальний отсек.
– Здорово, лейтенант! - Севка влетел первьэм. - Где пропадал? Целый день названивали, аж диск раскалился.
– Надо обсудить.
– Есть что-то для неленивых?
– Может быть.
– А я? А мне? Я тоже хочу! - улыбался Иван, стягивая через голову липкую, пропитанную потом майку. - Сев, мочалка у тебя?
– В сумке.
Они мылись под одним соском. Зашумела вода и и соседних отсеках - и там жали-сь по двое, по трое. Душевую заволокло паром.
– Гребцов! Ты здесь?
– Он вышел, Олег Матвеич
– Отставить разговорчики. Андрей! На минутку!
– Пупок промою!
– Некогда мне!
– За ухо прихватили! Не могу!
– Кончай свои шуточки!
– Они не "антеи", Олег Матвеич, они бандиты, - Андрей подошел, потирая ухо, - Накачали на мою голову.
– Я по делу.
– Весь внимание, Олег Матвеич.
– Ты мне такую достать не можешь?
– Вы о чем?
– Да вот.
В дверях душевой сидел на тележке Яшка в новенькой куртке. И улыбался. И благодарно смотрел на Андрея.
– А, это, - Андрей обошел Яшку, завернул полы куртки, чтобы не волочились по полу. - Чуть велика.
– Ннн-нет, - с чувством возразил Яшка.
– Сойдет. Чудь подтянем, и порядок. Главное, в плечах тик в тик, верно?
– Ддд-да.
– Ну что? - спросил тренер. - Сделаешь?
– Боюсь, не потянете, Олег Матвеич.
– Сколько?
– Страшно сказать, Олег Матвеич. Три штуки.
– Сколько-о-о?
– Меньше никак. Фирма.
– Хамье. Убийцы. Ну дерут! - Тренер отвернулся и рубанул кулаком по косяку. - Сволочи! За горло взяли. Дышать не дают!
– Правильно, Олег Матвеич.
– Передушил бы. - Лицо тренера сделалось малиновым, и чтобы разрядиться, он измордовал боксерскую грушу.
– Ну? - улыбнулся Яшке Андрей. - Доволен?
– Ттт... такие дденьги.
– Вы как сговорились сегодня. Все меня обижают. Разве дареному коню в зубы смотрят? А, Яш? Это же от всех нас. Скинулись. Что деньги. Ерунда. Тебе же нравится? Вот и носи.
– Иззз-вини.
– На семь кабак заказан.
– Ггг-де?
– "Раджив Ганди".., Эй, бойцы! Намыль имениннику шею!
– Пусть идет!
– А К-кк-атя ббу-дет? - спросил Яшка. И густо покраснел.
– Приказывай. Для тебя - из-под земли достанем.
– Ддд-остань.
– Ну, Дон Жуан! - развеселился Андрей. - Казанова-восемьдесят.
11
Севка привез его на такси, а Иван встретил, посадил на загривок и внес. С креслом решили не связываться, и обратно - так же, сдадут отцу с рук на руки.
Яшка был счастлив. Нарядный, радостный - в белой рубашке с галстуком, а поверх новая куртка, воротник поднят, мех струится, играет, округло обтекает тонкую шею, рукава закатаны на два оборота. На коленях букет алых гвоздик - Кате приготовил.
Официант принес шампанское и закуски - молодой парень, а уже распаренный на казенных харчах, с почти женской грудью, приторно вежливый от предвкушения чаевых.
