Навязанная игра - Алексей Иванович Гришин
Один нюанс – коридоры здания выглядели необычайно оживленно. Словно все свои важные и страшно секретные дела сегодня сотрудники решили обсудить именно там. Стояли, степенно о чем-то разговаривали, но обязательно задерживали взгляд на русском копе, выглядевшем в джинсах и легкомысленной клетчатой рубашке совершенно инородным персонажем среди этих серьезных и крайне ответственных людей, одетых в строгие костюмы при обязательных галстуках.
Допрос продлился около часа и, к удивлению Щербатова, не закончился подписанием протокола.
Уже по дороге в Кранбери Кончак, после того как устал костерить местную бюрократию, затягивающую объединение всех дел и передачу их в ведение его группы, пояснил:
– Никто не знает, на какое имя оформлять твои показания. Какой черт тебя дернул въезжать по бразильскому паспорту, да еще и устроить здесь веселую заваруху? Не мог нормально визу получить? Тебе Джудит приглашение отказалась делать?
Щербатов лишь неопределенно пожал плечами, мол, дурак я, умишком скуден, мозгой ущербен. А что еще? Признаться, что ввязался в драку с ЦРУ, РУМО или кто там еще от Америки в России шпионит? Расчёт был на вечное, как сам мир, недоверие между спецслужбами: их разведка не знает, что он здесь, контрразведка – что им заинтересовались там. И не дай бог, если эти конторы договорятся.
По этой же причине он не сказал Лисицыну о договоренностях с генералом Валько. Нафиг, ребята. Этот пазл будем склеивать даже не в Женеве. В Москве. Хотя…
– Мужчины, вчера Джудит под дверь подкинули это.
Он передал записку Лисицыну, тот, прочитав, Кончаку. Тот, хмыкнув, убрал ее в портфель. Правильно, дружба дружбой, но рассказывать, что письмоносца приняла наружка и по бедолаге уже начали работать – совсем не комильфо. Хотя его спутникам этот расклад и так очевиден.
– Ты вот что, Бэзил, заканчивай свои дела здесь и возвращайся, хватит бедную Америку будоражить. Нам ту кашу, что ты уже заварил, еще долго расхлебывать придется. Остановись, пожалуйста. У тебя когда перевязка, через неделю?
Сидевший на заднем сидении Щербатов рассмеялся:
– Отлично, осталось дождаться, когда русские пословицы ты начнешь говорить на родном языке. Только ведь не я эту кашу заваривал.
– Знаю. Но мне очень надо, чтобы по этому делу хорошо поработали в России. Ты тоже в этом первый заинтересованный. Быстрее сработаем – быстрее с Джудит спадет угроза, быстрее Поль к нормальной жизни вернется.
– Шутишь? – Мент даже не счел нужным возмущаться. – Ты представляешь, кто я сейчас? Меня в Москве к этому делу близко никто не подпустит. Я вообще не представляю, кто им будет заниматься. Это если за него хоть кто-то возьмется. Я имею ввиду – всерьез.
– Это твое дело. Во всяком случае, перед отъездом я покажу тебе наши материалы. А дальше – решай. В конце концов, речь о твоей семье.
Все время пути Лисицын, сидевший рядом с Щербатовым, молчал и спокойно смотрел в окно, словно разговор его и не интересовал вовсе. Лишь после Кранбери, оставшись вдвоем с Кончаком, заговорил.
– Ты действительно готов показать ему ваши материалы?
– Не все, конечно. Однако решение об этом принято. Но при условии, что ты обеспечишь, чтобы они не пропали впустую. Сможешь?
– Есть варианты, но без гарантии. В России опять бардак – парламент намертво сцепился с президентом и чем эта заваруха кончится – один бог знает. Или черт. Но то, что в ближайшее время руководящие головы полетят, это к гадалке не ходи. У меня вообще подозрение, что наш друг – главный стабилизирующий фактор в России. Как уедет, так страна вразнос идет.
На шутку Кончак не отреагировал.
– Именно поэтому. Сейчас решать вопрос официально – бесполезно. Значит, наш друг – самый реальный вариант. Так организуешь?
– Попробую. Ты меня к консульству подвези.
Глава 20
Последующая неделя пролетела как один кошмарный сон. Подготовка к предзащите, сама предзащита, на которой внезапно возникший бразильский филолог выступил с разбором работы соискателя, после которого тому пришлось взять время на ее доработку.
Сразу после мероприятия Щер… нет, господин Бонкриштиану попал в цепкие лапки двух пожилых дядек, представившихся профессорами Хиггинсом и Пеккерингом.
На упоминание «Пигмалиона»6 джентльмены ответили дружным зубовным скрежетом, но впоследствии оказались мировыми дядьками. Особенно за полночь, когда господин Бонкриштиану выводил их в изрядном подпитии из местного бара.
Дядьки извинялись за своих учеников, «забывших» упомянуть работы дорогого Клода в списках используемой литературы, клялись в вечной дружбе и заверяли, что надлежащим образом оформленные рекомендации уже завтра будут лежать в приемной комиссии.
Читая сводки наружки и прослушки по «Одиссею», регулярно ложившиеся на его стол, Кончак только хватался за голову, тихо радуясь, что объект уже скоро покинет Америку. Понять происходящее у него не получалось от слова «совсем». Окончательно смешало карты полученное сообщение от коллеги, работающего по Принстонскому университету. Тот писал, что провел беседу с профессорами Хиггинсом и Пеккерингом, которые на голубом глазу сообщили, что ознакомились с работами господина Бонкриштиану случайно, оценили его талант и теперь твердо намерены положить свой авторитет на алтарь призвания этого господина в чертоги университетской докторантуры.
Фамилия профессора Апиниса так и не появилась ни в одном оперативном документе.
Лисицын
Сразу после приезда из Трентона, его вызвал начальник. Разговор проходил в зоне безопасности, напрочь защищенной от всех возможных видов прослушивания.
Стеклянный куб в глухой, без окон, с плотно закрывающейся толстой дверью комнате. Стол, два стула. Тихо шуршит кондиционер. Называется – зона безопасности.
Здесь никогда не бывал ни один дипломат. «Чистый», разумеется. В ней могли работать, и то только в исключительных случаях, только такие, как Лисицын и Арсеньев.
Тут можно говорить откровенно. Только в зоне безопасности можно быть уверенным, что ни одно слово не вылетит за пределы этих толстых, неоднократно проверенных всякими хитрыми приборами стен.
Выслушав доклад, начальник долго листал документы, подшитые в толстый скоросшиватель, на торце которого от руки было написано «Одиссей».
– Стало быть, ФБР просит нас поспособствовать привлечению мента-нелегала к работе по «Варягам», – не спросил, а констатировал Арсеньев. И с подчеркнуто глубокомысленным видом поднял палец вверх. – Хорошо я сказал – мент-нелегал!
И, словно усмехнувшись над самим собой, продолжил:
– Нас настойчиво приглашают к танцу. Пожалуй, слишком настойчиво, и мне это не нравится.
Он говорил осторожно, словно шел по болоту и аккуратно прощупывал дно. Искал единственно надежную тропинку.
– Кроме этого, любая наша просьба в Москву засветит наш контакт с «Одиссеем» перед контрразведкой, а в этом деле мы идем по грани. Да, все санкции получены, но у ребят с Лубянки может быть и свой взгляд на ситуацию. Сам понимаешь, тут ведь как посмотреть. Где кончается наша
