Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович
— Встань в строй! — велел ему лейтенант.
И Павлов, неуклюже потоптавшись на месте, попятился и встал на свое место в общем строю, боясь поднять глаза на рявкнувшего на него лейтенантика да и на соседей по строю.
Встреча, устроенная вновь прибывшим, произвела впечатление даже на никогда не унывающего Моню.
— Одесса-мама потеряла сына… — попытался он пошутить, но его жалкая улыбка не произвела на окружающих никакого впечатления.
Табельщик, которого «хозяин» назвал разметчиком, стал выкликивать по несколько человек, составляя список по только ему известным признакам.
Только Пан все сразу уяснил себе и поделился своими соображениями с Игорем:
— У них уже все схвачено и поделено! — заявил он с апломбом. — Гонят по бригадам. Заметь: сначала всех молодых да сильных. Жаль, тебя тоже заберут от нас, — добавил он искренно, — спокойно с тобой, сына ты мне напомнил, где-то бродит, шалопай, по свету, об отце и не думает.
— Больно ты о нем думал! — злобно буркнул Павел Горбань, чем всех удивил.
— Смотри, еще один сирота! — засмеялся Моня.
После ухода «хозяина» и его ближайшей шоблы, за начальника выступал молодой лейтенант, чей возраст не позволял ему быть предельно строгим. А потому напряжение, вызванное «спектаклем», постепенно спало, уступив место противоположному чувству — эйфории, сродни радости овечьего стада, когда оно осталось живо, после того как товарку похитил волк и сожрал неподалеку.
— Да, — подтвердил спокойно Горбань, — отец нас бросил, и я ему этого никогда не прощу…
— На отцов ему не везет! — сыронизировал задетый за живое Пан. — Родной отец его бросил, а отец его девочки сдал в милицию и добился его осуждения. Поневоле станешь отцененавистником.
— Я тебе моську намылю! — пообещал зло Горбань.
— Руки коротки! — осадил его Игорь. — Сразу будешь иметь дело со мной.
— И со мной! — в один голос сказали Моня и Хрупкий.
— А почему у тебя до сих пор нет кликухи, Горбань? — поинтересовался Пан, словно и не слыша угроз пацана, он всегда умел за себя постоять, несмотря на пожилой возраст. — Как тебе нравится Горбатый?
— Которого могила исправит? — обрадовано подхватил Моня.
— Горбатый очень известная кликуха, — вмешался Петя Весовщиков — Хрупкий, — Джигарханян ее классно отыграл.
— Да! — с сожалением выдохнул Пан. — Джигарханяна из него уже не получится.
Из административного корпуса вышли первые, уже оформленные в бригады, и в сопровождении бригадиров отправились по баракам, за ними тут же были вызваны следующие. Конвейер заработал привычно.
— Горбаня можно разложить на «Горб» и Баня! — подсказал Игорь.
— Ништяк кликуха! — обрадовался Пан. — Баня! Такой кликухи еще ни у кого не было.
— А я не согласен на такую кликуху! — обиделся Павел.
— Твой номер «восемь», когда нужно, спросим! — отрезал Пан. — Другой кликухи ты не заработал. Баня тебе в самый раз!
Сразу выкликнули человек двадцать, и на плацу осталось всего ничего: человек шесть, Игорь Васильев, Панжев Константин Иванович, Павлов Павел Павлович, Коростылев Юрий Иванович, Моня, ни фамилии, ни имени, ни отчества которого не знал никто из оставшихся, даже Пан, Петя Весовщиков — Хрупкий да Павел Горбань, окрещенный кликухой Баня.
Игорь сделал поправку, вспомнив, что он забыл посчитать самого себя. Вместе с ним оставалось на плацу семь человек. И среди них был уже один совершенно сломленный — Павлов, у которого испуг маской застыл на лице. Пан вполголоса заметил Игорю, что теперь это надолго, если не навсегда.
Двадцать вызванных заключенных оформляли очень долго. Когда они наконец вышли, их оказалось восемнадцать. Двоих вынесли чуть позже охранники, волоча за руки, как и беглеца. Эти двое были избиты в кровь, до потери сознания. Их тела так же равнодушно отволокли в медсанчасть, подштопать, как тут же высказался Пан. Их ноги так же оставляли извилистый след на песке, которым был щедро присыпан огромный плац.
— За что их, интересно? — спросил Игорь.
— За что убивают! — грустно пошутил Пан. — Слов поперек не следует бросать. Такие слова, брат, отскакивают обратно кирпичами, да все по голове и по лицу, да по ребрам, да по животу, а то и ниже.
Из длинного приземистого деревянного здания, вплотную примкнувшего к каменному административному, потянуло запахом еды.
У не евших почти двое суток горячей пищи заключенных подвело животы и обильно пошла слюна.
— Баланда, — заметил Пан, — и ее сейчас хочется пожрать горяченькой.
— Надеюсь, нас покормят! — заметил Игорь.
— Если поставили на довольствие! — заметил Пан. — Или осталось что на кухне? Чем в таз, лучше в нас!
На крыльцо вышел табельщик, заглядывая в свои записи. Он тоже принюхался к запаху, доносившемуся из кухни, затем, словно опомнившись, стал выкликать оставшихся на плацу заключенных.
Те гуськом потянулись внутрь административного здания.
Игорь ошибался, думая, что их будут заводить по одному в какую-нибудь комнату, где состоится беседа и разговор.
Прямо в вестибюле, выстланном базальтовой плиткой местного производства, были поставлены рядами грубые деревянные скамейки, перед ними стоял такой же грубо сколоченный стол и несколько столько же неуклюжих стульев.
На стульях сидело начальство лагеря, кроме Дарзиньша, отсутствовавшего по неизвестной для заключенных причине. Он сидел в своем кабинете и обдумывал интересную, с его точки зрения, идею, возникшую в его голове почти сразу же, как только он увидел Игоря Васильева.
Первым вызвали Павлова. Тот сразу же обратился к начальству по всей форме, как его научил лейтенант. Но начальство не отреагировало, оно хмуро и несколько брезгливо смотрело на Павлова, размышляя, что делать с этим недочеловеком, с их точки зрения, потому что надо было срочно думать, куда его поставить, куда приткнуть, работать в полную силу он не мог, на кухню определить его тоже нельзя было, перезаразит всю зону, а то и охрану, которая тоже кормилась с этой кухни.
Думали они думали, но так ничего и не придумали. Отсылать обратно, с их точки зрения, было невозможно, а применения ему в зоне они тоже не могли найти. Бесполезный человек. Балласт, который некуда выбросить.
— Почему ты в тюрьме не сказал, олух царя небесного, — раздраженно процедил сквозь зубы зам. начальника зоны по производству, — что у тебя туберкулез в открытой форме?
— Говорил я! — испуганно пробормотал Павлов. — Да и в карточке все записано.
— Ты не говорить должен был, а вопить, кричать, требовать, болван! — раздраженно заметил он. — Куда я тебя, доходягу, дену?
— На мыло! — пошутил с улыбкой дебила зам. начальника зоны по воспитательной работе. — Слушай, а может, его в библиотеку бросим? Там уже есть один доходяга с высоким давлением и язвой желудка, будет их двое. За разговорами о своих болячках и срок быстрее пройдет.
— Решено! — согласился главный по производству. — Все равно он зимы не переживет, — добавил он равнодушно, глядя в лицо Павлову.
У того испуга на лице не прибавилось, просто больше некуда было.
Павлов сел на место. К столу подошел Петя Весовщиков. Оттарабанив положенное, он застыл изваянием, все с тем же трагическим выражением на лице.
— За что начальство завалил? — с любопытством поинтересовался зам. начальника по воспитательной работе. — Начальство уважать надо.
— Он мою девушку изнасиловал! — сказал Хрупкий.
— Ну и что? — удивился капитан. — Что, от нее убудет, что ли? А теперь ее будет трахать каждый, кому не лень, у кого на нее встанет. Это лучше?
— Все начальники — козлы и суки! — злобно выпалил Петя. — Их всех давить надо!
Капитаны с улыбкой переглянулись.
— Ты слышал? — удивленно спросил один другого. — Он нас суками обозвал.
— И козлами! — добавил другой.
— Вася! — негромко позвал первый. — Внуши заключенному, что он не прав!
Громадный, как гора, старшина с двумя солдатами подошли к Пете Весовщикову и равнодушно-привычно стали гонять способными убить и медведя огромными кулаками хрупкого парня, не давая ему ударами упасть на каменный пол.
