Владимир Колычев - Не жди меня, мама, хорошего сына
— А глаза чего тупишь? В баньку не пригласили? Так рылом ты еще не вышел… Выкладывай, что ты про Балабакина знаешь?
— А что такое? — настороженно встрепенулся Васек.
— Да я смотрю, пацан, косяк за тобой, — вперившись в него пытливым взглядом, грозно сказал Матвей.
— Да нет, какой косяк! — растерянно мотнул головой Волынок.
— А чего тогда шугаешься?
— Э-э, я думал, что это чисто мои дела, не стал тебе говорить…
— Ну!
— Матвей, не косяк это!.. Сафрон ко мне подошел, так, мол, и так, не тронь пацанчика, он типа под моей «крышей»…
— Сафрон?! Какого пацанчика? Балабакина?
— Ну да…
— И ты мне ничего не сказал?
— Ну, я думал, это чисто мои проблемы. Ты же не любишь, когда мы свои проблемы на тебя перекладываем…
— Глохни. Перезагружайся и давай с самого начала.
— Хорошо, с начала… Ты сказал, оставить его в покое, ну, Балабакина… А мне деньги нужны были, чтобы от прокуроров откупиться. Ну, я наехал на Балабакина, давай, говорю, бабки. Машину забрал. И еще на двести тысяч поставил, в рублях… Врать не буду, он деньги принес, все до копья, да. А потом Сафрон подъехал, ты, говорит, Балабакина не тронь, он под моей «крышей». Типа это его город, и за беспредел он конкретно спрашивает. Да, и еще… Еще сказал, что ему плевать на тебя, — нерешительно выдавил Волынок.
— Что, так и сказал? — набычился Матвей.
— Ну да… Типа мы беспредел в городе разводим, а он чисто по понятиям живет…
— Сева, ты слышал? Местная шавка волком себя почувствала…
— За такой базар язык резать надо, — кивнул Сева.
— И гланды вырывать, — добавил Дема.
— Это вы погодите, браты. Это мы завсегда успеем… Ты мне, Васек, скажи, с какого наха Сафрон за Балабакина подписался?
— Не знаю… — выпятив нижнюю губу, пожал плечами Волынок.
— А кто знает?
— Ну, может, Балабакин пожалился ему… Может, еще что…
— Ладно, другой вопрос. Ты знал, что Лизка Генчика с Балабакиным якшается?
— Нет… Надо у Стелки спросить…
— У Стелки? Она что-то может знать?
— Ну да. Лизка иногда к ней заходила…
— Точно? — всколыхнулся Матвей.
— Ну да.
— И ты молчал?
— Ну, я думал, ты в курсе…
— Не, ну ты не урод? Мы с ног сбились, Лизку ищем… Где Стелла, мать твою? Сюда ее тащи! Живо!
Волынок исчез.
— Ну и как все это называется? — гаркнул Матвей. — Развели лядство по самые коконы!
— Да мы бы все равно до Стеллы добрались, — обескураженно буркнул Сева. — Уже бы добрались, если б менты не попутали. Ты сегодня вышел, а я вчера…
— Сева, еще раз такой конфуз, и я не посмотрю, что ты мне за брата. Гадом буду, за Генчиком пойдешь, спросишь у него, куда его сучка могла подеваться… И за ментами глаз да глаз, делай что хочешь, но чтобы я был в курсе, как у них там дела делаются…
— Я понял, брат.
— Ну, если понял, одевайся и пошел работать. Хватит здесь без понту хуками трясти… Толик, пошел к охране. Дема, займись персоналом, пробей еще раз, кто к нам пришел, откуда, может, Сафрон к нам казачка заслал…
Матвей разогнал всех, дал отбой горячим девочкам. Оделся сам, велел впустить в трапезную прохладу со сплит-систем, чтобы не зажариться. Кондиционированный воздух слегка остудил его пыл, но с появлением Стеллы его кровь снова разогрелась.
Раньше Стелла танцевала стриптиз у Сафрона, в самом затрапезном из его клубов. Как только Матвей объявил набор для «Пьедестала», перешла к нему. Она круто зажигала вокруг шеста, но еще больше толку от нее было в постели. Матвей крутил с ней, пока она ему не надоела. Эстафетную палочку перехватил Васек, и так ему понравилось, что до сих пор ее не вынимает…
Из уважения к Волынку Матвей повысил Стеллу до администратора стриптиз-шоу, больше она не танцевала, но за своей внешностью следила ревностно. Одевалась вульгарно и очень эротично. Двести двадцать вольт по шкале сексуального напряжения, а сейчас в ней буйствовали все триста восемьдесят единиц…
Она истомленно глянула на Матвея из-под длинных, густо накрашенных ресниц, кокетливо смахнула со лба золотистый локон.
— Зачем звал? — Голос у нее не грубый, с легкой хрипотцой, низкой тональности, приятный на слух.
— А Васек не сказал? — внимательно посмотрел на нее Матвей.
— Сказал, — не моргнув глазом кивнула она. — Сказал, что ты Лизкой интересуешься.
— А ты не знала, что я ею интересуюсь?
— Да, Васек говорил, что ее ищут, — замялась Стелла.
— Что ты про нее знаешь? — резко спросил Матвей.
Он уже догадался, что девушка темнит.
— Ну, она приходила ко мне…
— И что?
— Балабакин тоже приходил. Деньги приносил… Тебя же и Балабакин интересует? — в смятении спросила она.
— Короче! — подхлестнул ее Матвей.
— Ну, Лизка у меня была, когда он пришел, увидела его, глазки загорелись, — зачастила Стелла. — Он тоже на нее запал… Короче, он ушел, а она за ним… Я из окна дома видела, как он к ней в машину садился, поехали они куда-то…
— Когда это было?
— Ну, недели две назад … А еще за день до того, как Геннадия убили, Лизка мне звонила, сказала, что ко мне едет. Не приехала… Наверное, Балабакина своего встретила…
— И об этом я узнаю только сейчас? — рассвирепел Матвей.
— Ну, я не думала, что это нужно! — В испуге Стелла легонько хлестнула себя по щекам.
— А может, ты чего-то боялась? — наседал он.
— Чего я могла бояться? — запаниковала она.
— Может, ты с ними заодно была?
— С кем с ними? С Лизкой и Балабакиным?! Да что ты такое говоришь?
— То, что вижу, то и говорю!
Матвей поднялся с дивана, подошел к Стелле, двумя пальцами взял ее за щеки, заглянул в расширенные от боли глаза.
— Признавайся, сука, с ними была?
Стелла открыла рот, но Матвей продолжал давить — щеки, не сдерживаемые зубами, сомкнулись меж собой, и она замычала. Он отпустил ее.
— Ну!
— Да ты что, Матвей! Как я могла!.. А если бы я могла, что бы я здесь сейчас делала?
— А где бы ты сейчас была и что делала?
— Василь говорил мне, что там денег уйма. Да я бы спряталась где-нибудь…
— Где бы ты спряталась?
— Не знаю, но чем глубже, тем лучше. И ждала бы, пока обо мне забудут…
— Я бы о тебе не забыл, дура, — снисходительно хмыкнул он. — И этих никогда не забуду…
Матвей в раздумье сделал круг по комнате. Он думал о том, что, если бы Стелла была заодно с беглецами, она бы не стала рассказывать про то, как они познакомились у нее дома. Впрочем, она могла бы сговориться с Вершининой и Балабакиным, а затем что-нибудь да сотворить с ними, прибрав к рукам деньги. Но в этом случае она сразу бы сдала их, чтобы поскорее выгородить себя. А она тянула. Потому что идиотка… Нет, не могла она быть в сговоре с крысиной парочкой, слишком это сложно для нее — отпустить их, чтобы самой остаться здесь. Нет, она бы сбежала вместе с ними…
— Что Лизка тебе про деньги пела? — уже мягче, но еще не смиренно спросил он.
— Лизка?! Про деньги?! Ничего не пела…
— Откуда ты тогда про них знала?
— Не знала, — в страхе, но уверенно сказала Стелла. — Пока с Геной не случилось, не знала. Потом Василь рассказал… Сказал, что Лизка убила Гену и деньги забрала… А про Балабакина я даже не думала… А ведь они могли уйти вместе…
— И ты им в этом помогла! — Матвей еще раз вгрызся в нее взглядом.
— Нет! — снова запаниковала она.
Стелла боялась, но не более того. Не было в ней злой правды, хоть одна капля которой могла бы сейчас просочиться наружу.
— А я говорю, помогла! Ты кому говорила, что Лизка Балабакина в машину к себе сажала?
— Никому. Только тебе…
— Ты это сейчас мне сказала. А надо было сразу сказать, что у Лизки шуры-муры, Генчик бы сразу ей ноги выкрутил…
— Не сказала сразу, — растирая слезы на глазах, всхлипнула Стелла. — А потом, когда узнала, боялась сказать…
— Только сырость здесь разводить не надо, — поморщился Матвей.
— Извини…
— Извини, — хмыкнул он. — Миллионы из-за нее пропали, а она «извини»…
— Но я же не знала, что у них шуры-муры…
— Ну как же не знала, а в машину кто кого сажал?
— Балабакин к Лизке садился. Но ведь он мог напроситься, чтобы она к дому его подвезла. Он такой, у него язык на шарикоподшипниках, он мог ее заговорить… Домой его подвезла, и все…
— Ты же говорила, что у Лизки глазки загорелись, когда она Балабакина увидела.
— Да? Говорила? — пугливо съежилась Стелла.
— И что Лизка должна была к тебе приехать, а не приехала, потому что с Балабакиным могла быть?
— Ну, это же предположение, — жалко пролепетала она.
Глядя на нее, Матвей понимал, что не могла она быть в сговоре с Лизкой и ее ухарем. На это у нее могло хватить смелости — тогда; но не смогла бы она выдержать психологический натиск — сейчас.