Алексей Шерстобитов - Неприкаяный ангел
Вполне понятно, что такое рвение в медицину исходило еще из детских лет, когда именно нездоровье отца, по ее мнению, разделило их. Вполне понятно, что настоящая причина была совсем в другом – отсутствии, хоть какого-нибудь общения, состоявшая именно в болезни, определить которую, по сей день, не смогли.
Отец находился в каком-то институте, под пристальным наблюдением врачей, ибо его случаи пребывания в состояния комы, был уникален в своем роде. Вообще, такое долгое нахождение в этом состоянии, считалось бесперспективным для последующей жизни. Никто не мог объяснить, наблюдаемой аппаратами огромной работы мозга и его небывалых всплесков уровня активности, которые были несравнима с происходившим у, находящимися в уме и памяти, любого человека.
Доктор, со своей группой исследователей, был вынужден признать, что такое невозможно, поскольку нагрузка или объем выполняемой работы мозга, сравним, как минимум с тремя активно мыслящими людьми, причем, нахождение в состоянии отдыха пациент, за все прошедшие года, не наблюдалось ни разу!
Татьяна, еще ребенком, каким-то чудом, почувствовала, что только она сможет «оживить» своего отца, и с тех пор серьезно готовилась ко вступлению на выбранный путь. Сегодня, случилось так, что все, ей предпринимаемое пригодилось, но разве может это удивлять человека, уверенного, что у Бога все промыслительно!..
Как всегда то, что мы ищем, особенно, когда знаем где искать, находится на самом видном месте. Мы можем разглядывать, интересующее нас, расспрашивать о подробностях свойств искомого, дабы понять, как оно может меняться в новом ландшафте. Мы многое предпринимаем, но многое и упускаем. Лишь приобретя достаточный опыт, начинаем обращать внимание на уже изведанное немного с другого ракурса. Вот тогда и открывается нам, не просто, потерянное и очень сейчас нужное, но находящееся рядом, только совсем с другой стороны, зачастую неожиданной и загадочной…
Я наблюдал за существованием двух чад Божиих, связанных Им одним чувством, сведенных на небольшой площади, сходными мыслями и притяжением, за чадами, жаждущих быть вместе, но еще не понимающих, что это «вместе» не возможно, по мнению людей, от которых. Будто бы это зависит…, конечно, с точки зрения человеческого материалистического прагматизма. Но что не возможно человеку, то возможно Создателю его.
Мне кажется, я даже понимал, почему Проведение не спешило их объединить, но при этом давало возможность, чувствовать близость. Это было танцем душ, скользящих по оболочке друг друга, при том, что сердца бились в унисон.
Пережитое Павлом, не могло не наложить отпечаток на его сознание, мировоззрение, нервную систему, оставить отношение к прошлому прежним, но все эти перемены совершенно не коснулось её. Пожалуй, Татьяна одна осталась неприкасаемой из всего бывшего ранее, и это исключение стало единственным лекарством для психики молодого человека.
Крепкие организм и нервная система, до последнего, упомянутого нами, боя, вполне справлялись с физическими и эмоциональными нагрузками, впрочем, при адаптации к ним, какие-то изменения претерпевая. В этот же раз, он почувствовал себя преданным, и именно это и стало причиной, по которой «Ослябя» должен был исчезнуть.
Кто-то просчитал, что его уровень доверия к любым командирам снизится до черты, за которой царит полная анархия. Исключения могут составлять лишь несколько персон, и то тех, которых он выберет сам.
Безусловно, одним из первых был «Темник», и тем страшнее мог стать этот тандем, чем менее контролируемым становился Артем. Отец, брат, или кто другой, в этот список не попадали. Как личность, вполне влияющая на него и способная остановить от генерации зла, была, конечно, Татьяна. Это учитывалось и рассматривалось – не нужно думать, что о ней забыли. Добавим, что генерал, в конце концов, принял решение, и вычеркнув её из жизни сына, сделал все, чтобы убедить его, будто она погибла…
Странным было упущение ее устройства на работу в госпиталь, но так бывает, вопреки всем препонам и проискам зла.
Павел лежал в специальном корпусе напротив, хотя местом прогулки был скверик посередине, куда вывозила на колясочках прогуливаться тяжелораненых и его возлюбленная. Их пути пересекались каждый день, но претерпевшие внешние изменения молодые люди, даже не могли заподозрить присутствие здесь друг друга. Девушка сумела просмотреть все фамилии, бывших на лечении в госпитале военнослужащих, но Павел поступил под чужой. Сам же он не мог и подозревать возможность ее здесь нахождения. На женщин не смотрел вообще…
Как же тяжело наблюдать из мира духовного, будучи духом, способным, ощущать одновременно эмоции и душевные движения людей, предназначенных друг для друга, ищущих встречи, встречающихся, но даже не подозревающих об этом!
Я с трудом переживал моменты, когда души, проходящих мимо друг друга возлюбленных, почти коснувшись, схлестывались во взаимном притяжении, что безусловно чувствовали, но не могли, даже предположить происходящего. Их все чаще тянуло в этот сквер, даже в неурочное время. И в дождь, и в холод, появлялись они на небольшом заасфальтированном пятачке, кружились вокруг огромной клумбы, но так и не понимали причины этого притяжения.
Две медицинские сестры милосердия, выгуливающие своих подопечных, кивали друг другу головами, перебрасывались несколькими словами, иногда даже останавливаясь, вели короткие разговоры, но ни одна, ни вторая не обращали внимание на сидящих в креслах-каталках.
Так продолжалось несколько месяцев, за которые раненный окреп физически, а главное восстановил нервную систему и, более менее пришел, в себя. Врач разрешил ему пешие прогулки и первую, большей частью он провел сидя на скамейке, рисуя в тетрадке…
День был солнечный и теплый, даже жаркий. Одежда на женщинах госпиталя не отличалась многосложностью, и в основном состояла из тоненьких белоснежных халатиков, одетых почти на голое тело, обуви и симпатичненького головного убора, идущего всем дамам, без исключения.
Сестренка милосердия, до этого вывозившая Пашу на каталке, подошла поинтересоваться его состоянием, и присев рядом, полюбопытствовала эскизами. Карандашные наброски показались удачными. На них изображались только девушки, в основном лица или изображения до уровня талии, редко во весь рост. Выздоравливающий не обращал никакого внимания на проявленный интерес, пока барышня не произнесла:
– Хм, вроде бы с натуры рисуете, а одежда другая…
– Так получается… – Совершенно не задумавшись бросил художник, и продолжая наносить тень, продолжил:
– Так, из памяти, кое-что…
– Хи-хи, Павел, не знала, что вы лгунишка…
– Почему, у меня действительно хорошая зрительная память, я ее с детства тренирую, и такие набросочки – часть этого тренинга.
– Да будет вам… – Отреагировала она с легким раздражением, основанным на непонимании, будто, откровенной лжи, зацепившей девушку, столько сделавшей для него, пока он был лежачим. Взглянув осуждающе, она продолжила, удивляясь его, неподдельно вопросительному взгляду:
– Вы рисуете одну и ту же, и разумеется подглядывая за ней…
– Это исключено, моя дорогая спасительница, хотя жаль!..
– Да что вы, в самом-то деле? Вы рисуете Татьяну из «хирургии», только зачем-то переодеваете ее каждый раз! Странно как-то… – Первая реакция на сказанное, в виде легкой улыбки, постепенно сменилась на каменное выражение. Затем, цвет лица приобрел действительно сероватый каменистый оттенок, немного отливавший несколько секунд напряженным испугом, сменившийся недоверием.
Произнесенное имя, впрыснуло порцию адреналина в кровь, и сердце заколотилось, отдаваясь в висках и пульсируя настороженно выдыхаемым воздухом. Глаза прищурились, крылья носа раздулись, губы сжались почти в тонкую полоску.
Такой реакции девушка не ожидала, хотя и не испугалась, увидев поворачивающуюся голову Павла соответственно направлению, показываемому ее рукой в сторону Татьяны, толкающей впереди себя каталку с тяжело раненным.
Взгляд ее, упирающийся в землю перед ногами человека, сидящего в кресле, был отсутствующим, даже скорее обреченным, выражающим скорбь, которая побеждала борющуюся с сомнениями надежду…
Кожа, под коротким ежиком «Осляби», покрылась сначала блеском, затем крупными каплями, заблестевшими, ещё больше на солнце, и через несколько секунд, соединяясь в тоненькие ручейки, они покатились по наклонной, падая на рисунки.
Взгляд его уперся в ту, которая приходя из памяти, удерживала его на этом свете, спасла его там, в горах, будто вспрыснув неведомый допинг, что помогло выжить с тремя пулями в теле и одним сквозным ранением. Кроме нее смысла в жизни больше не осталось!
Глядя на внешне спокойную, но в сердце с невидимыми душевными страданиями и умственными сомнениями, Татьяну, он ослеп пробегающими перед глазами картинами пережитого, с мыслями о ней, вытаскивающими с того света.
