Алексей Шерстобитов - Неприкаяный ангел
Паша, подойдя к нему, попробовал сделать тоже самое и с его ухом, но видно на середине опыта, пришел полностью в себя, и тряхнув головой, отошел в сторону, переспросив у капитана:
– «Тёмник»… че с ухом?.. – Это был позывной капитана, которого приставил к сыну генерал. Артем, переходя ко второму своему убитому боевику, нанизывая на нитку ухо, отрезанное у предыдущего, не оборачиваясь, брякнул:
– Нормально, я думал ты у моего «ракушку» срезать хотел…
– Даже сам не понял как это все…
– Да все нормально, малой, скоро вработаешься!
– Зачем это все?
– Не знаю – привычка. А ты молодец, нормальные гены… Красиво все сделал…., только в следующий раз, если команду мою не поймешь, пеняй на себя, понял?!
– Даа, что-то я и сам не понял…
– Не понял?! Потом объясню! В последнюю командировку…, из-за такого вот, как ты недоумка, троих из группы потерял!… Скажи «спасибо», что это не засада, а так…
В этот момент, почувствовав бешенную усталость, молодой человек опустился на лежащего пленного, даже не подумав, что он живой. Глаза заволокла пелена, он попытался вспомнить, что всегда придавало ему сил, но так и не вспомнил что же это. На память пришло мгновение, когда опомнившиеся боевики, поняв, что магазины у атакующих пусты, двинулись на них, грозя стволами, в надежде на легкую добычу – за «спецуру» всегда хорошо платили. Да от куда им было знать, что подобные Паше и его товарищам лес без топора, одним обухом валят…
При чистке оружия, уже вечером этого же дня, Паша, еле сдерживая чувство ненависти к себе, выковыривал застывшие куски мяса и волосы из ствола, из магазина, и даже, из места крепления шомпола. На новом прикладе появилось с десяток аккуратных зарубок, а в его амуниции, трофейный кривой нож бенгальских стрелков.
Парней и было всего трое на «броне», когда «выстрел», пущенный из гранатомета, остановил БТР, трое и осталось, а вот от засады, только «рожки да ножки», правда тяжело ранены были водитель и офицер из джипа! Но дело ни в этом, а в том, что захлестывающие эмоции прошедшего дня, выместили из сознания любые воспоминания о Татьяне! Вспомнив о ней лишь к вечеру, когда их группа грузилась в «вертушку», Павел осознал – что-то внутри его изменилось!
Он с отвращением смотрел на своего командира – капитана, который, уже после окончания перестрелки, и приведения себя в божеский вид, мало того, что собирал «ракушки», так будто бы узнав, в одном из убитых, старого знакомого, отрезал ему голову, запихнув в целлофановый мешок, пообещал скормить свиньям. И ведь выполнил свое обещание…
«Ослябя» вспоминал и свои действия, понимая, что они не совсем подаются объяснениям – никогда он не срывался в такую злость. Никогда в его жизни не было ничего подобного! Никогда! И это, кажется, только начало!… «Танечка… Господи! Помоги мне!» – вырвалось у него в какой-то момент, но сразу забылось…
Павел никогда не был многословен, теперь и совсем предпочитал молчать. Каждый «выход», как назло, оканчивался мясорубкой. Убийство входило в привычку, одному Богу известно, как он пытался сопротивляться, охватывающему его перед перестрелкой, чувству. Но что он только не делал, зверь, живущий внутри его, всегда брал верх, причем сразу и без особых усилий.
Уже приходя в себя, он замечал, что это самое возвращение, происходило на пике, какого-то небывалого восторга. Конечно, он не терял сознание полностью, оно лишь притуплялось, выбрасывая, а скорее огораживаясь ото всего, что могло помешать выжить. Наверное, так и должно быть. Поначалу, он успокаивался, но после, понимая, что его все дольше отпускает, после каждого столкновения, а захватывает задолго до него, Паша все тяжелее и тяжелее переживал это свое необычное изменение.
Внутри его разгорался постоянный конфликт, требующий либо прекращения этой бойни, либо, в случае продолжения, необходима была смена, наработанной ранее, основы мировоззрения. Единственное, что сдерживало – Татьяна…
Они бы могли говорить часами, конечно, он больше бы слушал, но возможностей хватало лишь на пять минут и то, через день в лучшем случае. Этих пяти минут хватало, чтобы понять – остаться нужно прежним…
Я попеременно бывал то с ней, то с ним. Девушка оставалась прежней, не чая души в своем, нежно любимом, Пашеньке, готовая ради него на любые жертвы. Даже, если бы её убедили, что для его пользы нужно прекратить эти переговоры, она согласилась бы, оставив только молитвы. Каждое слово в них о Павле прожигало ей сердечко, но закаляло волю, вытаскивая все новые, и новые ресурсы. Иногда ей казалось, что терпение совсем подошло к концу, и так продолжаться больше не может, но чувствуя, своей душою, его, мучимую, чем-то душу, начинала молиться с троекратным усердием. К ней присоединялись и Ангелы, и даже я…
Будучи рядом с ним, я чувствуя торжество гнева, наблюдал и происходящую с ним борьбу. Несмотря на богатырское сложение, железный стержень духа., любовь к Татьяне, душа его была раздираема на две части. В одну сторону тянули чувство долга воина, понятие о чести, призвание, ощущаемые и воспринималось им, именно на фоне сегодняшнего дня. А сегодня он чувствовал себя на своем месте!
В другую сторону толкали чистота и непорочность их чувств, овеянные буквально физически ощущаемым присутствием сердца возлюбленной в его собственном, чем оно успокаивалось, не позволяя впускать в себя навязываемое, кажущееся превосходство над этим миром, так и лелеянное гордыней и начинающем, поднимать голову, тщеславием.
После очередной победы, «Ослябя» убеждался в своей неуязвимости, и начинал чувствовать себя богом. Бывали периоды, напрягающие даже «безбашенного» Артема, когда он, вынужденный сопровождать парня, удивлялся не столько уже мужеству, сколько дерзости и вызову самой смерти…
Я то чувствовал, что молитвы и милость по ним Создателя пока берегли Павла, но так постоянно продолжаться не могло.
В минуты спокойствия чувствовал это и сам молодой человек, ловя себя иногда на, приходящей в голову, мысли, что его начинает тянуть к капитану – без пяти минут майору. Многое в поведении командира начало находить не только понимание, но и притягивать, встречая отзыв. Пропала уже та неприязнь. Отрезанные уши, впоследствии кидаемые в банку со спиртом, уже не вызывали отторжения и от их хозяина, все становилось обыденным, даже родным…
Лев Павлович, получая постоянные подробные донесения, даже начал беспокоиться, ведь скоро заканчивалось два года нахождения его сына в таких ужасных условиях. Его группу он нарочно направлял во все тяжкие, но с холодным расчетом ожидаемой победы. От первого состава в ней остались лишь четверо, остальные погибли или, получив серьезные ранения, были комиссованы.
Группа стала легендарной, а позывные «Ослябя» и «Темник», многое говорили тем, против кого их носители направлял свое оружие.
Сейчас группа находилась в Грузии, события там были в самом разгаре. Генерал предполагал, что это последнее испытание для сына, готовя вызов его для подготовки поступления в соответствующее профильное высшее военное учебное заведение.
Надо сказать, что отец, по-прежнему, был не доволен продолжающимися отношениями с девушкой, но начиная привыкать, тешил себя воображаемыми мыслями о семьей. Но вот только условие могло быть одно – они должны стать соратниками, а это значит…
Татьяна, уже семнадцатилетней девушкой, полагающей, что кладовые предстоящей жизни, только начинают накапливать начальную полноту переживаний, и справедливо надеясь, что ниспосланные Богом испытания, рано или поздно, заканчиваются новыми дарами, терпеливо ждала разрешения долгой разлуки с Павлом. Веря в не случайность их встречи и в неподдельность чувств, соединяющих их, девушка, храня преданность им, продолжала прежний образ жизни, пожалуй, больше замкнутый, чем привычный для подавляющего большинства ее сверстниц.
Она чувствовала происходящие изменения в избраннике, но не торопилась с выводами, понимая, что и сама претерпевает подобные, связанные, прежде всего, с возрастными переменами. Как любая представительница прекрасной половины, наша героиня считала, что мужчина, сделавший выбор, повлиявший на их судьбы, предпринимал его, исходя из серьезных причин, а поэтому, не задумываясь, поддерживала его в любых начинаниях. Не совсем отдавая себе отчет, чем именно занимается возлюбленный, она лишь сердцем предчувствовала постоянную смертельную опасность, окружающую его. Не грозит отчаяние, уповающим на волю Бога!
Не больше двух недель осталось до их встречи, Павел должен был вернуться, и не долго пробыв в столице, отправиться в Новосибирск, чтобы начать учебу. В планах был долгожданный разговор о перспективах их отношений. Оба имели непреодолимое желание образовать семью, правда, будущий муж говорил об этом, несколько сдержанно. Это не вызывало у неё подозрений, ведь мужчины всегда тяжелее расстаются с холостяцкой свободой, где-то в глубине своего своевольного индивидуализма, подозревая, какой-то подвох или возможное покушение на привычную свободу принятия решений.
