Татьяна Полякова - Строптивая мишень
С этими словами Николай Савельич, к моей безмерной радости, поднялся и пошел к выходу. Алексей вышел его проводить. А я стала готовиться к неприятному разговору.
Вернулся он минут через пятнадцать — видно, старичок и на улице свои увещевания продолжил. Вошел в дом и так меня взглядом полоснул, что я враз затосковала. От его недавнего спокойствия и следа не осталось: лицо горело, рот дергался, и по всему выходило, что доверительной беседы не выйдет. Может, зря я его сегодня спасла?
— Алеша, — слабым голоском молвила я, больше всего на свете желая оказаться за много километров от этого места. Алексей прибег к любимому аргументу: грохнул кулаком по столу, на этот раз вложив в удар всю богатырскую силушку. Стол подпрыгнул, как я недавно, а посуда со звоном полетела на пол. Похоже было на незатейливый скандал в семействе. Тут он принялся торопливо ремень из штанов вытаскивать, только злился очень, и потому дело не спорилось. Я наблюдала с любопытством, ожидая, что дальше последует, но очень скоро интерес иссяк. Ремень он выдернул и сгреб меня за шиворот. От неожиданности я дала маху и достойного сопротивления не оказала. Он зажал мою голову промеж своих коленей и впервые за все время рот открыл.
— Не смей мне врать, — рявкнул и ремнем стеганул.
Я взвизгнула и попробовала выдернуть голову. Какое там! Колотил он меня с чувством и довольно долго. Я терпела, потому как было ему за что на меня разозлиться, а ежели человек в сердцах, так уж лучше ему не перечить и потерпеть, покуда не остынет. Однако ж было больно. Я попробовала укусить его за ногу, чтоб душу отвести, но не вышло. Оставалось только одно: зареветь. И я заревела. Выла, повизгивала, всхлипывала и причитала. Наконец голову мою он освободил, зашвырнул ремень куда-то в угол, а сам пошел на кухню.
Я пристроилась рядом с креслом и разревелась всерьез. Во-первых, от обиды: меня и в детстве никто ремнем не баловал, во-вторых, от лютой Лешкиной молчаливости. Если человек молчит, зло в нем копится. А теперь и вовсе сбежал и что там думает в одиночку, одному Богу ведомо.
Наконец он возник на пороге, хлопнул дверью так, что дом ходуном заходил, и направился ко мне.
— Врать мне было обязательно? За нос водить, как пацана?
Я стала всхлипывать еще жалче и размазывать слезы.
— Я не врала.
— А как же это называется? — язвительно поинтересовался Алексей.
— Я не врала, а всей правды недоговаривала. Это разные вещи.
— Так, — громыхнул он и заметался зверем по комнате. — А что ж ты, сладкая, имечко себе сменила?
Объяснить это было трудно. Я вытерла слезы и уставилась в пол.
— Язык отсох? — прошипел он.
— Если бы я в первый день тебе все рассказала, ты б мне помог?
Он по комнате сновать прекратил и замер возле меня.
— Положим, поначалу говорить это и правда было бы глупо. А потом?
— А что потом? — всхлипнула я. Он рывком поднял меня с пола и прорычал с яростью:
— Где твой муж? И что за игру вы с ним затеяли? Шлюха грошовая, рада, что дурака нашла?
Я зарыдала, а он добавил зловеще:
— Ты мне, дорогуша, все выложишь, не то я тебя на куски разрежу. Не торопясь.
Насчет кусков он загнул, но видно было, что всерьез злится, муж мой ему покоя не давал, следовало его поскорее утешить.
— Олег погиб, месяц назад, — пролепетала я.
— Так я тебе и поверил, — усмехнулся Алексей. Я только плечами пожала. И загрустила, а он меня рассматривал, точно что-то прикидывал.
— Убил бы тебя, — бросил в сердцах. Я к нему шагнула и позвала жалобно:
— Алеша…
— Молчи лучше!
Вот и попробуй угодить человеку. Этот псих, как видно, еще побегать собрался и меня оттолкнул в сторону. Я упала, вскрикнула испуганно. Он рванул ворот рубашки, точно ему воздуха не хватало, а я к его коленям прижалась и громче заревела.
— Если ты мне опять вкручиваешь… — начал он. Я только всхлипнула. Собравшись с силами, он сказал:
— Ты мне сейчас все расскажешь, все как есть. И если я тебя хоть раз на вранье поймаю…
Я всхлипнула еще раз, он сел рядом, мне в лицо уставился. Было это обременительно для моих нервов: любить я его, к сожалению, любила, но правду говорить не собиралась.
— Я тоже хорош, — вдруг вздохнул он. — Чуяло мое сердце, что-то не так. Ведь спал с тобой и понять бы должен, что шлюха из тебя, как из меня евнух…
Неожиданное возвращение в стан порядочных женщин меня прямо-таки осчастливило, слезы благодарности катились по щекам крупным горохом.
— Кончай реветь, — сказал он.
— Я так сразу не могу остановиться, — сообщила я доверительно и решила на судьбу пожаловаться:
— Испугалась я очень, Алеша. Там, на заводе. Потом-то я уж знала, что ты живой, мне брат твой сказал.
— Какой, к черту, брат?
— Ну… не знаю… крестному я звонила, не в первый раз, а во второй, там какой-то со мной говорил, сказал, брат он твой…
— Это он в том смысле, что все люди братья.
— Что, нет у тебя брата? — пролепетала я.
— Есть, Колькой звать, с ним и болтала.
— Он меня сучкой обозвал, — сочла я нужным пожаловаться.
— Я ему зубы выбью, идет?
— Не надо, он вообще-то ничего. Опять же я сама его придурком назвала, обиделся, наверное.
— Знаю я про твой звонок, доложился Колька…
Я вздохнула.
— Ты уж извинись перед ним за меня. Только я как эту лужу увидела… — В этом месте я опять Лешкину ногу ухватила и ему в коленки уткнулась.
— Какую еще лужу? — не понял он.
— Там, где наша «Нива» стояла, кровь, лужа целая…
— А теперь-то чего ревешь?
— Не знаю, колотит всю…
Алексей меня поднял и вроде бы даже обнял, не слишком ласково, но душу согрел.
— Ты меня сразу допрашивать будешь или чаю попьем? — спросила я. — Есть я, наверное, уже не смогу…
— Идем в кухню, — кивнул он. И мы пошли, он вперед, а я за ним.
Я была полной идиоткой, затеяв утром скандал. То, чего нельзя было добиться угрозами, легко достигалось слезами. Савельич, хоть и подлец, но в одном был прав: душа у крестника добрая, и бабьи слезы ему нож острый. Чему я, само собой, от души порадовалась.
На кухне Алексей выдал мне стакан чаю и бутерброд с колбасой. Чай я кое-как выпила, вздрагивая и всхлипывая, а от колбасы наотрез отказалась.
— Алеша, — спросила я, понемногу успокаиваясь, — а когда ты говорил, что шлюха из меня, как… я там дальше не точно запомнила. Это как понимать?
Он нахмурился в заметном недоумении. Я закончила почти шепотом:
— Это в том смысле, что я никудышная любовница?
— Это в том смысле, что ты дура редкая, — прорычал он.
— Нет. Что-то ты имел в виду, верно?
— Я тебе потом объясню, что в виду имел. Чай свой допила?
— И избил меня, — не слушая его, забубнила я. — Может быть, я в чем-то виновата, но драться — это подлость страшная. Мне ведь больно.
— Ничего, в самый раз, — усмехнулся он. — Впредь умнее будешь.
— У меня теперь все тело в синяках, не стыдно тебе?
— Переживешь. Тебе на пользу, а синяки — ерунда. Я наставил, я и залижу.
— Что за психология такая…
— Стоп, — перебил он. — Про психологию потом. Муж где?
— Олег?
— А что, у тебя их два?
— Нет, конечно. Олега правда убили. Я ведь не врала, честно, я просто не все рассказала.
— Здорово, а вот теперь рассказывай как на духу. Иначе к твоим синякам новые прибавятся.
— Мне трудно рассказывать. Ты лучше спрашивай, а я отвечать буду. Ладно?
— Ладно. Эдичку ты знаешь? — Вопрос звучал, как утверждение.
— Да, — пришлось сознаться мне. — Я знаю, кто он. Гера рассказал, когда Олега убили. До этого дня я ничего не знала, совсем ничего. Честно говоря, просто не интересовалась. Мы с мужем вообще мало разговаривали…
— Он что, действительно гомик? — удивился Алексей.
— А ты считаешь такое придумать можно? Ну вот, перед самой смертью, где-то за неделю, он стал вести себя странно, словно тосковал или чего-то боялся. Я забеспокоилась… Не умею я рассказывать, длинно и глупо как-то выходит…
— Ничего, — нахмурился Алексей, — я терпеливый.
Вздохнув, я продолжила:
— В тот вечер на меня тоска напала, и я решила к Наташке поехать, потрепаться. Как раз возле кирпичного завода у меня машина заглохла. Место я тебе показывала. И я пошла к Олегу. Только… в общем, в кабинете был Гера и два трупа, Олег и его убийца.
— Он что, сам застрелился? — съязвил Алексей.
— Нет. Киллера застрелил Гера, по крайней мере, он так сказал. Гера приехал за несколько минут до меня и столкнулся с ним в дверях. Ударил парня в грудь, тот ничего подобного не ожидал и растерялся. Упал, пистолет выронил. Гера успел схватить его раньше и выстрелил парню в лоб. Пистолет был с глушителем, охранники в будке телевизор смотрели и ничего не слышали.
Я вздохнула, пытаясь выровнять дыхание: возвращаться к той ночи было нелегко. Несколько минут я сидела молча.
— Дальше, — нахмурился Алексей.
— Я вошла в кабинет и увидела Геру. Он выглядел невменяемым, лицо безумное, глаза пустые. За столом Олег в своем кресле… мертвый, на полу парень с простреленной головой. Абсурд какой-то… Я даже кричать не могла, стояла как пень и смотрела. Гере было еще хуже. Он винил себя, что не приехал минутой раньше. Все-таки он сумел взять себя в руки. Подошел ко мне и сказал: «Диночка, у нас страшная беда. Если узнают, что Олег убит, мы не проживем и трех дней. Ты понимаешь?» Конечно, ничего я не понимала, а он сказал: «Олега и этого типа надо увезти отсюда. Ты должна мне помочь». Я кивнула. Он объяснил, что я должна сделать, и я сделала. Точно в беспамятстве, как автомат.
