Юрий Комарницкий - Нина «Золотоножка»
— Нина, неужели вы не понимаете — у них на это все и рассчитано. Система отработана столетиями до мелочей. С одной стороны — давление тюрьмой, с другой — изнурительные допросы, где основной элемент внушение. Есть масса случаев, когда в процессе этой мясорубки люди сходили с ума или кончали самоубийством. Но вы, Нина, у меня ассоциируетесь почему-то с образом сильной женщины… Джен Эйр, например. Ничего ее не могло сломить. На лице у Нины появилась ироничная улыбка.
— Хитрец вы, Владимир Владимирович. Свои проблемы потихоньку перекладываете на мои плечи. Не бойтесь, я не повешусь. А вот вы пошевелитесь. Ведь меня сюда этапируют в двадцатый раз а вы, дорогой, из золотой пятерки адвокатов.
Мультян ее слова пропускает мимо ушей.
— Думаю, Нина, на этот раз не ошибусь если скажу, что вас выпустят на днях. У них действительно на вас ничего нет.
ИЗВРАЩЕНЦЫ
Перевод в новую камеру для Нины Никифоровой, со странным прозвищем ЗОЛОТОНОЖКА, не был сопряжен с трудностями. Когда она переступила порог с “ватой” под мышкой, так называют в украинских тюрьмах спальные матрасы, последовал выкрик.
— Девки, да это же Золотоножка… Ее мне при выводе на прогулку показывали!
Как по мановению волшебной палочки для Нины освободили нижнюю койку, заварили чай.
— Слышали мы и про тебя и про вашу хату, где вы завалили козлих этапированных, — подсела к Никифоровой зэчка в авторитете.
— Ну, допустим, про резню в 45-ой хате весь централ знает, а про меня лично откуда? — спросила Нина.
— Я с Ингой в вокзальной хате два дня просидела. Она мне про тебя рассказывала. Попросила, если встретимся — дать поддержку.
Нина горько улыбнулась.
— Когда Инга уходила по этапу, она просила Мери давать мне поддержку. Мери уже нет в живых. Так что ты, дорогая, держись от меня подальше.
Сильной, с орлиным профилем зэчке ее слова не понравились.
— При чем здесь ты и смерть Мери? 0на пострадала не из за тебя. Вся ваша хата, кто остался в живых, должны за Мери молится. Если бы не впряглась Мери, те коблихи вас точно опустили. В Казахстане полный беспридел, а они из тамошней зоны, что возле Караганды. Карлаг — это отголосок сталинщины. Золотоножка подумала, и пришла к выводу, что ее новая знакомая, которую звали Вандой, права.
“Связывать смерть Мери и свое пребывание на централе глупо”. В этой камере царили свои порядки. Тот возможный предел моральной и физической чистоты, который в прежней камере поддерживали Инга и Мери, отсутствовал. Когда наступило время отбоя, женщины как-то странно засуетились и начали развешивать серые простыни, чтоб отделить одну нару от другой. Золотоножке послышались мужские имена, а через некоторое время она убедилась, что там, за простынями, действительно произносились мужские имена. Это был камерный секс, или, проще сказать, извращения, которые культивирует правящий класс, лишая человека свободы.
“Толик, работай глубже языком” — слышалось за простыней справа. “Витек, раздвинь ножки шире я возьму…обхвати меня за талию…”
Нина в ужасе натянула одеяло на голову, сожалея в тот момент, что она не глухая. Ей не верилось, ей даже не приходило в голову, что все происходит именно так: просто и деловито.
Еще через мгновение Золотоножка почувствовала что-то непонятное, происходящее у ее ног. Резким движением она сбросила одеяло с головы и увидела красивую шатенку, которая голая стояла на ее койке. Безымянный палец девушки производил ритмичные движения в половом органе. Томно прикрыв глаза, она прошептала:
— Золотоножка, я тебя хочу. Увидишь, мы друг друга классно удовлетворим.
Цепко ухватившись руками за железные боковины койки, Золотоножка напрягла тело и, что есть силы, ногой ударила лесбиянку в лицо. Девушка, сметая на пути навесной шкаф, разметая ложки, миски, кружки полетела на парашу.
Камера всполошилась. Из-за развешанных простыней появились злые лица женщин.
— Вы че, суки, кайф ламаете!? — послышалось слева и справа. — Че не поделили..? Она тебе не нравится Золотоножка? — сказала Ванда. — Бери другую.
Бледная, словно полотно, Нина сидела на наре и тяжело дышала. Позднее, уже на свободе, припоминая этот случай, она еще и еще раз убеждалась, что тогда ей по настоящему было страшно. Страшно не от того, что одна из зэчек предложила ей занятия извращениями, а от того, что все люди в этой камере, которые олицетворяли на тот момент для нее сообщество людей, так далеко ушли от Бога. Ведь ни один человек в этой камере не сказал:
— Люди! Что вы делаете!!? Это все противоестественно! У вас есть отцы, есть или будут мужья, дети. Как сможете вы после освобождения смотреть им в глаза!?
Эту ночь Золотоножка не спала. Утром ее вызвали к адвокату. Периодически прижимая руку к области сердца, чувствуя колики и задышку, она побрела длинным коридором.
ВИЗИТ БУЛЬТЕРЪЕРОВ
После очередного всплеска событий, каковыми в этом городе является, к примеру, приезд очередной шоу-звезды или убийство зажравшегося барыги, город Жмеринка отдыхал.
Молодежь, как и пятьдесят лет назад, гуляла по перрону всех шести платформ, съедала пирожок с горохом, а кто побогаче, отправлялся в заведение Игоря Якубовича “Рилакс” выпить чашку кофе и послушать хорошую музыку.
— Как ты думаешь, Франц, эти фотографии соответствуют действительности? — спросил Юрка Мазур по прозвищу Малыш у Франца, указывая на пейзажи Жмеринки до 1917 года. — Где Якубович их раздобыл, не знаешь?
— Не знаю, Малыш, где раздобыл, но выглядят они вполне правдоподобно. Созерцая эти фото, клиент в воображении проходит путь от лошадки до суперэкспресса, и тихо радуется в ожидании горячего блюда.
— Я не радуюсь, — раздраженно возразил Малыш. — У нас в городе уже вторую неделю не работает сауна.
Франц заметил:
— Но ведь ты, Юрок, в этом городе являешься исключением. Спортсмен, любитель девушек, предприниматель — все в одном лице. Успокойся, углубись в старину. Посмотри на эти домики, улицы — эк-зо-ти-ка. Ведь прошлое всегда с нами.
Юрка Мазур махнул рукой, выпил стакан “Боржоми” и вышел на улицу.
* * *Ставшее знаменитым полотно Франц хранил дома. Сначала была мысль абонировать в банке сейф, но для Жмеринки 2011года года эта идея выглядела до нелепости смешной.
Наташа постоянно находилась в Виннице. До окончания учебы оставалось три месяца. Он радовался ее успехам, и старался от учебы не отрывать
Работа над новым полотном продвигалась медленно. Словно влюбленный юноша, пишущий девушке письма и тут же их уничтожающий, Франц изводил сотни листов в поиске божьего зерна.
Люди физического труда, как правило, были далеки от его мучительных переживаний. После одного-двух сеансов они начинали смотреть на художника скептически: “Узнаю, рожа моя, чего тебе еще парень нужно?” Но для удачного штриха, в корне меняющего полотно, необходимы тысячи эскизов. И лица людей, производящих продукцию для сотен тысяч себе подобных, все же ложились сначала на бумагу с чуть насмешливым выражением глаз.
Поздно вечером, когда Франц изнемогал над отработкой одного из фрагментов полотна, в квартире раздался звонок.
За дверью стояли двое. Лицо мужчины показалось Францу знакомым.
Визит Артема Фляжникова, журналиста и коллеги по фонду, несколько удивил. Одного взгляда художника было достаточно, чтобы понять: визит носит не случайный характер.
— Ради Бога, извините, но обстоятельства вынудили посетить вас неотлагательно, — сказал Фляжников, и попросил разрешения войти.
— Д-да, конечно, раздевайтесь, но что случилось?
Они прошли на кухню, Франц прикрыл дверь.
— Для начала, Франц, у меня есть огромная просьба личного характера, — продолжил Фляжников, — покажите мне полотно “Украинские Афины”. Не в службу, а в дружбу.
— И вы за этим приехали? — улыбнулся Франц. — Сейчас принесу.
Они долго рассматривали полотно, не произнося ни слова.
— Ну и как? — обратилась девушка к журналисту. — Вы убедились в моей правоте?
— Убедился, Галина. Безусловно, полотно — шедевр.
— Это я уже слышал, ребята, — раздраженно сказал Франц. — Меня интересует истинная причина вашего визита.
— Конечно, Бялковский. Сейчас вы все узнаете.
Журналист вытер платком мокрый лоб, присел на табурет.
— Все дело в том, что вам угрожает реальная опасность. Кстати, прошу прощения, познакомьтесь — Галина Одинцова, киевский, а теперь винницкий искусствовед.
Девушка расскажет вам много интересного.
Она нисколько не драматизировала, и Франц понял: за его полотном начинается настоящая охота. Защитить его здесь, в Жмеринке, власть вряд ли сумеет. Необходимо самому искать выход.
Из раздумий его вывел голос Фляжникова.
