Игорь Чубаха - Пепел и кокаиновый король
Третий, отшвырнув от себя бесчувственного приятеля, полез за пушкой, и – повалился с рассеченным лбом. Лишь последний успел выхватить ствол, но ему еще требовалось поднять оружие и снять его с предохранителя. А в грудь ему уже смотрело дуло изготовленного к стрельбе пистолета.
– Бросай, сука, убью. Считаю до трех.
Пепел поднял левую руку с тремя загнутыми пальцами. Отогнул первый, второй... Видимо, албанец по глазам и интонации понял, что перед ним отнюдь не австрийский хлюпик, и этот парень взаправду шмальнет, отогнув третий палец. Искушать судьбу мусульманин не стал – бросил ствол на пол. И – получил огнестрельным «кастетом» в солнечное сплетение, а потом еще довесок по загривку.
По полу, сцепившись, катались и сшибали табуретки Витась и Мустафа. Оценив течение борцовского поединка как нормальное, Пепел занялся частично шевелящейся бригадой.
Искать что-то более гуманное, чем стальная проволока, Пепел не счел целесообразным. Зашвырнув албанское оружие за гору запчастей, Сергей связал этнической преступной группировке руки-ноги, потом разложил бандюков лепестками и одним куском той же проволоки обмотал им шеи. Выпутаться из такой запутки не легче, чем однорукому собрать вслепую кубик Рубика.
– Ну, что тут у вас?
А у них Витась, по-ментовски заломав Мустафе руку, пытался провести удушающий прием. Албанец не давался, мотая головой.
– Ладно, голуби, хватит на сегодня греко-римской борьбы. Брейк.
Отпущенный на свободу Мустафа мигом уяснил, кто теперь на складе хозяин, и безумствовать не стал.
– Пошли в твою будку, расчет произведем. – Чтоб не мудохаться с переводом, Пепел показал стволом, куда надо идти. Албанец – вот чудеса – без труда врубился в сложный смысл сообщения.
Деньги Мустафа хранил не в сберкассе, а в железном ящике. И искренне захотел расстаться со всеми сбереженьями. Без рисовки, трясущимися руками албанец вывалил на железный стол большую груду преимущественно грязных бумажек.
– Переведи ему на вашем иврите, что мы не албанцы, мы справедливые. Типа Робин Гудов. Нам позарез надо только свое. Сигареты мы ему оставляем. Курит пусть, корешей угощает. Забираем, сколько нам полагается в общеевропейской валюте. Забирай, Витась. Плюс пятьдесят процентов от суммы сделки за моральный ущерб. Если он считает, что пятьдесят много, то я с ним с удовольствием поторгуюсь.
Поторговаться Пепел предлагал, поигрывая трофейной «береттой».
Закончив расчеты и попрощавшись с Мустафой тугими узлами телефонного шнура, они вышли наружу и закрыли ангар на амбарный замок. Витась вдобавок прихваченным мелком намалевал на двери «closed». Возле ангара стоял далеко не свежий «форд» с длинной, старательной царапиной на капоте. Прежде его здесь не было.
– Вот и средство передвижения, – пнул по колесу Витась. – Не придется возвращаться в Чехию на попутках.
– Не надо, Витась, без необходимости умножать количество совершаемых преступлений. Мало нам нелегального пересечения, так ты еще хочешь добавить угон и все цепочку, что от него потянется...
И вот позади возвращение в Чехию и врученные дилерам по нелегалам деньги. Позади вроде бы спонтанное решение Витася: «А если я с тобой махану в Африку, что на это скажешь?», не ставшее для Пепла неожиданным. Потому что Сергей уже вполне уяснил, как говорят англичане, «Ху из мистер Витась».
Кровь папы-курортника стучит в его генах. И никак Витась не может выдрать из своего характера занозу беспокойства – кажется ему, что где-то не в нем самом, а вовне лежит его кусок счастья, надо только до него добраться и подобрать. Оттого жизнь белоруса схожа с похмельной маетой: все, за что не возьмешься, моментом утомляет, валится из рук, но и на месте не сидится, покою нет. Балбес, короче, но Европу изучил, его знания могут пригодиться. Еще одно соображение, оно же наверное и главное, сыграло свою роль – а ну как на Витася выйдут преследователи Пепла, и он им выложит всю колоду информации. «Нехай прокатится, – решил Сергей, – всегда можно избавиться при первой необходимости».
* * *Осталась позади ночная посадка в фургон, сопровождавшаяся предосторожностями, достойными шпионов уровня Рихарда Зорге: глухое место, бесконечные переговоры по мобильникам, подозрительные взгляды исподлобья с обеих сторон. И вот уже откатилась за спину не одна сотня километров европейских, гладких, как кремлевский асфальт, европейских трасс – это на фургонном полу чувствуешь копчиком и кожей.
Витась, конечно, пытался вызнать у Пепла его тайны: кто он, да откуда, от кого бегает и по какой причине. Но Сергей два раза весьма конкретно отшутился, дав понять, что на третий раз уже открыто пошлет бульбаша с его прокурорскими замашками. Витась больше с расспросами не лез, а завел рассказы о своих европейских похождениях. Видимо, он все-таки надеялся получить откровенность за откровенность.
– Побродить по свету меня потянуло еще при Советском Союзе. В то время валюты было не наскрести, поэтому каждый выкручивался, как мог. В Финляндию в основном везли водку. А там процесс обмена был отлажен до автоматизма. Хочешь бутылку продать – ставишь в номере на тумбочку. Приходишь вечером и забираешь с этой самой тумбочки финские марки. Приехал я как-то в Хельсинки. Вечером прихожу в номер и на пороге цепенею. Стоит моя бутылка на своем месте, но наполовину початая. А рядом аккуратненько финские марочки лежат – ровно половина стандартной суммы. Ах, вы ... думаю. Я к горничной. Она глазами хлоп-хлоп, мол, ничего не знаю и вообще не понимаю по-русски. И перегаром от нее не пахло. Пустила, значит, кого-то похмелиться в мой номер. Пусть бы этот «покупатель» хоть меня дождался, выпили бы с ним на пару, обсудили бы его финансовые проблемы, которые не позволили даже поллитровку целиком купить. А бутылку пришлось самому допивать, естественно...
Нелегальную партию везли в Италию, в промышленный город Турин. Помимо добавленных в Чехии двух бледнолицых братьев-славян партия состояла из пятерых то ли малазийцев, то ли филиппинцев, двух то ли турков, то ли курдов и одного несомненного афганца. Последний, мало того, что одет был классическим душманом из телевизионных репортажей, так еще, едва разглядел в фургонном полумраке новых пассажиров, показал поочередно на каждого из них пальцем и два раза четко выговорил «шурави» с непонятной интонацией: может быть, обрадовался встрече, а может быть, пообещал, что обязательно зарежет. Сказав свое слово, он закрыл глаза, скрестил руки на груди и более позы не менял.
– Утром 8 марта в Праге на Вацлавской площади, – завел следующую историю Витась, – я подошел к ларьку, в котором продавались «шпикачки», напитки и прочие радости общепита. А надо сказать, что в таких ларьках работают, в основном, бывшие советские женщины. Преимущественно, украинки. И они, конечно, отмечали Международный Женский день: наливали себе из-под прилавка шампанское в те же стаканчики, в которые разливали безалкогольные напитки клиентам. Не знаю, то ли я похож на чеха, то ли они уже основательно накачались шампанским, но эти подруги приняли меня за местного жителя. Кстати, заказывая кофе, я прочитал на ценнике его чешское название и повторил: «Една кава». Девчонки окончательно уверились в том, что я чех, и принялись меня высмеивать, делая вид, что просто беседуют между собой: «Гляди, а ручонками к моему шампанскому тянется,» – сказала одна, когда я сделал попытку взять стаканчик, предполагая, что в нем предназначенный мне кофе. «Конечно, рожа-то буржуйская», – прокомментировала вторая. – «И похотливая!» – добавила третья, вежливо глядя мне в глаза. «Плесни ему в харю, чтоб знал, где чей стакан,» – весело посоветовала одна из продавщиц. И тут первая осторожно предположила: «А вдруг он русский понимает? Вы бы потише, девочки». Это замечание вызвало новый водопад насмешек: « Откуда ему понимать? Ты посмотри, он наверно, и чешский уже забыл. С бодуна, небось. Красавчик, ты ведь не бум-бум по-русски, правда?» К тому моменту я, терпеливо молчавший, хотя меня душил смех, уже получил свой кофе и вежливо сказал: «Конечно, девочки, я не русский. Я белорус!»...
– Нгянь ли шон. Куаянь лио. – Или что-то вроде того.
Ну, в общем, тоже понятно. Выплывшее из мрака худое, встревоженное, узкоглазое лицо не-разберешь-какого-пола умоляло говорить потише. Еще оно, наверное, просило не курить. Но курить Пепел и не собирался, не совсем же он дурной. Да и трепался Витась шепотом. Видимо, лицо азиатской национальности просило вовсе замолчать. Как азиаты сами молчат, лишь жмутся друг к дружке и водят по стенкам фургона глазенками побитых жучек.
После истории с землячками Витася закоротило на женском вопросе.
– Я сразу ей сказал, – вновь зашептал Витась в фургонной тишине, – когда нападет на меня тоска, не держи, Бажена. Все равно, говорю, я ничего не могу с собой поделать. Если разойдемся тихо-мирно, буду помнить о тебе только хорошее и тогда точно возвернусь. Когда-нибудь теплым июньским вечером.
