Дон Уинслоу - Жизнь и смерть Бобби Z
Убедившись, что мальчик прошел чисто, Тим перевел дух, подтолкнул его и крикнул:
– Беги!
Мальчишка нырнул в заросли. Тим оглянулся вокруг. Трое убитых в бою, и вот-вот к ним присоединится еще один.
И Тим полез на скалу. Если тот чокнутый ублюдок смог, то сумею и я, подумал он. Пару раз он соскальзывал и порядочно обдирался, но ему все же удалось добраться до вершины. Посмотрел вниз и увидел, как ковбой с тремя индейцами прокладывают дорогу сквозь обломки на дне расщелины. Один из индейцев заметил труп своего товарища и завыл – точно красный волк.
Тим выдернул чеку у гранаты и бросил ее в разлом. Закрыл руками голову и услышал громкий, но глухой удар и вопли.
Открыл глаза: странное, потустороннее зеленое свечение исходило из расщелины. Картинка из фантастического фильма, хотя сейчас такой эффект произвела фосфорная граната.
Он сполз со скалы, направился в заросли и вскорости нашел мальчишку, свернувшегося под кустом, как заяц.
Тим понимал: надо бы что-нибудь сказать, но не знал что, боялся, чтобы мальчику не стало хуже, и попросту спросил:
– Ты можешь идти?
– А ты? – спросил Кит в ответ.
– Давай отсюда выбираться, – сказал Тим. – Меня уже поддостала эта пустыня.
– И меня.
Поднималась луна, и, когда они побрели к холмам, в пустыне было серебристо и тихо.
39
Джонсону удалось вернуться на гасиенду лишь к середине утра, солнце стояло уже высоко. Он отправил женщину в Окотильо-Уэллс за их ручным доктором, и час спустя тот явился, более или менее трезвый.
От врача несло водкой, но все же он проделал сравнительно неплохую работу по извлечению осколков костей из руки и плеча Джонсона, а тот сидел, скрипя зубами и потягивая текилу. Доктор подвязал раненую правую руку Джонсона к плечу, дал ему какие-то пилюли и, получив плату за то, чтобы держал язык за зубами, ушел. Джонсон вздохнул с облегчением: какое счастье, что удалось избежать пустопорожних разговоров.
У Джонсона на душе кошки скребут. Он, черт побери, привел целую армию, чтобы уделать Бобби Зета, а в итоге Бобби Зет уделал его армию. Убил, на хрен, всех, кроме него, Джонсона.
Джонсон провалил дело, ему мерзко и паршиво, и к тому же он злится, что ему придется объясняться с Брайаном.
Незачем это оттягивать, и Джонсон, как следует приложившись к бутылке и подавив в себе инстинкты mejicana,[39] призывающие его залечь на дно, тащится в главный дом, чтобы сообщить жирному Брайану чудесные новости.
Дон Уэртеро уже там. Джонсон его не видит, но замечает, что по всему дому расставлены его люди. Все эти мачо с карабинами, дробовиками «Мах-10» и прочим дерьмом, в зеркальных очках и бобоедских соломенных ковбойских шляпах, и главный из бобоедов не пускает Джонсона в дом.
– Я хотел сообщить Брайану, что мы не взяли Бобби Зета, – объяснил Джонсон по-английски.
– Думаю, он знает, – ответил их главный, и все они продолжали торчать на солнцепеке, пока из дома не вышел дон Уэртеро с еще несколькими своими парнями и с Брайаном.
Который шел в чем мать родила – большой белый пузырь жирного мяса – и ревел как дитя, пока один из телохранителей дона Уэртеро не пнул его в зад, отчего он обрушился в пыль.
– Мы не поймали Бобби Зета, – сказал ему Джонсон.
Брайан молча смотрел на него, глаза у него были красные, рожа опухла – парни дона Уэртеро его явно малость поизмяли. Джонсон обрадовался, что успел выпить текилы, потому что, судя по лицу дона Уэртеро, это была последняя выпитая им в жизни текила, разве что на том свете все совсем не так, как учат нас старые проповедники-баптисты.
Между тем старина Уэртеро стоял в тени веранды – очень стильный в своем белом костюме, океанской синевы рубашке и мягких кожаных туфлях за шестьсот долларов. Глухие синие очки, волосы цвета соли с перцем, зачесанные назад, но без этой сальности, которую Джонсон привык видеть у мексиканцев.
Дон Уэртеро посмотрел сверху вниз на Джонсона и спросил:
– Значит, вы пытались поймать Бобби Зета?
– Да, сэр.
– И что произошло?
– Он убил наших людей, – ответил Джонсон.
Уэртеро кивнул. Затем уточнил:
– Вас он не убил.
– Нет, – подтвердил Джонсон.
Уэртеро снова кивнул и произнес:
– Пока нет.
Джонсон пожал плечами.
– Но вы поймали его в ловушку, – заметил Уэртеро.
Джонсону показалось, что это дает ему небольшое преимущество, но делать ему с этим преимуществом было нечего, и он коротко ответил:
– Думал, что поймал.
Уэртеро вдруг улыбнулся и признался:
– Ну да, мне знакомо это чувство. Мистер Закариас – словно солнечный луч. Протягиваешь к нему руку и… – Он словно погрузился в воспоминания, но вдруг, очнувшись, твердым голосом заявил: – Однако Бобби был у Брайана. Гостил в его доме. Он был у Брайана, и Брайан его упустил, и это заставляет меня задуматься, не предложил ли мистер Зет Брайану нечто большее, чем тот мог бы получить от меня.
Брайан прогнусавил что-то похожее на отрицание, но Уэртеро не обратил на это ни малейшего внимания.
– Как мне узнать правду от Брайана, всем известного лжеца? – обратился Уэртеро к окружающим. – Может быть, сделать с ним то же самое, что я собирался проделать с Бобби Зетом?
Брайан подхватился было бежать, но один из парней пресек эту попытку, врезав ему рукояткой пистолета в живот, и Брайан остался стоять на четвереньках, хватая ртом воздух.
– Давайте пока оставим Брайана в покое, – жизнерадостно предложил Уэртеро. – Мистер Джонсон, не войдете ли в дом?
Джонсон не сомневался, что выбора у него нет, поэтому последовал за Уэртеро в большую гостиную, выдержанную в арабском стиле, где один из слуг Брайана уже наливал наркобарону кофе.
В одном из больших кресел сидела бледная испуганная Элизабет. Она была одета в зеленый шелковый халат, не причесана и не накрашена, но даже в таком виде оставалась привлекательной.
– Кофе? – спросил Уэртеро.
– Не откажусь.
Служанка налила Джонсону кофе со сливками и сахаром. Руки у нее дрожали, и чашка выбивала мелкую дробь на блюдце. Почему-то Джонсона это беспокоило больше, чем неудачная ночная пальба: в общем-то ясно, что старые слуги Брайана стали теперь новым слугами Уэртеро, и Джонсону казалось, что к нему это тоже относится.
По крайней мере он на это надеялся.
Хотя столь же вероятным казалось и то, что Уэртеро его уничтожит.
Старый мерзавец не торопился начать разговор, словно всех дел у него было – насладиться богатством вкуса старого доброго колумбийского кофе «Хуан Вальдес», но Джонсон был уверен, что Уэртеро намеренно пытает их молчанием и тишиной.
Ну и хрен с тобой, подумал Джонсон. Знаете, что будет, если дать бобоеду пару сотен миллионов? Богатый бобоед.
Наконец Уэртеро открыл рот.
– Брайан – чрезвычайно глупый и развращенный человек, – изрек он, – потому и верит, что в состоянии заключить договор с Бобби Зетом и обмануть меня. На мой взгляд, причины подобной глупости коренятся в его безнравственном образе жизни.
Ну что ж, думал Джонсон, если тесное общение с задницами юных итальянцев сказывается на умственных способностях, то Брайан сейчас уже должен бы докатиться до полного идиотизма – что да, то да.
Уэртеро продолжил:
– При этом Брайан не по-джентльменски стремится свалить вину на Элизабет. Говорит, что Элизабет предупредила Бобби о моих планах относительно его. Если это правда – а скорее всего это так, – то я могу упрекнуть Брайана лишь в том, что он необдуманно поделился моими планами с Элизабет, хотя он знал: некогда она и Бобби были любовниками. Если это так, то виновны оба: и Брайан, и Элизабет.
Уэртеро поставил чашку с блюдцем на столик и резко приказал Элизабет:
– Встань.
Та поднялась с кресла, и Джонсон заметил, как по ее телу пробежала дрожь, точно тень через пустыню.
– Повернись.
Элизабет повернулась к ним спиной.
– Халат.
Она повела плечами, и халат сполз с ее спины. Джонсона передернуло: спина и ягодицы женщины были испещрены полосами от ударов и ранами.
Уэртеро спокойно произнес:
– Брайан – чрезвычайно глупый молодой человек, который не понимает – вернее, он не в состоянии понять – природу такого рода женщин. Я знаю Элизабет, мистер Джонсон. Она была давней подругой моей покойной дочери. Возможно, ее лучшей подругой. Не так ли, Элизабет? Я знаком с Элизабет много лет, она часто гостила в моем доме.
Элизабет – теплая, милая, очаровательная, умная и ленивая. У нее тело куртизанки, и это для нее – благословение. Но у нее и душа куртизанки, а это для нее – проклятие. Брайану не удалось понять, что такие женщины не боятся боли. Разумеется, они не любят боли, иначе быть не может, но они ее не боятся. Она бы не предала свою любовь из страха перед болью… Ты можешь повернуться.
