Андрей Воронин - Таможня дает добро
Режиссер повыше подняла бокал, повертела его в пальцах за длинную ножку.
— Варя, ты как‑то обещала мне, что в одной из следующих передач появится твой главный герой, легендарный Муму, и расскажет зрителям всю правду о том, как…
— Тише! — оборвала ее Белкина. — Я слово свое сдержала.
Режиссер удивленно подняла брови.
— Варя, предупреждать надо.
— Да–да, в сегодняшней передаче Муму, которого я тебе обещала, появился собственной персоной.
Режиссер растерянно обвела взглядом тех, кто стоял на подиуме. Половину публики она знала, других видела впервые.
— Честно, я не обманываю.
Белкина, улучив момент, подмигнула Дорогину и перепуганной Тамаре. Солодкиной показалось, что буквально все собравшиеся в этот момент посмотрели на них двоих, но затем сообразила, что Белкина подмигнула еще десятку людей, и режиссер окончательно растерялась.
— Варя, я не думала, что ты меня так подставишь. Не могла ты хотя бы в эфире сказать, что Муму присутствует в студии инкогнито?
— Тогда бы все смотрели не на наемного убийцу, а на зрителей в зале, — отпарировала Белкина.
— Это он? — резко спросила режиссер, указав рукой на стоявшего неподалеку от нее мужчину в темном пиджаке и светлых брюках, чье лицо показалось женщине наиболее мужественным.
Мужчина засмеялся.
— Я бы сам хотел знать, кто такой Муму, но, по–моему, Белкина его просто придумала.
— Нет, он существует на самом деле, — хитро улыбалась Варвара.
— А вы‑то сами где работаете? — поинтересовалась режиссер.
— О некоторых вещах спрашивать так же неприлично, как и интересоваться возрастом женщины.
— В ФСБ он работает, и никакой это не секрет, — устало проговорила Белкина. — Так что думай, ищи, анализируй. Я тебе задачку подкинула, обещание свое выполнила и теперь могу жить до следующей передачи со спокойной совестью.
— Это он? — взглядом режиссер указала на Сергея Дорогина.
Тот добродушно улыбнулся и пожал плечами.
— Может, и я. Но тот Муму, о котором писала Белкина, был, если я не ошибаюсь, глухонемым.
— Нет, у вас слишком доброе лицо для человека, который мог спокойно сварить в ванне банкира. Вы на такую жестокость не способны.
— Не знаю, не пробовал, нужды, наверное, не было. Все зависит от того, насколько человек мне противен. Подумаю на досуге.
Тамара боялась пошевелиться, боялась выдать своего любимого. Сам‑то он держался уверенно, а вот Солодкина ног под собой не чуяла.
«Такие минуты, — подумала женщина, — укорачивают жизнь, наверное, года на два, Хотя если честно самой себе признаться, то знакомство с Дорогиным укоротило мне ее лет на десять, уж точно. Хотя, с другой стороны, пару раз он мне спас жизнь, как и я ему.»
—- Кого тебе еще привести на передачу? — усмехнулась Белкина и допила шампанское. — Продажного прокурора?
— Ты лучше приведи не продажного,
— Я неисполнимых вещей не обещаю.
— Почему?
— Жизнь отучила.
— И все же я не отказалась бы, если бы ты привела в следующий раз своего Муму.
— Он здесь. Он уже побывал в нашей передаче, и ты свой шанс упустила.
— Сволочь ты, Белкина!
— Уж какая есть. Но заметь, при этом умудряюсь держать данное слово.
В студии уже появились другие люди, рабочие разбирали подставки, составляли стулья.
— По–моему, наше время заканчивается, с сожалением произнесла Белкина.
— Наше время в студии заканчивается, — поправила ее режиссер. — И если никто не спешит, то давайте перейдем в бар.
— Халявного шампанского больше не будет, — предупредила Варвара. — Но думаю, вы люди состоятельные и можете заплатить за дальнейшую выпивку сами.
Только теперь Тамара вспомнила, что они с Дорогиным приехали в студию на машине, и покосилась на пустой фужер в руках мужчины.
— Ты выпил шампанское?
— Нет.
— А как же…
— Ты беспокоишься, смогу ли я вести машину?
— Куда ты его дел, не в карман же вылил? Дорогин указал взглядом на неглубокий поднос,
в котором плескался тонкий слой вина.
— Надо уметь выливать незаметно.
— Даже я, все время державшая тебя за руку, не заметила, как ты избавился от спиртного.
-— Я не перестаю тебя поражать?
— Хорошо, если поражаешь приятными вещами.
Публика двинулась к выходу. Тамара зашептала на ухо Дорогину:
— Не пойдем наверх.
— Почему?
— Я уже устала. Так давно не была на людях.
— Как хочешь.
— Тебе бы хотелось остаться?
— Я даже не знаю. Мне хочется быть рядом с тобой.
— Врешь. За последнее время я тебе надоела хуже горькой редьки.
— Ты совсем не горькая, ты сладкая. Дорогин, воспользовавшись случаем, придержал
Тамару, и они оказались в хвосте процессии. Нежно поцеловал ее в щеку.
— Глупо, но я смущаюсь, — проговорила женщина.
— Нас никто не видел
Глава 8
«Ну и лох, — смеялся Саванюк, — я думал, Иванова долго убалтывать придется, а он все как на духу выложил, и про товар, и про то, что никто не знает, куда он его повез. Научился я с людьми разговаривать.»
В окнах вагончика горел яркий свет, дверь была нараспашку. Трое таможенников — двое белорусских, один латышский — расположились возле стола. Все курили, и дым клубами валил на улицу сквозь открытую дверь.
— Едет кто‑то, — сказал латыш Раймонд, посмотрев в окно.
На горке блеснули фары легковой машины и тут же исчезли, спрятавшись в ложбине.
— Кто, кто — конь в пальто, — подкузьмил его краснолицый таможенник. — Саванюк едет, больше в такое время некому.
Если белорусские таможенники поставили свои автоматы к стене, то латыш продолжал держать оружие между ног, будто опасался нападения.
— Точно, он.
«Жигули», взвизгнув тормозами, заехали на стоянку. Саванюк лишь захлопнул дверцу и быстро зашел в вагончик. Трое таможенников уставились на него.
— Ну как?
Бывший полковник расплылся в улыбке.
— Ни хрена не заподозрил.
— Что он лох, я и не сомневался, — рассмеялся краснолицый таможенник.
— Зря, — тут же обрезал его Саванюк, — иногда человек с виду простак простаком, вроде тебя, а прижмешь его, потом пожалеешь.
Саванюк подсел к столу, без спроса завладел пачкой сигарет латыша и глубоко затянулся.
— Завтра? — не выдержав, спросил латышский таможенник
Саванюк лишь утвердительно кивнул, глядя на немного обвисший от протекшей дождевой воды картонный потолок вагончика.
— Раймонд, — выпустив аккуратное колечко дыма, позвал латыша Саванюк, — твой покупатель — человек надежный?
— Не первый раз с ним работаю.
— Можешь ему сказать, что завтрашней ночью товар у него будет, и вдобавок продадим ему три относительно новые машины с фурами.
— Сколько человек едет?
— Три шофера и сам Иванов — четверо.
— Вооружены?
— Какое там! — рассмеялся Саванюк, — Если, конечно, не считать перочинные ножики и консервные ключи.
Латыш хлопнул по стволу автомата.
— Сколько мы уже с тобой, Саванюк, дел провернули, а все равно боязно. Каждый раз кажется, что еще немного — и засыплемся.
— Со мной не засыплетесь. Главное — не бояться,
Саванюк выдвинул из письменного стола ящик и достал карту, подробную, военную. Разложил ее. Таможенники поднялись, обступили стол.
— Вот она, дорога, — говорил бывший полковник, ведя по карте колпачком ручки. Возле небольшой речушки, обозначенной тонкой синей линией, он провел ногтем короткую черточку. — Здесь ждать будете.
Краснолицый таможенник покачал головой.
— Место тут топкое, копать неудобно.
— Где ж ты здесь сухое место найдешь? — осклабился Саванюк. — Нет в этой жизни легких дел, понял?
— Оттащим трупы подальше, — предложил второй таможенник, — там трясина такая, что за сто лет никто ничего не найдет.
— Смотрите, — покачал головой бывший полковник, — ни мне, ни вам лишние неприятности не нужны. Вы уже раз напортачили на речке, разговоры ненужные пошли.
— Кто ж знал, что так с контрабандистами получится? — вздохнул латыш.
— А сейчас пусть каждый своим делом займется, — в голосе Саванюка почувствовались командные нотки, будто он стоял на плацу и отдавал приказ солдатам. — Вы двое к речке, все там подготовьте, осмотритесь, а ты, Раймонд, предупреди покупателя, чтобы деньги приготовил и нашел место, куда товар спрятать.
— Поняли.
Саванюк поднялся. Поднялись и таможенники. Лица у четверых мужчин стали напряженными. Так бывает, когда все уже готовы к делу, страшному, жестокому, и никому уже не дано повернуть назад.
Саванюк улыбнулся первым.
— Ну что приуныли? Не в первый же раз.
— Не в первый, — пробурчал Раймонд, — но мне уже, честно говоря, становится страшно.
— За вами столько, — засмеялся Саванюк, — что одним больше, другим меньше…
